– Он, конечно, может сказать все, что угодно. Но верить ему или нет – это решаем мы. Я прав, Василий Григорьевич?
– Разумеется, – кивнул Отаманчук. – Вы, Романцов, не ошибаетесь? Поймите, у нас нет специального штата следователей. От ваших показаний зависит жизнь человека. Грех на душу возьмете, если казним невиновного.
– Он тренировался с пленными из нашего барака. Один из «рыцарей» назвал его Совой. А может, просто дразнил. Точно не знаю. Но он запомнился мне.
– Как-как – Совой? – переспросил Беркут. – А что, он и впрямь похож на сову, а, Василий Григорьевич?
– Как школьная кличка, – пожал плечами бывший учитель. – В классе такое немедленно подмечают.
– То-то же. Так что думаю, капитан, – обратился к Романцову, – вы не ошиблись.
– Почему же они вас, всю группу, не расстреляли, если собирались заслать в «Мститель» провокатора? – вмешался в разговор Отаманчук.
– Так ведь хотели отправить в Германию. На работы. Рабочие им теперь нужны позарез. Да я уже рассказывал об этом. А подробности вам лучше выяснить у самого Штубера или как вы его там называете. И еще предупреждаю: если этот Петраков упрется и станет утверждать, что я вру – никаких других доказательств правдивости своих слов у меня нет. Так что казнить или миловать – решайте сами.
– Мы верим вам, верим, – спокойно произнес Беркут. – Зря волнуетесь. Очень благодарны за то, что помогли разоблачить предателя. Можете считать, что проверку вы уже прошли. Еще с полчаса вам придется подождать в той землянке, где вы уже были. Потом вернетесь с товарищем Отаманчуком в свой отряд. Проводите его, Василий Григорьевич. И позовите сюда Сову и Крамарчука.
– Вы не будете устраивать нам очную ставку? – удивился Романцов.
– Не торопитесь. Мы вам все скажем. Или очень уж хочется посидеть рядом с предателем?
– Вы правы, Беркут. Мне легче убить его.
Когда через несколько минут Николай ввел Петракова, Беркут с минуту молча смотрел на него.
– Как ваша рана? – не выдержал Петраков.
– Разве это рана? – улыбнулся Беркут. – Так, царапина. Давно забыл бы о ней, если бы время от времени кто-нибудь не напоминал. Однако вернемся к делу. Вопрос у меня несложный. Но отвечать на него нужно честно. Раньше, до встречи здесь, в этой землянке, вы были знакомы с Романцовым, связным из отряда «Чапаевец»?
– Я уже говорил: впервые вижу его.
– В таком случае вы несерьезный человек. С вами просто неприятно иметь дело. – Беркут вынул из кобуры пистолет и положил перед собой. – Крамарчук, обыскать!
Николай подошел сзади к покорно поднявшемуся Петракову и быстро ощупал его.
– Садитесь оба, – сунул пистолет в кобуру, но руку продолжал держать на рукоятке. – Слушайте меня внимательно, Петраков. Вы продолжаете утверждать, что не знакомы с человеком, который называет себя Романцовым. Так? А вот он заявил, что знает вас. Вы – из отряда «Рыцарей Черного леса». Давний агент абвера. Кличка Сова. Направлены в отряд «Мститель» гауптштурмфюрером Штубером, вашим непосредственным командиром. Ваше задание… Мне продолжать? Или, может, сами соизволите раскаяться?
– Можете продолжать. Не знаю, что вам говорил Романцов, но то, что слышу от вас, – какая-то нелепость.
– Возможно. Тем не менее Романцов утверждает, что видел вас в крепости. И готов подтвердить это в вашем присутствии. Вы не знаете, почему он так настойчив в своих обвинениях? Ведь мы не заставляли его давать сведения о вас.
Сова умоляюще поднял глаза на Беркута. Он понял, что проиграл. Проиграл именно тогда, когда поверил, что все опасности позади. Его предали. Подло предали!
– Я не знаю этого сволочного человека, – покачал он головой.
– Даю вам десять минут. Если за это время вы не расскажете все, что знаете о Романцове, мы применим к вам те же методы дознания, которые вы, фашистские холуи, применяете к пленным партизанам.
– Ты имеешь дело с Беркутом, – добавил Крамарчук. – Молчать не советую.
– Если все честно расскажете и захотите хоть чем-нибудь помочь Родине, которой так преступно изменили, мы не только не казним вас, но и сможем поговорить о сотрудничестве, – уже менее жестко добавил Беркут.
Прошло десять минут. Сова молчал. Несколько раз он поднимал голову, порывался что-то сказать, но так и не сумел выдавить из себя ни слова.
– Ну что ж, приговор вы себе уже подписали, – произнес Беркут, пряча в карман трофейные швейцарские часы. – Однако прежде чем вас расстреляют, хочу рассказать об одной забавной операции, задуманной гауптштурмфюрером СС Штубером. Думаю, она развеет ваши тяжкие предчувствия.
– Да уж, развеет… – вяло ухмыльнулся.
