Люси не сводила с нее глаз. Камиль оказалась настоящей сорвиголовой, упрямой, неистовой, готовой на все. И так тяжко обиженной судьбой — той же самой судьбой, которая привела ее прямо сюда, в эту заурядную квартирку в парижском предместье. Люси подумала, что это наверняка не случайно. Что некоторые судьбы в дольнем мире просто созданы для того, чтобы встретиться.
— Я отчетливо понимаю, что после своего рассказа, да еще и с тем, что было мной «позаимствовано» у Микаэля Флореса, рискую навлечь на себя серьезные неприятности, — добавила Камиль. — Нападение, похищение улик с места преступления, незаконное вторжение и так далее. Но то, что я все еще живу и продолжаю свой поиск, вообще бросает вызов всякой логике. И больше уже ничто не имеет значения. Уже ничто…
Ее взгляд затуманился, потерявшись в пространстве. Растратив все силы, она пригубила свой бокал. Николя Белланже тоже понадобилось некоторое время, прежде чем он снова заговорил, потому что от ее невероятного рассказа буквально потерял дар речи. Его ночи и дни были бесконечными, гуронсан бил его по нервной системе, и в голове все мешалось.
— Значит, так… Постараемся вообще не упоминать об этих фотографиях Даниэля Луазо, будто они не существуют. И никогда не существовали. Все согласны?
Шарко, Люси и Белланже согласились с ним взглядом. Капитану полиции нужна была спаянная команда. И она таковой была. Они были одной семьей. Его единственной семьей на сегодня.
Он почувствовал себя увереннее и продолжил:
— Отлично. Насчет гробика вместе с альбомом и конвертом… устроим так, чтобы самим их найти завтра. Скажем, что захотели еще разок осмотреть жилище Флореса, что история с обвалившейся крышей привела нас на чердак… Эту поездку в Испанию я вам оставлю, но вполне возможно, что кто-нибудь из нас тоже туда наведается, чтобы придать официальности вашим находкам, если они у вас появятся. Выражаясь яснее, мы их присвоим себе. Я сожалею, но так необходимо поступить, чтобы иметь чистое судебное досье. Это единственно возможный способ действий.
— Нормально, — откликнулась Камиль. — Никакой личной славы я не ищу, поэтому никаких возражений.
— Превосходно. А мы тем временем займемся экспертизой скелета, завтра же я сам отдам его на антропометрический анализ.
Она кивнула.
— Что касается Николича, то он наверняка в руках наших коллег из Реймса, — продолжил Белланже. — Наткнуться на такую сеть — чертовски шикарный подарок для них. Руку дам на отсечение, что они перетянут одеяло на себя, особенно перед прессой. И им не составит большого труда забыть про взявшуюся ниоткуда «высокую красивую незнакомку», которая преподнесла им этого подонка на блюдечке.
Он произнес эти слова непринужденным тоном, быть может, чтобы скрыть свое смущение. Камиль ответила ему робкой улыбкой.
— Еще раз спасибо, — сказала она просто.
— Нам всем приходилось нарушать правила в какой-то момент… — сказал Белланже.
Шарко закашлялся. Уж он-то в некоторые моменты своей карьеры не просто нарушал их, а буквально проламывал.
— Это часть работы, которая создает невероятные встречи.
На этих словах капитан полиции раскрыл свою папку.
— Теперь наш черед. Выкладываем все, что собрали на Луазо, а потом вместе подведем итог насчет Флоресов. У меня предчувствие, что благодаря нашим двум расследованиям многое срастется и мы продвинемся. Но сначала перекур, даже если я один буду курить.
40
Выкурив сигарету, Николя поведал их историю с самого начала, с находки в карьере Сен-Леже-о-Буа и вплоть до выхода на Даниэля Луазо. Люси делала заметки, закрепляя все в памяти, и ее лицо выражало то возбуждение, то отвращение. По рукам пошли фотографии: послание в карьере, послание в заброшенном доме в лесу Алат, картины Рембрандта…
Настал черед Франка ознакомить собравшихся с итогами своей командировки на запад, встречи с Фулоном, а потом с Лесли Бекаро. Он рассказал об открытых и закрытых форумах murderabilia, о заповедном месте под названием Стикс, таящемся где-то под парижским клубом садомазо. Очень серьезный след, который, очевидно, надо будет разрабатывать.
Камиль впитывала эти слова, с каждой минутой все глубже погружаясь в ужас и отвращение. Люси заметила, как часто она безотчетно прижимала ладонь к груди или к шее на уровне сонной артерии естественным, привычным жестом. Словно ловила каждое биение сердца. Можно было подумать, будто она их считает.
Николя Белланже тоже отмечал слова, обводил их кружками на белых листках. Четыре мозга работали сообща, анализировали, тянули за разные нити. Шеф группы направлял возникавшие вопросы в единое русло и наконец решил, что пора приступить к обобщению и снять вопросы.
— Первая ниточка, за которую надо потянуть, — это история с двенадцатью девушками. Можно сказать, что тут мы располагаем началом и концом цепочки, а значит, за это и надо браться в первую очередь.
Он положил рядом две фотографии: одну, добытую Камиль, на которой девушка-воровка входила в дом. И другую, которую отправил Даниэлю Луазо некий КП во вложении: отрезанная, обритая наголо голова на стальном столе.
