1
В Арзамас, где стоял штаб Восточного фронта, приехали утром. Иннокентий Халепский собрался первым, стоял у окна одетый в ладную шинель, с прицепленной на боку шашкой. Продышал глазок на заиндевелом стекле, но ничего, кроме теплушки на соседнем пути, не увидел, недовольно хмыкнул и обернулся, ища глазами Подбельского. Тот сосредоточенно ходил от стола к полкам на стене старого, замызганного салон-вагона, перебирал бумаги, укладывал в портфель.
— Ну вот, Вадим Николаевич, прочили меня в главные начальники военной связи, а теперь сами…
— Если бы… — не поднимая головы, отозвался Подбельский и тоном дал понять, чтобы Иннокентий не приставал.
— А здесь морозяка, — не унялся Халепский, попробовал начать разговор с другой стороны; всю ночь поезд шел почти без остановок, он хорошо выспался и теперь жаждал деятельности. — Может, сразу разделимся? Я — на узел связи, а вы — к командующему. Быстрее управимся.
— Нет уж! — Подбельский наконец нашел бумагу, которую искал, и застегнул пряжки портфеля, с хрустом натягивая кожу. — А где Бакинский?
— Ждет на перроне. Душно, видать, ему.
Старый партиец Сергей Бакинский был третьим в составе Особой комиссии, как гласило их общее удостоверение, выданное Советом рабоче-крестьянской обороны. Там говорилось, что комиссии приказано «обревизовать постановку дела почтово-телеграфной связи в учреждениях, управлениях военных сообщений как в центре, так и на местах и в Полевом штабе Революционного Военного Совета Республики». В центре ревизовать было нечего, привычную неразбериху со средствами связи надо было просто ломать, а вот на местах и в штабе… Впрочем, тут инициатива принадлежала Ленину: «Вот удостоверение, поезжайте». И из скупых его замечаний насчет ревизии стало ясно, что надо ехать и налаживать связь, что-то делать с проклятым телеграфом, без которого фронт против Колчака, отдельными очагами обороны протянувшийся на тысячу верст, от Вятки до Оренбурга, оставался для Москвы чем-то самостоятельно и таинственно действующим, чем-то постоянно таившим угрозу, даже когда ее реально не существовало.
В тяжелых санях, запряженных парой мохнатых, прикрытых попонами лошадей, быстро докатили до места. Командующий фронтом, как оказалось, был в отъезде, направились сразу к члену Реввоенсовета Гусеву, в большой кабинет, увешанный картами, с холодной голландкой в углу.
Гусев, придерживая полы наброшенной на плечи шинели, приветливо пошел навстречу, вскоре на столе появился чай, и он, сняв пенсне, задумчиво поглаживая переносицу, стал говорить о событиях на фронте, в общем-то неутешительных после падения Перми. Приезд комиссии, возглавляемой наркомом почт, он всячески приветствовал, со связью действительно трудно: линии телеграфа износились, за ними смотрят плохо, а ветер валит столбы, метель заметает; железнодорожные пути хоть удается расчищать прицепленными впереди паровозов снегоочистительными машинами, а тут как? Надо подтянуть работников, подчиненных Наркомпочтелю, они видят, что телеграф работает, в сущности, только на армию, и решили, что им лучше посидеть в сторонке…
— А может, они правы? — неожиданно резко возразил Подбельский.
— То есть как это «правы»?
— А так… Они ведь не воюют. Привыкли стихию пережидать. А вы воюете, вам надо действовать.
Гусев надел пенсне, и лицо его стало строгим.
— Насколько я понимаю, вы считаете, что инициатива в ремонте линий связи должна принадлежать армии. Так?
— Именно… Инициатива! Работникам военных сообщений надо больше проявлять власть. Организовывать, руководить. Та же первоочередность ремонта — им ведь лучше известно, где надо быстрее…
В комнате повисло тягостное молчание. По виду Гусева, зябко поддергивающего сползавшую с плеча шинель, было заметно, что ему неприятно слышать еще одно требование: надо. Сколько у него этих ежедневных «надо»? И вот еще телеграф. Приехали помогать, кажется, так и помогайте!
— Фокус тут простой, — нарушил молчание Халепский. — Монтеры, надсмотрщики линий часто боятся уходить из города. Они безоружны, вот и боятся.
— Что же, прикажете каждого взводом охраны сопровождать?
— Зачем взводом? Самого вооружить, сделать солдатом.
Подбельский коснулся руки Иннокентия, тот замолчал.
— Я отдам все необходимые распоряжения, чтобы улучшить обслуживание линий телеграфа со стороны нашего ведомства, добьюсь фронтового пайка для рабочих телеграфных колони, которые устанавливают оперативную связь, это поднимет производительность. Но я прошу понять, товарищ член Реввоенсовета, что до тех пор, пока ваши работники не сочтут связь таким же родом боевой деятельности, как разведка, скажем, — ничего не выйдет. У вас есть право формировать войсковые части. Так формируйте из наших служащих! Создавайте специальные отряды! Мы, если хотите, бросим клич добровольцам, наши коммунисты поймут задачу. Но, повторяю, мы не воюем, мы можем только помочь.
Гусев сидел молча, потом протяжно вздохнул, завершая какую-то свою трудную мысль.
— То, что вы говорите, сулит в будущем большие выгоды. Армейские формирования связи…
— Не в будущем, а сейчас! Почтовое ведомство выделило в войска уже сотни специалистов. Где они? Вы уверены, что все используются по назначению?
— Ну, данных у меня нет, но я надеюсь… Впрочем, вы, наверное, сами станете проверять, за тем и приехали…
Подбельский поднялся, протянул, прощаясь, руку.
