Командующий взял курвиметр и провел колесиком по петлистой линии оборонительных рубежей. Взглянул на цифровой показатель, прикинул в уме — девятьсот километров… Войска растянуты в тонкую линию. С севера прорывается полумиллионная финско-немецкая армия. Идут неравные бои. А помочь почти нечем. Грозная опасность стремительно надвигалась с юго-запада. От Восточной Пруссии до Пскова почти пятьсот километров. Германские войска прошли этот путь за восемнадцать дней…
Отложив в сторону измерительный прибор, Маркиан Михайлович задержал взгляд на карте. Позавчера на оборонительном рубеже по реке Черехе произошло большое танковое сражение, столкнулись более ста советских машин и до трехсот пятидесяти фашистских… Яростный бой шел почти весь день на знаменитой равнине, той самой, где в метельном феврале 1918 года первые красноармейские полки остановили германские полчища, наступавшие на революционный Петроград. И вот опять на том же месте… Гитлеровцам, несмотря на трехкратный численный перевес в танках, так и не удалось прорвать боевые порядки, опрокинуть наши войска, понеся немалые потери, фашисты откатились на исходные рубежи. А ночью, используя лесистую местность, перегруппировали силы и ударили во фланг, где их меньше всего ожидали.
Командующий зашагал по кабинету, мысленно видя перед собой оперативную карту. Он хорошо понимал, что войска соседнего Северо-Западного фронта, сильно потрепанные в тяжелых неравных боях, отходившие из Прибалтики, долго не смогут держаться на этом главном участке. От соседей и из Москвы поступают скупые сведения, слишком общие, и по ним трудно сделать точную оценку положения. От соседей помощи ждать нечего.
— Где 8-я армия? — Попов остановился перед Евстигнеевым, начальником разведывательного отдела штаба.
— 8-я армия Северо-Западного фронта позавчера отошла на рубеж Пярну — Метсакюля — Тарту до берега Чудского озера. Ей удалось закрепиться. Вторые сутки она ведет неравные бои, сдерживая натиск превосходящих сил. Немцы рвутся к Таллинну, к базе нашего Балтийского флота. — Евстигнеев показал на карте расположение наших войск. — Остальные подразделения Северо-Западного фронта ведут тяжелые бои на оборонительных рубежах по реке Черехе. Евстигнеев посмотрел на командующего спокойным взглядом.
— На Псковское направление, вернее сказать, Ленинградское, нацелены главные силы гитлеровской группы армий «Север». В голове бронированным кулаком движутся два корпуса четвертой танковой группы.
Попов снова подошел к столу, склонился над картой. Лужский оборонительный рубеж является южным бастионом Ленинграда. В центре Лужского рубежа располагались подразделения 177-й стрелковой дивизии. Двигались маршем 70-я и 191-я дивизии, три дивизии народного ополчения, курсанты Ленинградского пехотного училища имени Кирова, отдельная горнострелковая бригада. Создавалась особая артиллерийская группа, в нее вошли полк, укомплектованный из слушателей Артиллерийских Краснознаменных курсов усовершенствования командного состава, дивизион 280-го корпусного полка, артполки, созданные из 2-го и 3-го Ленинградских артиллерийских училищ, дивизион 1-го артиллерийского училища и зенитный дивизион… Но все равно артиллерии не хватало, и войск было мало, чтобы плотно закрыть трехсоткилометровый рубеж обороны. Направление на Кингисепп все еще оставалось оголенным. Единственная надежда — новые дивизии народного ополчения, которые еще комплектовались. Надо было срочно что-то предпринимать.
Командующий фронтом вызвал к себе полковника Бычевского, начальника Инженерного управления фронта.
— Немедленно ускорить постановку минных полей!
Полковник Бычевский, человек крупного телосложения, ровным, уверенным голосом доложил, что со вчерашнего дня на всех танкоопасных участках и направлениях возможного прорыва противника поставлены полосы минных заграждений и сейчас идет создание новых минных полей в лужском предполье. Но его беспокоит, как бы на тех минных преградах не стали бы подрываться наши отходящие войска.
— А вы сообщили штабу зоны минирования?
— Так точно!..
В кабинет скорым шагом вошел высокий майор, направленец, и передал Тихомирову короткую телеграмму.
Тихомиров, пробежав ее глазами, сразу помрачнел. Ничего не говоря, протянул ее командующему фронтом.
— Так! — глухо произнес Маркиан Михайлович, не оглашая текста телеграммы, в которой сообщалось, что немецкие войска прорвали оборону, а 118-я стрелковая дивизия не смогла отразить удара во много раз превосходящего противника и начала отходить вдоль шоссе из Пскова на север, на Гдов; остальные части Северо-Западного фронта отходили с боями на Новгород. Шоссе Псков — Луга — Ленинград оказалось совершенно оголенным. Попов знал, что сегодня с рассветом 90-я стрелковая дивизия, находившаяся во втором эшелоне, по приказу штаба Северо-Западного фронта походным маршем должна совершить переход из района Дубоновичи к Луге. Она наверняка уже попала под удар танкового клина и авиации врага. Обстановка резко осложнилась.