С одной стороны, жизнь, с другой — смерть в самом мрачном своем наряде.
Камиль была поражена, удар пришелся прямо в душу. Она думала о девушке из своего кошмара, запертой, напуганной… Вид отрезанной головы уменьшал надежду найти девушку живой.
— Николич, серб по национальности, привозил цыганок из Восточной Европы и продавал Даниэлю Луазо, примерно одну-две в месяц. Как нам сказала Камиль, цена варьировалась в зависимости от их группы крови. Только группы В и АВ.
— В и АВ? — переспросила Люси. — Если память мне не изменяет, с этих букв начинается каждая татуировка.
Список татуировок пошел по кругу. Люси оказалась права. Так что их смысл наконец частично прояснился.
— Группы В и АВ — самые редкие, — сказала Камиль. — АВ имеют меньше трех процентов населения, В — меньше десяти. Я это знаю, потому что у меня самой группа крови В. Луазо искал девушек с редко встречающимися группами. Поэтому Николич отбирал их заранее.
— Зачем? — спросил Шарко.
Молчание.
— Пока не знаем, — сказал Николя. — Зато знаем, что девушек покупал Луазо и держал в заброшенной каменоломне. Давал им есть, мыл, эпилировал, делал татуировки, после чего передавал их второму типу, о котором мы не знаем абсолютно ничего, кроме того, что он называет себя Хароном.
— Тот самый, который позволил Луазо пересечь Стикс, — добавила Люси. — Наставник…
— Правдоподобно. У нас есть даты, часы, места встреч в лесу Алат. Отправленное Луазо электронное письмо со словами: «К тому же ты встречу пропустил, Харон злится» — указывает на то, что их трое — Луазо, Харон и КП. Похититель, посредник, экзекутор.
— Я бы сказала даже, что четверо, — заметила Камиль, — если вспомнить сцену на скотобойне. Жан-Мишеля Флореса убивал один, а двое других смотрели. Однако Луазо тогда был уже мертв.
— Четверо… — повторила Люси со вздохом. — С ума сойти.
— Многие вопросы вытекают из того, что я только что рассказал, — подал голос Николя. — Откуда Луазо брал такие суммы наличными, чтобы платить Николичу? Что может оправдать такие цены? Что делал Харон с девушками?
Люси с отвращением посмотрела на фотографию отрезанной головы и добавила:
— И почему Луазо платил так дорого, если они кончили таким образом? Речь наверняка не о проституции и не о работорговле. Тут что-то другое…
— Да, это звено полностью отсутствует в цепи, — подхватил Белланже. — Мы знаем, откуда поступают девушки, как они кончают в руках этого КП. Остается узнать роль Харона и четвертого неизвестного…
— Может, этот четвертый просто заменяет Луазо? — сказала Камиль. — Так, всего лишь предположение.
Гипотез было много, и они поднимали все больше новых вопросов. Шарко воображал адский квартет… Орду кровожадных псов, которым удалось сбиться в стаю и орудовать в тени с какой-то скрытой целью.
— А что вы узнали насчет Луазо? Копались в его прошлом?
— Паскаль Робийяр, парень из нашей команды, как раз пытается получить доступ к его банковскому счету, чтобы посмотреть, имелись ли там значительные движения средств. Луазо мертв уже больше года, отец продал его квартиру. Учитывая, насколько был осторожен этот параноик, он не должен был оставить после себя много следов, даже скоропостижно скончавшись. Он не пользовался никаким другим телефоном, кроме стационарного, во всяком случае, неизвестно, завел ли он другой номер. Значит, история его звонков мертва. Луазо был полицейским и прекрасно знал, что мобильные телефоны — настоящие доносчики и что нет ничего лучше хорошей стационарной линии, чтобы тебя нельзя было отследить, если занимаешься не совсем чистыми делишками…
Он поболтал свой виски в стакане и сделал глоток.
— Теперь вторая нить, и отнюдь не ничтожная: Микаэль Флорес и его отец, Жан-Мишель Флорес. Оба убиты с интервалом в несколько часов. У меня здесь копии досье, которые мне предоставили майор Блезак из жандармерии Эври, с одной стороны, и Ги Брока из Нормандии, с другой. Здесь есть фотографии, портреты отца и сына Флоресов в нескольких экземплярах. Я могу вам дать дубликаты, если понадобится.
Он вкратце пересказал свой разговор с жандармом из Эври: обнаружение в спальне тела Микаэля со следами пыток, аргентинский метод пытки Пикана, хирургическое удаление глаз, отсутствие следов, загадочная личность фотографа и границы, которые он был готов преступить. При виде фотографии женщины из Ганы, привязанной крестом к колышкам во дворе, и нескольких других все буквально онемели.
Потом Николя положил рядом с фотографией отрезанной головы фото аргентинца, держащего перед глазами руки, сложенные наподобие бинокля.
— Это какой-то аргентинец по прозвищу Эль Бендито, что значит «блаженный», — пояснил он. — Фотография была сделана в Буэнос-Айресе, в районе Боэдо. Она висела в лаборатории Микаэля Флореса среди прочих. Жандарм из Эври забрал ее во время обыска, потому что она касалась Аргентины, но ничего не смог из нее извлечь. Нам придется поработать лучше, чем он.