— Проверим. И спросим с кого следует, благо есть полномочия. Для будущей выгоды!
Остаток дня провели на центральном пункте связи. Помощник начальника военных сообщений фронта Языков, довольно молодой, но уже успевший в царской армии стать генералом, отвел комиссии отдельную комнату, куда Подбельский по одному ему ведомому принципу приглашал то телеграфистов, то самого Языкова, то бригадира монтеров, только что на дрезине вернувшегося с ремонта линии. Бакинского он послал выяснить дела в местной почтовой конторе, в особенности попросил проверить, не залеживаются ли письма красноармейцев, а Халепского засадил выяснять расход телеграфной проволоки по фронту за последние три месяца.
Языков держался уверенно, его профессиональная память хранила подробности многих операций, и он с некоторым даже щегольством перечислял потери средств телеграфа в отданных колчаковцам районах. Попутный вопрос, почему аппаратные некоторых железнодорожных станций и почтовых контор не эвакуировались, не вызывал у бывшего генерала волнений, он называл даты отхода войск, и у него выходило, что хорошо отступили и так, не потеряв артиллерии и пулеметов.
Вскоре будто бы на подмогу Языкову объявился начальник военных сообщений Высшего военного совета Загс, тоже бывший генерал. Не такой спокойный, как Языков, он особых тревог по поводу перебоев в связи тоже не проявлял, полагая, что все это в боевой обстановке да еще в период неуспешных действий фронта обычно и что приезд «самого наркома», несомненно, улучшит положение.
Слушая Языкова и Загю, телеграфистов и монтеров, Подбельский исписал целую тетрадь и на третий день, не объявив никакого окончательного мнения, укатил в своем видавшем виды салон-вагоне в сторону Самары.
Под стук колес, сложив руки на груди и откинувшись на спинку жестковатого дивана, он поделился своими впечатлениями с Халепским:
— Белякам они, конечно, много добра раздарили. Но не такие уже бедные и теперь. Слышал, что телеграфисты говорят? Москве по полсуток не отвечают, потому что аппараты забиты всякой местной ерундой — сколько у кого фуража и почему не прибыл вызванный кем-то чин!
— Я разгреб немного, — похвалился Иннокентий. — Пересмотрел груду входящих и все неспешное велел вернуть для пересылки почтой. А была бы моя воля, так и в мусорную корзину отправил…
— Это не ты должен делать, а Языков. А он себя чувствует царским генштабистом: по пла-ну все, сог-лас-но дис-по-зи-ции! И Загю, его начальник, потакает нераспорядительности.
Бакинский, сидевший рядом, за столом, оторвался от книги и несколько невпопад вставил:
— А мне в Арзамасской конторе понравилось. Ячейка, профсоюз крепкие! Прошу показать отчеты на проверку, а они мне: «Да разве мы сами допустим?» И правда, не допускают проволочки… А кто это, Вадим Николаевич, придумал бесплатную пересылку писем? Такое, скажу вам, политическое дело… Каждое письмо агитирует за Советскую власть!
Подбельский подмигнул Иннокентию.
— Да уж придумали, нашлись мудрые головы. Один тариф к черту полетел, а за ним — второй… Вот и решили с начала этого года совсем обойтись без них. Да еще чтобы, как вы говорите, каждое письмо агитировало. Впрочем, красноармейцам уже давно бесплатно.
— Ну и бог с ними, с почтовыми доходами. Наживемся, когда кончим войну. А выгода политическая огромная получилась, я вам говорю!
Подбельский устало склонил плечи, потер ладонями колени.
— Что ж, хорошо, что хоть с письмами пока без прорех… Теперь у нас главное — телеграф. Осмотрим все узловые станции, что там можно будет сделать…
Пока были в Самаре, Халепский двинулся дальше, сначала на Бузулук, потом на Малый Талкай. Из последней своей поездки вернулся довольным, еще не сняв шинели, только сдернув папаху, протянул Подбельскому жесткий листок телеграммы:
— В двадцать шестой дивизии обнаружил. Начальник телеграфа просил обеспечить ремонт линии охраной от казачьих разъездов, а ему семь раз отказывали. Он пожаловался в штаб фронта, и вот что ему ответил Языков, полюбуйтесь!
Лицо Подбельского, пока он читал, наливалось кровью. Вскочил, выкрикнул, косясь на Халепского, будто тот был виноват:
— «Сил для помощи, к сожалению, не имею». Изменник! Он еще, видите ли, сожалеет… Ну, это я так не оставлю!
Когда вернулись в Арзамас, уже было готово заявление в органы ВЧК, в котором нарком почт и телеграфов требовал арестовать Языкова и Загю, обвиняя их в бездействии и нераспорядительности. Гусев узнал о случившемся, когда оба деятеля военных сообщений находились уже под стражей. В последний свой разговор с Подбельским спросил:
— А не получится так, Вадим Николаевич, что мы держим полезных работников под замком вместо того, чтобы потребовать от них дела?
— Не получится, — резко отозвался Подбельский. — Я попрошу поставить вопрос об их освобождении на Совете Обороны. И выпустить только под поручительство замнаркомвоена Склянского и начальника Всероссийского главного штаба. Пусть они наконец узнают, где у них сидят бездельники. Хватит на Наркомпочтель валить, Сергей Иванович! Пора нашей армии иметь собственные войска связи!
Гусев вдруг рассмеялся.
— Ну, если вы так же энергично продолжите их создавать, они, я думаю, будут уже через полгода…
— Сегодня, — не согласился Подбельский, — они нужны уже сегодня!