Нельзя сказать, что они этого не заслужили – можно не сомневаться, что все они знали, что их ждет. Жалкие кислотные фрики были уверены, что могут купить мир и понимание[42] по три бакса за дозу. Однако обломались и проиграли не только они – мы тоже. Лири унес с собой главную иллюзию мира, которую сам же и помогал создавать, вместе с целым поколением неисправимых калек, исследователей-неудачников, так и не понявших ошибку древних мистиков, проникшую в Кислотную культуру, – исступленную веру в то, будто кто-то или, по крайней мере, какая-то сила зажигает лампаду, дающую свет в конце тоннеля.
На таком же жестоком и одновременно парадоксально благолепном дерьме несколько веков подряд выезжала католическая церковь. Оно же лежит в основе армейской этики – слепой веры в высшее командование и мудрое начальство. В папу, главнокомандующего, премьер-министра и так далее до самого Бога. Один из поворотных моментов шестидесятых наступил, когда «битлы» снюхались с Махариши[43]. Все равно как если бы Боб Дилан поехал в Ватикан и облобызал папский перстень.
Сначала были гуру. Когда это не сработало, вернулись к Иисусу. Теперь, следуя первобытной инстинктивной наводке Мэнсона, появилась новая волна клановых божков и лидеров коммун типа Мела Лаймена, хозяина «Аватара» и, как-там-бишь-его, вожака «Духа и плоти».
Баргер[44] так по-настоящему и не врубился в эту тему, хотя подошел к ней чертовски близко. «Ангелы ада» все испортили в 1965 году, когда на границе Окленда и Беркли, подчинившись консервативному уличному чутью своего вожака, напали на участников антивоенной демонстрации. Это событие внесло исторический раскол в растущую волну молодежного движения шестидесятых. Между «гризерами», или «бриолинщиками», и «волосатиками» произошел открытый разрыв. Его важность можно проследить на примере союза «Студенты за демократическое общество», развалившегося при попытке примирить интересы «байкеров из рабочего класса» и всяких изгоев с устремлениями студентов-активистов и выходцев из средних и высших классов, обитающих в Беркли.
Никто из тусовки того времени не мог предположить, чем обернется неудачная попытка Гинзберга и Кизи убедить «ангелов ада» объединиться с радикальными леваками из Беркли. Окончательный разрыв произошел через четыре года в Альтамонте; к тому времени он был очевиден всем, кроме кучки наркошей от рок-музыки и национальной прессы. Оргия насилия в Альтамонте всего лишь придала проблеме драматический ореол. Реальность закрепилась еще раньше, смертельная болезнь вступила в последнюю стадию, движение растрачивало свою энергию на отчаянные попытки самосохранения.
Ах, какая опасная галиматья. Мрачные воспоминания и дурные сцены, просвечивающие сквозь время и туман на Стэньян-стрит. Никакого спасения для беглецов от действительности, никакого смысла оглядываться назад. Вопрос, как всегда, в том, что делать прямо сейчас?
Я лежал на кровати в номере «Фламинго», рискуя потерять связь с окружающим миром. Меня не оставляло предчувствие, что вот-вот случится какая-нибудь мерзость. Я был в этом уверен. Номер выглядел как место проведения катастрофического зоологического эксперимента с использованием виски и стаи горилл. Трехметровое зеркало разбито, но еще не рассыпалось – дурное свидетельство припадка у моего адвоката, когда он, бегая по комнате с молотком для кокосов, разбил зеркало и все лампочки.
Разбитые лампочки мы заменили на вывинченные из красно-синей рождественской гирлянды, которую купили в «Сэйфуэй», однако заменить зеркало не представлялось возможным. Кровать адвоката была похожа на выжженное крысиное гнездо. Верхняя половина сгорела, остаток представлял собой кучу торчащих пружин и обугленной обивки. Слава Богу, горничные после инцидента во вторник не подходили к номеру даже на пушечный выстрел.
