– Могу поклясться на Библии, господин гауптштурмфюрер.
Штубер поморщился. Всякое упоминание о церкви или Святом Писании вызывало в нем какое-то необъяснимое раздражение. Он очень редко задумывался над тем, существует ли Бог на самом деле. Но и никогда не мог понять, что заставляет мужчину становиться на колени перед иконой. Поэтому любые клятвы «на Библии» воспринимал, как неумную шутку.
– И уверены, что попали в кого-либо?
– Не уверен. Я стрелял в бандита, который был в форме оберштурмфюрера… Думаю, что не промахнулся. Но он не упал. Почему-то… Не могу сказать точно. Я сразу умчался оттуда. Вы же понимаете: замешкайся я хоть на мгновение…
– И этот партизан просил передать мне, что он умеет сдерживать свое слово?
– Именно об этом он и просил. Двое других настаивали на моей смерти. Но оберштурмфюрер был против. Решительно против, – чеканил Каммлер.
«Жаль, что Беркут не прислушался к их совету, – подумал Штубер. Он встал из-за стола и подошел к бойнице. – Если б не этот идиот, подробности визита Беркута оставались бы моей личной тайной. – А теперь о них знает все отделение гестапо. Не говоря уже об абвере».
– Итак, оберштурмфюрер спас вам жизнь, а в благодарность за это вы сразу же выстрелили в него? – вопрос вырвался у Штубера непроизвольно. Лишь потому, что его раздражал болван-водитель, на котором военная форма висела, как на полигонном чучеле.
– Но ведь, господин гауптштурмфюрер… Это же явный враг…
– Конечно, конечно, – спохватился Штубер. Меньше всего ему хотелось, чтобы солдат заподозрил его в жалости к врагу, который он, Штубер, никогда не испытывал. – Вы свободны. Единственное, что я вам советую и приказываю: поменьше болтать о своих «подвигах». Вы поняли меня?
«А ведь если операция против партизан не удастся и кретинам из гестапо придет в голову найти виновного, этот олух будет для них неоценимым свидетелем», – подумал Штубер, когда шофер вышел. Несколько минут он нервно вышагивал по своей каморке, затем дернул за бечевку, на конце которой там, внизу, у денщика висел колокольчик.
Ганс Крюгер явился немедленно. Это был деревенский парень, лицу которого, казалось, не были присущи какие-либо проявления чувств и сквозь невозмутимость которого отчетливо просматривалась умственная неполноценность. Именно это и определило его судьбу. Потому что Штуберу нужен был именно такой денщик: по-крестьянски старательный, трудолюбивый и несколько туповатый, которому и в голову не придет размышлять над словами и поступками своего командира.
– Вызови шарфюрера Лансберга. А когда он выйдет отсюда, пригласи фельдфебеля Зебольда.
Ганс кивнул. Этот кивок напоминал неуклюжий поклон состарившегося швейцара. Отвечать, как подобает военному, Штубер так и не приучил его.
Карл Лансберг вошел сразу же, словно в ожидании вызова стоял за дверью. В отличие от Ганса, этот крепкий двадцативосьмилетний парень напоминал старых прусских интеллигентов. Если бы Штубер не знал, что перед ним сын уголовного преступника-рецидивиста и что на счету Карла как минимум двенадцать крупных террористических акций, две из которых получили международную огласку, то считал бы, что имеет дело с холеным профессорским сынком. Эта внешность, эти изысканные манеры… Штубер никак не мог понять, откуда они у Лансберга. Но они исправно служили Карлу той маской, благодаря которой его принимали как своего в любом порядочном обществе. К тому же он с уверенностью дилетанта умел свободно поддерживать разговор на любую тему, чем особенно нравился старшему поколению интеллигентов и женщинам.
Служба безопасности учла это: Карл Лансберг, он же агент по кличке Магистр, специализировался на убийствах интеллектуалов, «склонных, – как это деликатно формулировалось, – к явному покраснению».
В среде офицеров службы безопасности даже бытовал мрачный полуанекдот о том, что, перед тем как уничтожить свою жертву, Лансберг читает ей популярную лекцию о путях развития европейской философской мысли сороковых годов двадцатого столетия. Затем вручает свою визитную карточку и только потом стреляет. Но таким образом, чтобы кровь залила визитку, которую он приобщает к своей коллекции.
– Как тебе здешний климат, Магистр? – спросил Штубер, выслушав его приветствие и разливая в рюмки коньяк.
– По ночам видится Франция, – настороженно усмехнулся Карл.
– Мне тоже. Или Испания. В зависимости от расположения планет. Так что самое время выпить, – подал ему рюмку, – за скорейшее возвращение на средиземноморское побережье. Никто не заставит нас поверить, что там уже не осталось работы для истинных профессионалов.
– Видит Бог – никто, господин гауптштурмфюрер. – Магистр резким движением опорожнил рюмку, подошел к столу, поставил ее и отступил на три шага назад. – Разрешите уточнить: существует ли в действительности хоть какая-нибудь надежда?
– Просто так надежды в природе не существует. Ее вызывают, как духов. Сейчас мои люди налаживают контакты со Скорцени, который, будем молиться, еще не забыл, что где-то там, в России, сражается Вилли Штубер. Точно так же, как я не забыл боевого друга Карла Лансберга.
