Кроме того, я сходил с ума так долго, что подобная выходка представлялась мне совершенно логичной. С учетом обстоятельств я и моя карма слились воедино.
По крайней мере, так я считал, пока не подошел к большой серой двери мини-люкса № 1150 в дальнем крыле. Я всадил ключ в замок на круглой дверной ручке и распахнул дверь, мысленно воскликнув: «Ах, наконец-то я дома!» Однако дверь на что-то наткнулась. Я немедленно угадал в препятствии человеческую фигуру – девчонку неопределенного возраста с мордашкой, напоминающей питбуля. На ней была бесформенная синяя спецовка, глаза горели гневом.
Почему-то я сразу понял, что не ошибся номером. Я бы не прочь ошибиться, но флюиды подсказывали, что я попал в нужное место. Девчонка, как видно, тоже это поняла, потому что даже не попыталась помешать мне пройти мимо нее в люкс. Я швырнул кожаный саквояж на одну из кроватей и окинул взглядом номер, заранее зная, кого там увижу. Совершенно голый адвокат стоял на пороге санузла, и на его губах играла наркотическая улыбка.
– Развратная свинья, – пробормотал я.
– Не удержался, – сказал адвокат, кивнув на девчонку-бульдожку. – Это Люси. – Он рассеянно хохотнул. – Знаешь, как в песне «Люси в небесах с алмазами»[23].
Я кивком поздоровался с Люси, которая не спускала с меня пропитанного ядом взгляда. Она совершенно очевидно считала меня врагом, помехой, внезапно вставшей у нее на пути. По тому, как девчонка двигалась по комнате – быстро и настороженно, – было ясно, что она прикидывает мою способность оказать сопротивление. Она вне всяких сомнений была готова вступить в драку. Мой адвокат и тот это заметил.
– Люси! – прикрикнул он. – Спокойно, черт побери! Не забывай, что случилось в аэропорту. Кончай с этим, ясно? – Адвокат нервно улыбнулся. Девчонка была похожа на дикого зверя, выпущенного на посыпанную опилками арену для схватки с гладиаторами. – Люси, это мой клиент, мистер Дюк, известный журналист. Он тоже прописан в этом люксе. Он свой.
Пацанка ничего не сказала. Было видно, что она не совсем управляет собой. Плечи слишком мощные для женщины, подбородок – как у Оскара Бонавены[24]. Я сел на кровать и незаметно нащупал в саквояже газовый баллончик. Захотелось выхватить его из сумки и окатить ее струей газа с ног до головы просто из принципа – настолько я жаждал покоя, отдыха и безмятежности. Мне совсем не улыбалось вступать в своем же номере в схватку не на жизнь, а на смерть с чудовищем, сбрендившим от наркоты и гормонов.
Адвокат, заметив, как я сунул руку в саквояж, все понял.
– Нет! – воскликнул он. – Не здесь! Нам надо выйти.
Я пожал плечами. Он успел закинуться. Я это отчетливо видел. И Люси тоже. Глаза у нее лихорадочно блестели бешеным блеском. Она смотрела на меня, как на препятствие, которое требовалось разорвать на куски, чтобы вернуть жизнь в подобие нормального русла.
Адвокат неторопливо подошел и обнял ее за плечи.
– Мистер Дюк мой друг. Он любит художников. Покажи ему свои работы.
Я только сейчас заметил, что в номере повсюду лежали картины – порядка сорока-пятидесяти портретов, некоторые написанные маслом, другие нарисованные углем. Почти все одинакового размера и сделаны с одного и того же человека. Портреты занимали все плоские поверхности. Лицо показалось мне отдаленно знакомым, но я не мог вспомнить, кому оно принадлежит, – большой рот, большой нос, ярко горящие глаза. Демонически чувственное лицо. Такие преувеличенные, чудовищно драматизированные изображения украшают спальни юных студенток художественных школ, имеющих слабость к лошадям.
– Люси приехала из Монтаны. Она пишет портреты Барбары Стрейзанд, – пояснил адвокат и повернулся к девушке: – Как бишь называется твой родной город?
Люси посмотрела на него, потом на меня и снова на адвоката.
– Калиспел, – наконец произнесла она. – На самом севере штата. Я их рисовала с экрана телевизора.
Адвокат с энтузиазмом закивал.
– Невероятно! – похвалил он. – Люси проделала длинный путь, чтобы лично подарить портреты Барбаре. Сегодня вечером мы едем в отель «Американа», чтобы встретиться с ней за кулисами.
Девушка застенчиво улыбнулась. Вся ее враждебность улетучилась. Я убрал руку с газового баллончика и поднялся.
Похоже, мы серьезно влипли. Я никак не ожидал застать адвоката обдолбанным кислотой и кадрящим малолеток.
– Что ж, – сказал я. – Машину, пожалуй, уже подогнали. Пойдем заберем вещи из багажника.
Адвокат с готовностью кивнул.
– Совершенно согласен. Пойдем заберем вещи. – Он улыбнулся Люси. – Мы сейчас вернемся. Будут звонить по телефону – не отвечай.
Девчонка ухмыльнулась и выставила указательный палец в жесте христовых фриков[25].
– Помоги вам Бог, – сказала она.
Адвокат натянул штаны с широченными штанинами, черную глянцевую рубашку, и мы вышли из номера. Я заметил, что он потерял ориентацию, но не стал ему помогать.
