– Пошли, – пропыхтела Дуся, легко обогнала мажора на лестнице и первой подбежала к двери с прибитой цифрой восемь.
Уже подняла руку до кнопочки звонка, когда услышала за спиной ворчание запыхавшегося Ильи:
– Стой. Не звони. Видишь – дверь открыта.
Колокольный грохот могучего соседского звонка мог свободно проникнуть через небольшую щелку и привлечь внимание гарпии к дверному глазку седьмой квартиры. Илья оттер плечом задумавшуюся о чем-то воришку и сам распахнул чужую дверь.
– Котик? – елейно, в спину засюсюкала протискивающаяся коза. – Котик, ты где? Ау.
Зубов тихо прикрыл дверь, перехватил пакет с портфелем под мышку…
Сестра щекастого соседа воспитанно шаркала подошвами о коврик и взывала к Котику.
Тот почему-то не отзывался, Евдокия мельком погляделась в зеркало, испуганно шепнула «Боже мой!» и поскакала в ванную, не переставая общаться с замолкшим где-то братцем:
– Прости, Костик, что задержалась… Я тут… – Плеск воды, кажется, высморкалась. – У нас все в порядке…
Вернулась в прихожую и заметила, что Илья застыл столбом на пороге гостиной. Пока подходила к нему ближе, Зубов успел развернуться…
Красивое скуластое лицо мажора наливалось бледностью прямо на глазах. У Дуси гулко застучало сердце – такие, как этот гадкий Илюша, запросто не побелеют, – подошла к двойной двери в гостиную, заглянула в комнату и только благодаря тому, что плечо нашло косяк, не рухнула на пол, поскольку ноги превратились в две вареные макаронины.
В центре просторной комнаты, прямо под люстрой, на ковре с узором розочками стоял стул. На стуле сидел Котик. Ноги привязаны скотчем к ножкам, руки примотаны к подлокотникам, губы разбиты в кровь, один глаз почти заплыл. Второй страшно и мертво глядел на Дусю.
– Ох, – сказала Евдокия и обеими ладонями зажала рот. Не потому, что боялась закричать, а потому, что содержимое желудка рванулось на выход.
Илья быстро подошел к мертвому Котику, положил пальцы ему под подбородок, заглянул в зрачки. «Совсем теплый», – прошептал чуть слышно, и Дусин желудок повторил попытку освободиться от содержимого.
– Что в портфеле? – все так же глядя на мертвого, глухо спросил Зубов.
– А?.. Что? – ошарашенно переспросила Дуся.
– Я говорю – что в портфеле?! – обернувшись, зашипел Илья. – Что вы украли, придурки?!
– Я… Я… не знаю, – залепетала Землероева. При чем здесь портфель? Что за вопросы?! Котик – мертвый!!
В два прыжка Зубов подскочил к ошалевшей девушке, схватил ее за ворот куртки и как следует тряхнул:
– Что ты украла, курица?! Почему твоего брата за это убили?!
– Почему… почему… – голова Дуси болталась из стороны в сторону как у китайского болванчика, – откуда ты знаешь…
– Дура!! – прорычал Зубов. – Его убили только что! Перед этим его пытали!! Ну! Говори!
– Я не знаю! Не знаю!! Какие-то документы! Мы хотели потом вернуть их обратно!
Зубов брезгливо выпустил куртку, оттолкнул от себя воровку.
– Черт, влип я с вами…
Он выпустил из-под мышки пакет, и тот смачно шлепнулся на кожаный диван возле окна.
Взъерошив волосы Илья застыл, разглядывая через прозрачный тюль верхушки старых лип.
– Надо в милицию звонить, – всхлипнув, опомнилась Дуся.
Зубов развернулся лицом в комнату и оскалился:
– Куда звонить, дубина?! Тебя загребут вместе с этим портфелем, ты – воровка!
– Но я же…
– Пойдешь, как соучастница, – отмахнулся Илья. В его голове суматошно скакали мысли: надо потянуть время, слазать через балкон, вернуться обратно с картой памяти и пусть делает, что хочет – хоть в милицию звонит, хоть догадается из хаты исчезнуть. Его дело – сторона, своих забот хватает.
Евдокия не сводила остекленевших глаз с мертвого брата. Хотелось подойти к нему, упасть на колени, обхватить руками, но не хватило духа. В голове засели слова Ильи: пытали… что в портфеле… дубина, соучастница. Ни один из упреков не летел мимо!
Действительно дубина, действительно пытали, на самом деле соучастница.
Бунтующий желудок отвлек голову. В стиснутом ужасом горле рождался вой, но слезы почему-то не текли. Хладнокровно мерзкий мажор вернулся к Котику и внимательно его оглядел.
– Странно, – пробормотал, пожалуй, не рассчитывая на Дусин отклик, – никаких ранений, кровь только на лице…
– У Котика сердце больное.
Евдокии показалось, что эти слова произнесла какая-то другая девушка. Та, что стоит где-то рядом и существует отдельно, как прошлая нормальная жизнь, которая была совсем недавно – этим утром, пять часов назад.
– Значит – сам? – проговорил Илья и почесал в затылке. – Борис Семенович перестарался, не рассчитал усилий?
Евдокия отвела незрячие глаза от брата, сфокусировала зрение на высоком растрепанном парне. О чем он говорит? Какой Борис Семенович? Чего перестарался?
Ах да. Борис Семенович шеф Котика. На диване в пакете лежит его портфель.