– Вы слишком добры ко мне, – приложил Лансберг руку к сердцу.
«Хотя бы здесь не устраивал свои крокодильи спектакли!» – поиграл желваками Штубер. Но вслух сказал:
– Впрочем, многое зависит от успеха нашей миссии здесь, в черных лесах Подолии.
– Бывали и посложнее, – скромно опустил взгляд шарфюрер.
– Разумеется. Полагаю, что до осени управимся. Нужно только уцелеть, сохранив себя для теплого солнца и ласковых женщин. Вот, собственно, и все. Я и пригласил тебя только для того, чтобы немного подбодрить. Не так уж много у меня здесь друзей, на которых по-настоящему можно положиться.
Магистр сердечно поблагодарил, но с места не тронулся. Он не верил в существование начальства, которое вызывает подчиненных только для того, чтобы подбодрить и поблагодарить за преданность. В этот раз чутье тоже не подвело его.
– Этот водитель… Йозеф Каммлер, который не устает расписывать свои подвиги в борьбе с партизанами… Что он собой представляет?
– Трепло, господин гауптштурмфюрер. Никогда не уважал людей, которые, впутавшись в историю, о которой им знать не положено, не умеют молчать.
– Правильно, Карл. Я ждал от тебя именно этих слов. Я так понимаю, что партизаны его просто-напросто помиловали… И теперь, радуясь жизни, парень даже не догадывается, что испортил нам интереснейшую игру с противником. И продолжает портить ее. Не говоря уже о странной откровенности Каммлера при общении с полевыми жандармами. Неужели о таких случаях следует рассказывать каждому патрульному, тем более что ты еще не успел доложить о них своему командиру?
– Это глупо, – глухо пробубнил Магистр с таким видом, словно речь шла о его собственных просчетах.
– Рад, что наши мнения совпадают, Карл, – хищно сощурился Штубер. – А почему, собственно, я советуюсь с тобой? Да потому, что была мысль привлечь к нашим делам и этого парня. Но ты же сам видишь: такого болтуна следует держать подальше.
– Ясное дело, господин гауптштурмфюрер, – подальше.
– Мы не можем допустить, чтобы о каждой, даже небольшой нашей операции становилось известно всему вермахту. Что тогда подумают о нас в Главном управлении имперской безопасности, где предпочитают иметь дело только с агентами с безупречной репутацией? Исключительно безупречной!
– Я понял вас, господин гауптштурмфюрер, – щелкнул каблуками шарфюрер. – Разрешите идти?
– Пожалуйста, Карл, пожалуйста… Полагаю, что нам и впредь следует время от времени встречаться за рюмкой коньяку или чашкой кофе.
Через несколько минут перед Штубером уже стоял Зебольд.
– Витовт! – резко проговорил Штубер. С Зебольдом ему незачем было разводить дипломатию. – Беркут исчез. Наши условия он не принял. Тем хуже для него. Как там поживает Звонарь?
– В условленном месте постоянно дежурят два наших агента. К сожалению, до сих пор Звонарь на связь не выходил.
– Это еще не провал. Возможно, его пока что держат при штабе, присматриваются. Беркут не так наивен, чтобы сразу довериться первому встречному, который к нему прибьется.
– Но ведь Звонарь – опытный агент, – проворчал фельдфебель. Штубер знал, каких сил стоило ему это признание. Зебольд терпеть не мог Звонаря.
– А как дела у Совы?
– Только что звонили из гестапо. Вышел на связь. Судя по информации, внедряется успешно.
– Ну и прекрасно. А теперь приступим к операции под кодовым названием «Тевтонский меч». Пополнение из полицейских прибыло?
– Прибудет через час. Двадцать человек.
– Отлично. Отберите десять наших «рыцарей» и десять олухов-полицейских и завтра же выступайте в Днестрянский лес. Он невелик. Партизанских отрядов или хотя бы групп там нет. О том, как действовать отряду, мы уже вкратце говорили. Главное, побольше рейдов в окрестные села. С населением до поры обращайтесь более-менее корректно. Ваша задача: выявить возможно большее количество нелояльных личностей, склонных к партизанским действиям, а также родных и близких коммунистов и офицеров Красной армии. Охотно принимайте любого, кто попросится к вам. Обрастайте людьми, формируйте большой партизанский отряд. Вступайте в контакты с другими партизанскими отрядами, выявляйте их базы, тайные склады оружия и продовольствия, каналы связи с населением, явочные квартиры. Особое внимание уделяйте партизанской агентуре и агентуре советской разведки в местной полиции, городской управе, уездной больнице и других учреждениях.
– Яволь, господин гауптштурмфюрер… Но… – замялся Витовт.
– Что означает ваше загадочное «но», Зебольд?
– Я вспомнил, что по крайней мере два партизана знают меня в лицо.
– С одним вы даже подружились, мой фельдфебель, – оскалился Штубер. – Был такой грех, был.
– А, тот поляк, адъютант Беркута…
– Я учел это обстоятельство. Лично вы в лесу пробудете недолго. Формально командиром вашего «партизанского отряда» будет Савченко. Он украинец, знает местный говор, а значит, к нему – больше доверия.