– Ну? – спросил я. – И какие у тебя планы?
– Планы?
Мы стояли у лифта.
– Насчет Люси.
Адвокат тряхнул головой, силясь осознать вопрос.
– Черт, – наконец вырвалось у него. – Я ее в самолете встретил, под кислотой. – Он пожал плечами. – Ну, знаешь, синенькие такие шарики… Господи, она оказалась набожным фриком. Сбежала из дома в пятый раз за полгода. Ужас. Я налил ей раньше, чем сообразил… Черт, она, видать, в жизни ни разу не пила.
– Ничего. Возможно, все устроится. Накачаем ее и сдадим в аренду ее задницу на конференции спецов по наркотикам.
Адвокат уставился на меня.
– Для этой шушеры она прекрасно подойдет. Легко заплатят по пятьдесят баксов с носа, чтобы избить ее дубинками, а потом хором отодрать. Можно поселить ее в одном из мотелей на задворках, развесить по всему номеру портреты Иисуса и спустить на нее копов. Ты видел, какая она крепкая? Выдержит.
У адвоката задергалось лицо. Мы уже спускались в лифте на первый этаж.
– Господи, – пробормотал он. – Я знал, что ты больной на всю голову, но не до такой же степени.
Он, похоже, всерьез опешил. Я рассмеялся.
– Сплошная выгода. Нам эту девчонку сам Бог послал. – Я одарил адвоката непринужденной зубастой улыбкой а-ля Хамфри Богарт. – Бля, мы же почти разорились. И тут ты вдруг находишь мускулистую глупышку, которая будет зарабатывать для нас по штуке в день.
– Кончай этот гнилой базар! – взвыл адвокат.
Двери лифта открылись, мы направились к стоянке.
– Уверен, она и с четырьмя запросто управится, – продолжал я. – Черт, если накачивать ее кислотой, с нее можно снимать по две, а то и по три штуки в день.
– Гад вонючий! – взорвался адвокат. – Тебе башку проломить мало!
Он покосился на меня, прикрывая рукой глаза от солнца. Я заметил Белого Кита в пятидесяти метрах от входа в отель.
– А вот и наше авто, – сказал я. – Неплохая машинка для сутенера.
Адвокат зарычал. На его лице отразилась внутренняя борьба, прерываемая периодическими кислотными наплывами – волнами болезненной проницательности, за которыми следовала полная растерянность. Когда я открыл багажник Кита, чтобы достать багаж, адвокат впал в ярость.
– Что ты делаешь? – рявкнул он. – Это не машина Люси.
– Я знаю. Это моя машина. И мой багаж.
– Ни хрена она не твоя! Если я чертов адвокат, это еще не значит, что ты можешь разгуливать и красть все подряд прямо у меня под носом. – Он отошел на пару шагов. – Ты совсем рехнулся? Так мы никогда не отмажемся.
После трудного разговора мы вернулись в номер, решив поговорить с Люси по душам. Я чувствовал себя фашистом, однако другого выхода не видел. Нам было с ней не по пути, особенно в ее уязвимом состоянии. Достаточно скверно, если она та, кем казалась, – девушкой со странностями, переживающей приступ психоза, но куда больше меня тревожила перспектива, что через несколько часов к ней вернется разум и она впадет в праведную христианскую ярость при смутном воспоминании о том, как ее снял и охмурил в международном аэропорту Лос-Анджелеса какой-то бессердечный самоанец, напоил ее алкоголем пополам с ЛСД, затащил в отель в Лас-Вегасе и грубо проник своим пульсирующим необрезанным членом во все отверстия ее тела.
Меня преследовало ужасное видение: Люси врывается в уборную Барбары Стрейзанд за кулисами в «Американе» и рассказывает ей свою печальную историю. Тогда нам крышка. Нас выследят и, возможно, обоих кастрируют еще до оформления протокола. Я все это объяснил адвокату, который теперь проливал слезы из-за перспективы расставания с Люси. Девчонку все еще колбасило, и единственным выходом, на мой взгляд, было увезти ее подальше из «Фламинго», прежде чем она очухается настолько, что сможет вспомнить, где она была и что с ней происходило.
Пока мы спорили, Люси лежала во дворике и рисовала очередной портрет Барбары Стрейзанд – на этот раз по памяти. На потрете анфас зубы напоминали бейсбольные мячи, а глаза – студенистое пламя.
Эмоциональный накал портрета вызывал у меня нервозность. Эта девчонка – ходячая бомба. Бог знает, куда бы она направила свою необузданную энергию, не будь у нее с собой альбома для эскизов. И что она выкинет, когда прочитает в «Вегас визитор», как это только что сделал я, что гастроли Стрейзанд в «Американе» начнутся только через три недели?
Мой адвокат наконец признал, что от Люси необходимо избавиться. Главную роль в его решении сыграла возможность загреметь под статью Закона Манна[26], потеряв в итоге адвокатскую лицензию и все источники существования. Получить по рукам на федеральном уровне. Обвиняемого – самоанское чудовище – судили бы мещане-присяжные из Южной Калифорнии.
– Чего доброго, квалифицируют как похищение, – предположил я. – Тогда прямой путь в газовую камеру, как в случае с Чессменом[27]