Дуся подошла к дивану, взяла пакет и прижала его обеими руками к груди. Ворованный портфель превратился в улику иного рода – в доказательство вины его настоящего хозяина. Зачем, если не за портфелем, явились к Котику убийцы? Теперь Дуся не расстанется с ним даже на секунду, а если мерзкий мажор протянет к нему лапы…
Отберет, конечно. Но зачем?
Почти над ухом Дуси громким боем ударили стенные часы: половина седьмого.
Так много? Неужели она проторчала под лестницей больше часа?!
Как время пролетело… Гадкий Борис Семенович успел вычислить, кто из коллег живет в этом доме, пришел к Костику – бедняжка дверь открыл, рассчитывая встретить Дусю! – начал бить и, наверное, явился не один, а с тем же кривоногим охранником, который и привязал Костика к стулу…
Ох, мамочки! Несчастное сердечко Котика не выдержало пыток!
Как только грянул бой часов, Зубов подскочил к балконной двери, распахнул шторы и вышел наружу. Черт, Берта появится в квартире совсем скоро! Кухарка Галя наверняка крутится на кухне – самый удобный момент.
Почти перекинув ногу через перила, Илья вдруг передумал, вернулся в комнату, где над мертвым братом застыла девушка с зеленоватыми щеками.
– Евдокия, – привлек ее внимание, – я сейчас быстренько слазаю в свою квартиру, вернусь, и мы все порешаем, ок?
Врал, конечно. Сразу после возвращения Илья собирался исчезнуть из этой страшной квартиры. Ему нет дела до проблем воровки-барсеточницы и ее покойного брата, решить бы свои задачи. Заниматься чужими косяками времени не будет – встретились и разошлись.
Евдокия даже не кивнула. Смотрела на Илью расширенными глазами жертвенной овцы и тупо хлопала ресницами.
Черт! В груди Ильи невольно шевельнулась жалость. Девчонка влипла по самое небалуйся. Если менты не «примут», достанут хозяева портфеля.
Ей-же-ей – достанут! Брата уже грохнули, заморочки пошли нешуточные, девчонка теперь свидетель и, совсем наверняка, обладатель некой портфельной тайны.
– Дусь, ты подожди со звонком в милицию, ладно? – спросил почти сострадательно. На прожженную воровку девчонка походила мало, она напоминала глупую овцу, которую братец впутал в свои интриги.
Этот щекастый прилипала никогда не нравился Илье.
Евдокия снова не отреагировала, таращилась стеклянными глазами и крепко прижимала пакет к груди.
Дьявол! Надо сваливать отсюда! Девчонка в ступоре, ей все равно ничем не поможешь, только сам подставишься.
– Я быстро. Вернусь, все порешаем, – снова и очень убедительно соврал Зубов и исчез за волнами тюля.
Еще подходя к дому – машину Илья оставил в соседнем переулке, – он обратил внимание, что балконная дверь в кабинет отца, как всегда, распахнута. Лев Ефремович не выносил кондиционеры и требовал, чтобы к его приходу комнаты проветривали в любую погоду.
Полтора часа назад, увидев эту дверь, Илья, помнится, даже усмехнулся: «Конечно, в этом доме все в порядке. Ждут хозяина с работы, привычек не меняют». И Берта, притворяющаяся рабочей пчелкой, не будет менять расписания: отсидит в кабинете одного из своих бутиков положенное время – с двенадцати до семи – и приедет усталая трескать за ужином корочки от булок.
По широкому карнизу прогуливались голуби. Илья перелез на испятнанную птичьим пометом жестяную крышу – стая голубей немного удивилась, но подвинулась, – зацепился пальцами за выемку в стене и бочком шагнул вперед.
Кроны вековых лип закрывали его от пешеходов, до голубей постепенно дошло, что человек настроен продвигаться – стая взмыла в воздух – из квартиры, где остался мертвый человек, донесся громобойный звон дверного звонка! Будь карниз чуть-чуть поуже, Илья – не голубь же, в самом деле! – свалился бы с высоты третьего этажа на узкую асфальтовую дорожку перед домом и разбился в лепешку.
Но удержался. Только пяточка скользнула по воздуху и пугливо примостилась обратно.
…От того же оглушительного грохота Дуся Землероева подпрыгнула и едва не выронила драгоценный портфель прямо на колени остывающего Котика! (Этот ужасный звонок когда-то раздобыла тетя Зина, уставшая стоять под дверью, если драгоценный Костик запирался дома и безмятежно плавал в волнах тяжелого металла.) Евдокия перехватила портфель, заполошенно огляделась по сторонам…
Из прихожей донесся мяукающий женский голос:
– Котик? Дорого-о-ой? У тебя откры-и-и-то-о-о…
Попятившись от голоса Евдокия запуталась в тюле, выпуталась уже на балконе и спряталась за выступом стены, в безмолвном ужасе разглядывая липы и прижимая портфель к животу, как будто щит.
Невдалеке прилип к стене мажор. Голуби носились над кронами деревьев. Из комнаты за тюлем раздался истеричный бабий вопль.
Как Дуся оказалась на балконе седьмой квартиры, она, признаться, не помнила совсем. Ей показалось, прыгнула на десять метров, поскольку за стены держаться было нечем, все руки заняты портфелем.
Кажется, на каком-то этапе она чуть не спихнула вниз мажора, отдышалась уже в соседском полутемном кабинете с тяжелыми плотными шторами: опираясь задом на массивный письменный стол и чувствуя, как в поясницу утыкается какой-то бронзовый прибамбас из письменного набора.