— Горгона… Как там поживает Тед Банди? Все так же балдеешь от его скромного обаяния?
Камиль почувствовала западню — Эреб проверял ее.
— Не знаю, как Тед Банди, а Джерард Шэфер чувствует себя довольно хорошо. И внутренний голос мне подсказывает, что сегодня я найду кое-что интересное на его счет.
— Может, твой внутренний голос и прав. Но я сомневаюсь…
Эреб встал. Адское видение. Кожа очень черная, волосы белокурые, обесцвеченные, почти белые. Он отвернул левую полу красной куртки Камиль и ткнул пальцем в деньги.
— …что этого будет достаточно. Надо по крайней мере на тысячу больше. Ты хоть представляешь, что можешь купить за такую цену?
Эреб явно прощупывал ее своими почти прозрачными радужками.
— Я надеюсь найти «Harlots Hang High», тот знаменитый блокнот, где он разъясняет, как в семнадцатом и восемнадцатом веках вешали шлюх в Англии. Я решила расширить свою коллекцию.
Она прочитала это в статье о Шэфере несколько часов назад. Блокнот так и не был найден.
— Найдешь что-нибудь и получше. Гораздо лучше… — Он показал на свой компьютер. — Но, как я вижу, ты довольно давно перестала заходить на закрытые форумы. Проблемы?
В его тоне прозвучало нечто вроде скрытой угрозы. Сзади скрипнула дверь. Вошел здоровяк в коже, закрыл дверь за собой и застыл столбом, опустив руки со сжатыми кулаками вдоль туловища. Камиль отреагировала мгновенно, даже глазом не моргнув, и задрала футболку до самого лифчика.
— Кое-какие мелкие неприятности удерживали меня вдали от экранов.
Эреб присвистнул сквозь слишком белые зубы. Провел указательным пальцем по шраму, оставленному пересадкой сердца, потом по недавним надрезам, сделанным бритвой. Он сам опустил футболку молодой женщины, даже с неким уважением, потом тщательно обыскал, не пропуская ни одну часть тела. Камиль возблагодарила небо за то, что оставила свой мобильник Белланже. Эреб мог бы, заглянув в него, обнаружить несколько служебных контактов с указанием «жандарм».
— Сотня, чтобы спуститься, — сказал он, закончив обыск. — И еще сотню придется заплатить, чтобы подняться с другой стороны.
Камиль достала банкноту и протянула ему.
— С другой стороны?
— Как только закончишь свои покупки, пройдешь через рынок и дальше двинешься по туннелю, все время забирая вправо. Там и будет выход. Какие-то проблемы?
— Никаких.
Эреб подошел к большому креслу и отодвинул его в сторону. Под ним обнаружилась крышка люка. Он поднял ее. Камиль почувствовала, как в комнате чем-то смутно повеяло, словно дыханием проклятых. Приблизившись, она заметила уходящую вниз металлическую лесенку. Эреб протянул ей фонарик:
— Держи, подарок фирмы. Идешь по проходу направо, все время направо. Знаешь, что говорят об аде? Что он был создан для любопытных.
Камиль шагнула на лесенку.
Над ее головой закрылся люк.
У нее возникло впечатление, что это крышка ее собственного гроба.
53
Взяв машину напрокат, Шарко устроился в кафе «Марго», в нескольких сотнях метров от своей гостиницы. Шум, теснота, меню на грифельной доске: обстановка напомнила ему большие рестораны, что попадаются в шестом округе Парижа, рядом с кварталом Сен-Жермен.
Он доверился официанту, попросив у него «туристическое блюдо», и посмотрел на часы. Здесь было девять часов, во Франции полночь. Он отправил эсэмэску: «Можно позвонить?» Тотчас же пришел ответ: «Да». Установив связь, они обменялись несколькими словами. Шарко услышал странно звучавший голос Люси.
— Ты не дома?
Сидевшая за рулем машины Люси поджала губы. В любом случае он в конце концов узнает.
— Жду, когда Камиль выйдет из «Олимпа».
Шарко сообразил только через несколько секунд:
— Хочешь сказать, что… сидишь в засаде?
— Николя нуждался во мне, чтобы держать под присмотром другой конец улицы. Не беспокойся. Жюль с Адриеном спокойно спят, мама за ними приглядывает, а я сижу в машине, слушаю тихонечко «Dire Straits». Так что все хорошо.
Шарко проклял себя за то, что так далеко. Люси же совершенно неуправляема, и он это знал! Так почему же он опять так далеко от нее? И какого черта делает в Аргентине?
— Думаешь, это нормально, что через два месяца после рождения дети оказываются среди ночи без матери? Мари ведь не всегда будет с нами, и меня бы очень удивило, если в будущем няня сможет играть роль ночного сторожа.
— Знаю. Но с этим делом все так быстро закрутилось.
— А все всегда крутится слишком быстро. Каждый раз одно и то же. Обещаем себе не попадаться на ту же удочку, и посмотри, где мы сейчас… Я в тебя камень не бросаю, сам не лучше. Надо бы что-то придумать, чтобы такое больше не повторялось. Как считаешь?
— Да, конечно. Согласна с тобой на все сто.
