– Конечно.
– Придется сдать.
Никитин приподнял полу кителя, отстегнул ремешок оперативной кобуры, достал ТТ.
– Куда?
Окошко распахнулось, младший лейтенант взял удостоверение и пистолет и через несколько минут протянул пропуск и металлический жетон.
– Не забудьте отметить, товарищ майор, и не потеряйте жетон.
– Постараюсь, – усмехнулся Никитин.
На проходной – опять младший лейтенант и два сержанта с пистолетами.
Проверили пропуск и пропустили.
Никитин впервые был в здании московского УМГБ. Ничего особенного. Как и у них в МУРе. Темные коридоры, народ суетится. По широкой лестнице они поднялись на второй этаж.
– Сюда. – Капитан толкнул дверь.
Обычная приемная. Только вместо привычной секретарши – лейтенант в форме. Как во время войны в МУРе.
– Майор Никитин, – сказал капитан.
– Минутку. – Лейтенант вскочил, скрылся за дверью.
Появился он сразу же.
– Товарищ полковник ждет.
Кабинет у Свиридова был небольшой. Портреты Ленина, Сталина, Дзержинского на стене. Телефоны. Стол для совещаний.
Свиридов поднялся навстречу. Крепко пожал руку. Был он в хорошем штатском костюме, в красивом галстуке.
– Давай, Никитин, садись. Сейчас чай пить будем. Наслышан я о ваших делах. Молодцы. Лихо вы банду Матроса повязали. Одним ударом три крупных преступления раскрыли. Ну а что для процента заныкали?
– Да так, Алексей Григорьевич, по мелочи.
– Жуки вы с Даниловым известные.
– А что делать, последний квартал на носу, отчитываться надо.
– Руководство управления и министерства о ваших подвигах знает. Ты мне рапорт Данилова привез?
– Так точно. – Никитин достал из кармана кителя бумагу.
Свиридов взял ее, усмехнулся:
– Не быть тебе, Никитин, чиновником. Ну кто так поступает с бумагами в инстанцию? Но ничего, главное – суть. Ну а твой рапорт?
– Так я думал…
– А ты не думай. Садись и пиши.
Никитин писал рапорт, проклиная тот день, когда согласился ехать в Москву. Уж больно не любил он всяческих бумаг.
Появился лейтенант, принес хрустальные стаканы в тяжелых мельхиоровых подстаканниках, над которыми клубился парок, тарелку с бутербродами и сушки.
Никитин дописал последние строчки, протянул бумагу Свиридову.
Тот прочитал ее и положил на стол.
– Что же не написал, что Банин был агентом Кожанова?
– А я этого не знал.
– Почему не объединил склад оружия через агента с начальником райМГБ? Почему не намекнул на возможность теракта?
– Я этого не знаю, товарищ полковник, – резко ответил Никитин.
– Ну а если я тебе прикажу это дописать? – прищурился хитро Свиридов.
– Я этого писать не буду.
– Почему?
– Потому что это туфта.
– Вот и Данилов об этом не пишет. А Кожанов его да и тебя тоже не пожалел, он в своей бумаге целый роман про вас написал.
– Это его дело, – спокойно ответил Никитин.
– Чистоплюи вы, – Свиридов прихлебнул чая, – если бы два года назад Данилов написал о художествах Муравьева в Польше, не вы бы сидели в райцентре, а он.
– Не приучены мы к этому, Алексей Григорьевич. – Никитин достал папиросу и вопросительно посмотрел на Свиридова.
– Кури, чего там. Значит, не приучены. Это ты правильно сказал. За это я вас с Даниловым и ценю. Отличные вы ребята. Жить-то как собираетесь: жалованье в райцентре вполовину против московского.
– Ничего, у нас дома огород. Будем помидоры да картошку растить.
– Жаль мне Данилова. Очень жаль. Человек прекрасный и опер от Бога.
Не сказал Свиридов о том, как утром сегодня бегал по инстанциям, доказывал, что надо снять с Данилова партвзыскание и перевести на работу в Москву. А час назад ему позвонил генерал Гоглидзе и, матерно обругав, приказал сидеть тихо и не бегать к руководству с глупыми предложениями.
И, глядя на Никитина, с аппетитом жующего бутерброд с сыром, Свиридов думал о том, что трудно придется этому парню в жизни. Тяжелые времена наступают, ох тяжелые.
Никитин, пьющий чай, не знал и не мог знать о той борьбе, которая началась в высших кремлевских сферах. Не знал он, что здоровье Сталина начало сильно пошаливать. Но, правда, об этом никто не знал, кроме вездесущего генерала Власика и, значит, Берии, который в свою очередь информировал Маленкова.
Берия, официально не занимающийся вопросами госбезопасности после ареста Абакумова, фактически снова через своих подручных – братьев Кобуловых, Цинаву, Гоглидзе, Мешека, Деканозова – руководил политическим сыском.
Приближался переломный момент. А на таких крутых поворотах побеждает тот, у кого в руках карательный аппарат.
Поэтому и шли повальные аресты и снятие с должностей неугодных Берии людей.
Данилов и Никитин, того не ведая, случайно попали в молотилку. Они не знали сейчас и не узнают никогда, что их понижение по службе – огромное счастье.