– На какое-то время, естественно. Так вот, этому Штуберу, вашему шефу, очень хочется завербовать Беркута, то есть меня. Очевидно, крайне необходим такой агент. С этой целью он уже приглашал меня к себе. В башню крепости. И я побывал там. Правда, появился несколько неожиданно для него. В форме оберштурмфюрера. Да вы, наверняка, видели меня в крепости, когда мы беседовали со Штубером. Поняв, наконец, что Беркут не продается, Штубер решил заслать ко мне в отряд своего агента. Того, который назвался Романцовым. Воспользовавшись тем, что в цитадели оказались пленные, привезенные для тренировок, он организовал «побег» одного из «пленных». То есть «побег» своего агента. Инсценировка получилась, правда, неудачной. Романцову не повезло. Он вышел не на нашу группу, а на отряд «Чапаевец». А теперь рвется сюда, к нам. Однако Штубер учел, что Романцова могут подозревать и проверять. И знаете, каким образом Романцов должен был окончательно убедить нас, что действительно является бежавшим пленным? Он должен был разоблачить перед партизанским командованием агента Сову. То есть вас.
– Как ему это удалось бы?
– Заявил бы, будто видел вас на тренировках. Ведь вы же тренировались на пленных, правда? Что именно будет рассказывать о своем задании Романцов – ответить пока трудно. Ведь мы его еще не допрашивали. Но уже сейчас ясно: Штубер, этот недоученный психолог, рассчитывал на ваше молчание. Пока вы будете молчать, у вас остается хоть какой-то шанс. Если ж вы разоблачите агента Романцова – то погибаете с ним вместе. Я доходчиво изложил вам суть операции?
– Да, – кивнул Сова. И замолчал. Лейтенант ожидал иной реакции. Однако, выждав немного и поняв, что Петраков не собирается что-либо отрицать или уточнять в его рассказе, продолжил:
– Штубер не учел лишь одного. Что мы организуем вам эту встречу. Наверно, планировалось, что он сам выдаст вас или сразу же убьет, заявив, что убил предателя. И еще он не учел, что мы можем подарить вам жизнь, если вы, конечно, чистосердечно во всем признаетесь и согласитесь помогать нам, помогать своему народу. Итак, повторяю: вами пожертвовали для того, чтобы внедрить другого агента. Пожертвовали, как последней бездарью, которая уже ни на что не годится. А теперь отвечайте. Только быстро. Кличка Романцова?
– Звонарь. Вы что, в самом деле?..
– Понятно, звонарь, – прервал его вопрос Беркут. – Настоящая фамилия?
– Полонский. Из белогвардейцев он. Профессиональный шпион. И, говорят, очень жестокий во время расправ.
– Вы знали, что его должны заслать сюда?
– Нет. Это они от меня скрыли. Я хочу спросить: вы в самом деле сохраните мне жизнь и я смогу?..
– Не будем торговаться. Как ваша настоящая фамилия?
– Гуртовенко. Никифор Семенович.
– Сколько человек в отряде Штубера?
– Было пятьдесят семь. Но должны были набрать еще столько же. Из полицаев.
– Сколько среди них специально подготовленных агентов, имеющих опыт агентурной работы?
– Человек двадцать. Самые опытные там – фельдфебель Зебольд, клички не знаю, и Карл Лансберг – кличка Магистр. Есть еще Ангел, Волк… Их фамилий не знаю. В основном мы называли друг друга по кличкам.
– Что вам известно о группах, которые Штубер направил в леса и которые должны выдавать себя за партизанские?
– Почти ничего. Говорили, что таких групп должно быть две. Какое они получали задание и где будут базироваться – об этом мне не докладывали.
– Стало быть, серьезных секретов вам не доверяли?
– Теперь мне кажется, что Штубер, этот зверь, вообще не доверял мне. Я же не из их кодла. Я ведь на самом деле был красноармейцем. Попал в плен. Еще в начале войны. Узнали, что местный, – поставили перед выбором: или расстрел, или идти в полицаи. Ну я и смалодушничал. А недавно меня зачислили в отряд Штубера.
– Понятно. Кто командует группами, засланными в лес?
– Не знаю. Думаю, назначат Зебольда и Лансберга. Они – немцы. Больше всего Штубер рассчитывает именно на них.
– Хорошо. Подробности потом. Крамарчук, отведи его. И возвращайся со Звонарем. Интересно, в какие колокола он станет бить теперь?
30
Утром на окраине села Заречного, – той, что подступала к самому лесу, – остановилась машина с немецкими солдатами. Немцы сразу же разбрелись по дворам. Каждый из них немного владел русским или украинским. Офицер раздавал детям и женщинам плитки шоколада. Солдаты вежливо просили молока и расплачивались оккупационными марками. В одном из дворов мальчику подарили губную гармошку, в другом – одарили новым галифе старика. Люди брали подарки неохотно. С недоверием косились на немцев и старались поскорее скрыться в доме или в сарае. Неизвестно, чем бы закончилась эта «идиллия», если бы из лесу не донеслось несколько выстрелов. Затем над самой машиной воздух прошила автоматная очередь.
Раздалась команда офицера. Солдаты быстро сели в машину. Некоторые вскакивали уже на ходу. Машина понеслась к шоссе.
Не успела машина скрыться за ближайшим холмом, как в село ворвалось десятка два партизан.
– Что, фашистам продались?! – орал один из них, видимо, командир. – Поите молоком?! А своим, партизанам, куска хлеба жалеете?!
– Э, да вы, дед, уже и подарки от фашистов принимаете?! – слышалось в другом дворе.
– Кто их принимает? – пытался оправдываться старик. – Я сидел тутычки вот, на крылечке. А он бросил галифе на колени и побежал к машине.