Чтобы немного успокоить его, она сообщила Франку новые детали расследования, добытые Николя и Камиль: о детях, похищенных в Испании… о том, что Харон, возможно, аргентинец и точно близнец Микаэля Флореса… Выходит, фотограф, затеявший свое запутанное и мрачное расследование, в итоге наткнулся на собственного брата, на свою черную сторону, привлеченный им, как магнитом…
Шарко ошеломленно поглощал информацию. Та же история о похищенных младенцах, как и здесь, в Аргентине. А главное, призрак, которого он преследовал, мало-помалу материализовался: Харон.
В его голове сразу же родились умозаключения, которыми он поспешил поделиться со своей подругой:
— Послушай меня, Люси, это очень важно. Эль Бендито на самом деле зовут Марио, он точно слепой, но, быть может, потому, что ему нарочно повредили глаза по крайней мере лет двенадцать назад. Человек, с которым я тут говорил, думает, что это произошло во время диктатуры, которая началась в тысяча девятьсот семьдесят шестом году и длилась семь лет. А ведь известно, что глаза Микаэлю Флоресу вырезал кто-то, обладавший медицинскими навыками. Быть может, сам Харон. Это меня наводит на мысль, что и глазами Марио тоже он занимался. Хотя, по твоим словам, Харон родился в семидесятом, значит во время диктатуры он был всего лишь ребенком. Как же он мог совершить такую гнусность с глазами Марио, если ему не было и десяти лет? По-моему, этот ужас случился намного позже.
Шарко размышлял. Нет, диктатура тут ни при чем, но она, возможно, сыграла свою роль в формировании личности Харона. Когда она началась, ему было шесть лет и тринадцать, когда закончилась. Он, конечно, знал только насилие, крики, кровь. Был ли он из детей, похищенных генералом Виделой? Или же его при рождении украли в Испании, а через несколько лет перевезли в Аргентину? Был ли он воспитан кровопийцами, военными, теми, кто похищал и убивал по приказу безумца?
Он подумал о том, как пытали Микаэля, и решил, что наверняка следует остановиться на второй гипотезе.
Харон явно был продуктом кровавой диктатуры. Извращением.
На аперитив ему принесли пикаду — острую закуску из оливок, копченостей, сыра, а также аргентинское пиво «Quilmes». Лейтенант поблагодарил официанта, проглотил оливку и вернулся к разговору.
— Есть один приоритет: если сегодня вечером операция у Стикса провалится и Камиль ничего не обнаружит, посмотрите прямо с завтрашнего дня, не случались ли такие же истории в Косово или Албании. Я имею в виду похищения, уродование глаз или тел. Там ведь в начале двухтысячных был конфликт, бомбардировки и все такое. Не исключено, что кое-кто воспользовался царившим там хаосом и занялся чудовищными экспериментами и прочими зверствами. Может, в связи с этими гнусными фактами Микаэль Флорес и затеял свое расследование?
— Отлично, — отозвалась Люси. — Я это организую.
— Передашь Николя то, что я тебе рассказал?
— Сразу же. А как у тебя? Что поделываешь?
— Отдохну немного, а через несколько часов поеду в психбольницу возле Корриентеса, куда наведывался Микаэль Флорес во время своего аргентинского путешествия. Марио — умственно отсталый, возможно, он оттуда. Предпочитаю ехать ночью, чтобы прибыть на место завтра, часов около десяти-одиннадцати утра.
Шарко положил руку на живот, потому что в желудке заурчало.
— Давай-ка вернемся к делам попроще. Так ты говоришь, Николя и Камиль сгоняли в Испанию? Оба?
— Да, как я недавно узнала.
— Ха, воркуем, воркуем! — отозвался Шарко с улыбкой. — Для Николя это хорошо. Может, поймет наконец, что в жизни есть не только работа.
— А ты его будто оберегаешь, опекаешь, — заметила Люси. — С чего бы это? Уж не потому ли, что сам был точно таким же в его возрасте? Упрямый, одинокий трудоголик, до тошноты торчащий в конторе. Не хочешь, чтобы он повторял твои ошибки, так, что ли?
Взгляд Франка стал рассеянным. Он в задумчивости возил пальцем по столешнице.
— Ладно, держи меня в курсе насчет операции у Стикса, о’кей? А теперь я должен с тобой проститься.
— Почему ты всякий раз увиливаешь, как только речь заходит о твоем прошлом?
— Я не увиливаю. Просто возникла кое-какая срочная надобность.
— Какая еще надобность?
— Поесть.
И он положил трубку.
54
Эреб мог бы привести и другую цитату: «Раз я считаю, что попал в ад, значит так оно и есть».
Парижские катакомбы.
Камиль уже слышала о них. Земля под столицей изрыта норами, будто сыр эмменталь. Триста километров галерей, иногда многоэтажных. Под землей добывали камень для того, чтобы строить на поверхности. И не стоит забывать, что в стародавние времена с их опустошительными эпидемиями Париж переполняли трупы, так что некоторые его кладбища было решено перенести в катакомбы.
С тех пор из уст в уста передавались самые ужасающие легенды. О людях, заблудившихся в бесконечных коридорах и превратившихся в привидения, о внезапно гаснущих и перестающих работать карманных фонариках, о чудовищных животных вроде крокодилов, населяющих черные воды… И наверняка там были и другие мрачные места, вроде Запретного рынка.
Камиль довольно долго шла с фонариком по узкому туннелю. Ее руки касались стенок с нацарапанными на них посланиями: «Пустое место, обнаружено 4 июля 1851 года» или же «Стой. Здесь начинается царство смерти». На каждом разветвлении она вспоминала слова хранителя места, Эреба: все время забирать вправо. Она думала, что, отдалив