Они не знали, а Свиридов знал. И после звонка Гоглидзе твердо решил никогда больше не упоминать фамилию Данилова при высоком руководстве.
– Ну что ж, – Свиридов открыл сейф, – вот справка по новой банде. Передашь ее Данилову. Скажи, что я надеюсь – вдруг у вас вылезет какой-то кончик. Черт его знает, контингент у вас особенный. Усильте агентурную работу, вдруг всплывет что-нибудь.
– Серьезная банда? – поинтересовался Никитин.
– Да уж куда серьезнее. Москва так и гудит. Взяли три магазина в Химках.
– Крови-то много?
– Одно убийство. Так что, Никитин, твой начальник большого ума человек, он в своем рапорте высказал предположение, что Банин, возможно, и этих орлов снабдил пистолетами.
– Ну если так, товарищ полковник, мы из него это выбьем.
– Все дело в том, что он мог продать оружие подельнику. У нас пока ни пистолетов, ни пуль, ни гильз нет.
Внезапно порыв ветра распахнул окно, влетела в комнату тяжелая занавеска.
На Москву обрушился дождь.
МОСКВА. ТЕМ ЖЕ ВЕЧЕРОМ
Начальник Ховринского отделения милиции попал в больницу с острым приступом аппендицита, его зам уже два месяца лежал с крупозным воспалением легких, поэтому на плечи капитана Кочкина легли заботы сразу двух его начальников.
Но несмотря на то что он был и начальником, и замом, его никто не освобождал от обязанностей опера, то есть его земля оставалась его землей.
И вот сегодня, отдав распоряжение оперсоставу об усиленном контроле за объектами торговли на территории, он сам отправился претворять собственные указания в жизнь.
Сильный дождь, начавшийся после обеда, сменился мелкой противной моросью.
Кочкин шел по улице, залитой водой, матеря собачью службу и своих не вовремя заболевших начальников.
У магазина скобяных изделий его поджидал участковый Киселев.
– Здорово, Коля. – Участковый был в форменном сером дождевике.
– Привет, – Кочкин пожал руку, – ты, я смотрю, утеплился.
– А ты как думал? – зло ответил участковый. – У меня гимнастерка от воды линяет. Выдали какое-то дерьмо крашеное.
– Поезжай на склад – обменяй.
– Как же, они тебе обменяют. Жди.
– А ты ездил?
– А то нет. Совсем зажрались вещевики наши.
– Поставил бы бутылку.
– При моем жалованье на всех бутылок не напасешься.
– И то верно.
Они зашли в продовольственный магазин, в магазин «Книги», опросили продавцов, еще раз пересказали приметы преступников.
В овощном директриса Аня, боевая хорошенькая бабенка, к которой Кочкин был давно неравнодушен, угостила их виноградным соком и пригласила на обратном пути распить бутылочку.
Предложение было принято с радостью.
К промтоварному они подошли, когда начало смеркаться. В торговом зале к Кочкину подбежала замдиректора Анна Филипповна:
– Николай Павлович, только что трое подозрительных заходили.
– Когда?
– Да минут десять назад.
– Куда пошли?
– Да вон они под фонарем стоят.
Кочкин поглядел в окно и увидел троих хорошо одетых парней.
– Пошли, – скомандовал он участковому.
Кочкин и Киселев вышли из магазина. Под фонарем стояли трое крепких ребят в хороших костюмах, у одного в руке был небольшой чемодан.
– Документы, – скомандовал, подходя, Кочкин.
– А ты кто? – лениво, врастяжку спросил совсем молодой парень с чемоданом.
– Я из уголовного розыска.
– Ну раз так… – Один из парней, высокий, худой, с каким-то болезненно отечным лицом, сунул руку во внутренний карман пиджака.
И Кочкин узнал их. В эти несколько секунд, которые еще жил, он мысленно сопоставил приметы похищенного и светлый габардин высокого.
Кочкин сунул руку под пиджак и нащупал кобуру пистолета…
Боли он не почувствовал, просто нестерпимо ярко вспыхнул уличный фонарь и погас.
Участковый Киселев услышал выстрел и увидел, как падает Кочкин. Он попытался задрать плащ, чтобы добраться до пистолета, но пуля ударила по руке, он упал и начал отползать, пытаясь спрятаться за сваленные у тротуара доски.
Дико запричитала женщина, вдалеке раздалась трель милицейского свистка. Киселев все-таки достал наган, сел, но под фонарем уже никого не было, только на земле, странно заломив руку, лежал Кочкин.
РАЙЦЕНТР
Он пришел на могилу к Степе Полесову утром, когда кладбище было совсем пустым. Минут двадцать он искал могилу. Десять лет назад ему казалось, что Степана положили совсем недалеко от входа.
Но за это время могил здесь поприбавилось, и покоился Полесов нынче в самом центре кладбища.
На могиле лежала плита с надписью: «Полесов С. А. Сотрудник МУРа. Погиб при исполнении служебных обязанностей. 1942 г.».
Данилов открыл калитку ограды, вошел. Стояла над Степиной могилой накренившаяся береза, ее ветви росли низко, листья почти покрывали плиту.
Кто-то следил за последней Степиной «квартирой». Холмик аккуратно дерном покрыт, чуть завядшие полевые цветы в литровой банке.