— Привести в боевую готовность лужскую группу войск, — начал диктовать приказы Попов. — Командиру 177-й дивизии и особой артиллерийской группы встретить врага у переднего края предполья и не допустить прорыва через рубеж на реке Плюсса. Командующему военно-воздушными силами фронта нанести удар с воздуха!..
Маркиан Михайлович снова прошелся по кабинету:
— Сколько у нас боеспособных самолетов?
— Сто два, — ответил начальник штаба.
— А у немцев?
— Около тысячи.
— М-да-а, — задумался Попов. — Нанести удар с воздуха и произвести тщательную воздушную разведку… Товарищ Бычевский!
— Слушаю, товарищ командующий.
— Где рота специального минирования?
— В Красногвардейске. Укрыта в парке. Она в полной боевой готовности.
— Радиостанция пусть находится в Красногвардейске. А минеров со спецприборами возьмите с собой. Лично проверьте постановку крупных фугасов в Струги Красные, Городище… Не теряйте времени. Выезжайте немедленно!
— Есть, товарищ командующий!
— А тут что-нибудь у нас имеется? — спросил Попов, показывая на шоссе между Псковом и Струги Красные.
— Кажется, ничего, — ответил начальник оперативного отдела.
— Нет, имеется, — вставил генерал-майор Процветкин, начальник Управления ПВО фронта. — Зенитная батарея лейтенанта Кирилла Оврутина. Она заняла позицию на шоссе для прикрытия от воздушного нападения отходящей стрелковой дивизии.
— Передайте этому лейтенанту…
— Оврутин, товарищ командующий.
— Немедленно передайте лейтенанту Оврутину мой приказ и личную просьбу… Чтоб встретил прорвавшиеся танки!.. Задержал немцев хотя бы немного. Хотя бы на один час, на полтора!.. Передайте, что сама история поставила его на главный рубеж и Ленинград никогда не забудет мужества своих героев. Или нет, погодите. — Попов остановился. — Я сам поговорю с ним.
Батарея окапывалась. Артиллеристы, уставшие после ночного марша, остервенело вгоняли лопаты в податливую землю. Сняв дерн, лезвия лопат вгрызались в бурую слежавшуюся глину. Пахло прелью, корнями, хвоей и солдатским потом. Тела артиллеристов лоснились, словно намазанные жиром. Солнце повисло над головой и палило нещадно.
— Хоть бы тучка завалящая подошла! — Сотейников, мокрый от пота, отбрасывал на бруствер вырытую глину. — Изжариться можно вконец!
— Давай вкалывай!
Утром Оврутин получил приказ: выдвинуться вперед, соорудить огневую позицию и нести охрану Ленинградского шоссе, прикрывать от воздушного нападения части стрелковой дивизии, которая по указанию командования Северо-Западного фронта находится во втором эшелоне и совершает днем марш из района Дубоновичи к Луге для занятия оборонительного рубежа.
Приказ был прозрачен, как стеклышко, и Кирилл понял главное: наши отходят… Подполковник, отмечая на карте место, где должна разместиться батарея, предупредил:
— Фронт еле держится… Если немцы его прорвут, то не исключена возможность, что вам придется отражать танковую атаку. Так что, лейтенант, зарывайтесь поглубже.
Приказ есть приказ, его надо выполнять. Несколько дней назад, когда создавали дивизион, Оврутин мечтал лишь об одном: попасть на самый опасный участок, в пекло боя, где можно будет проявить себя. Мечтал о самостоятельном задании, чтобы лично, без чьей-либо помощи, принимать решения. И сейчас, когда, казалось, такая возможность ему представилась, Оврутин неожиданно для себя начал ощущать смутную тревогу. Он позавидовал своим подчиненным. Те энергично рыли землю. И это в какой-то мере снимало с них неуверенность и всякие сомнения. Орудия укрыть надо — значит, и вкалывай лопатой, торопись: чем глубже зароешься, тем больше шансов остаться живым.
Кирилл выбрался из укрытия и остановился возле тонкой березки, что росла у подножия пологого холма. Отсюда просматривалось асфальтовое шоссе, убегающее по волнистой местности туда, где впереди на линии горизонта чуть виднелись в голубоватом мареве крыши села. Оврутин оглядел свою позицию.
Холм густо порос молодняком, кустами орешника и черемухи, а на вершине его стояли несколько берез, сосны и кряжистые темные ели. Внизу у подножия зарывалось в землю боевое охранение — взвод из дивизии народного ополчения. Чуть в стороне две женщины выкашивали небольшой луг.
— Товарищ лейтенант!
Оврутин обернулся на зов. Совсем неподалеку от него, возле свежего бруствера, стоял заряжающий первого орудия казах Тагисбаев, обнаженный по пояс, на голове в виде чалмы накручена гимнастерка.
— Товарищ лейтенант! Там задержание есть.
— Какое задержание? Ты о чем говоришь?
— Переодетый женщина в красноармейской форма.
— Что за чепуха!
Оврутин направился в глубь огневой позиции, на ходу окидывая придирчивым взглядом работу бойцов, и у снарядной повозки увидел задержанную. Молодая ладная девушка лет восемнадцати. В новой красноармейской форме, сапогах, на голове пилотка, из-под которой выбивались густые волосы. Лицо незнакомки показалось Оврутину очень юным.