Когда во вторник пришла горничная, я еще спал. Мы забыли вывесить табличку «Не беспокоить», поэтому она открыла дверь номера и наткнулась на адвоката, который совершенно голый стоял на коленях в гардеробе и блевал в свои туфли, думая, что он в туалете. Подняв глаза, он увидел перед собой женщину, похожую лицом на Микки Руни, лишившуюся дара речи и дрожащую от страха и замешательства.
– Она держала швабру, как боевой топор, – потом объяснил он. – Я вылез из гардероба в боевой стойке, все еще блюя, и врезался в нее на уровне коленей – чисто инстинктивно. Решил, что она меня сейчас прикончит. Она закричала. Вот почему я заткнул ей рот мешком со льдом.
Я до сих пор помню этот крик. В жизни не слышал более ужасного звука. Проснувшись, я увидел, что адвокат борется на полу рядом с моей кроватью с какой-то пожилой женщиной. Весь номер был полон электрических шумов. Телевизор шипел на полной громкости на несуществующем канале. Доносились приглушенные крики женщины, пытавшейся сбросить мешок со льдом со своего лица, однако она была не ровня голой туше адвоката, и тот загнал ее в угол за телевизором и схватил за горло, в то время как она причитала: «Умоляю! Я всего лишь горничная, я ничего не хотела». Я молнией выскочил из кровати, цапнул бумажник и выхватил из него карточку для прессы от полицейского профсоюза.
– Вы арестованы! – рявкнул я.
– Не-ет! – простонала женщина. – Я всего лишь пришла убрать в номере.
Адвокат, тяжело дыша, поднялся.
– Видать, картой доступа открыла, – сказал он. – Я чистил обувь в гардеробе и тут вижу, кто-то крадется, вот я ее и повалил.
Он дрожал, с подбородка свисала нить рвоты, но с первого взгляда было видно, что он понимает, в какую серьезную историю мы влипли. Наше поведение на этот раз вышло за пределы личного пространства. Мы оба, голые, стояли и таращились на пожилую женщину, работницу отеля, корчащуюся на полу в приступе истерического ужаса. С ней требовалось что-то делать.
– Зачем ты сюда пришла? – спросил я. – Кто тебе заплатил?
– Никто! – скулила женщина. – Я горничная!
– Врешь! – крикнул адвокат. – Ты пришла за уликами. Кто тебя подослал? Менеджер?
– Я здесь работаю. Навожу порядок в номерах, вот и все.
Я повернулся к адвокату.
– Выходит, они уже знают, что у нас с собой. И несчастную женщину подослали, чтобы она потихоньку стащила улики.
– Нет! – вопила горничная. – Я понятия не имею, о чем вы говорите!
– Ерунда! – рыкнул адвокат. – Ты с ними заодно!
– С кем, с ними?
– С сетью наркодилеров, – пояснил я. – Ты наверняка знаешь, что творится в этом отеле. Думаешь, почему мы сюда приехали?
Она уставилась на нас и дрожащими губами промямлила:
– Я знаю, что вы из полиции. Но я думала, что вы приехали на конференцию. Клянусь! Я всего лишь хотела навести порядок в вашем номере. Я ничего не знаю о наркотиках.
Адвокат рассмеялся.
– Да ладно! Не рассказывай, что ты никогда не слыхала о Гранжгормане?[45]
– Нет! Нет! Клянусь Богом, я никогда ничего такого не слышала!
Адвокат сделал вид, что задумался, и протянул руку, помогая женщине встать.
– Может быть, она действительно не с ними…
– Не с ними! Клянусь!
– Ну раз такое дело… – произнес я. – Тогда ее необязательно сажать в камеру. Она нам еще пригодится.
– Да! Да! – с горячностью воскликнула женщина. – Можете на меня рассчитывать. Я терпеть не могу наркотики!
– Мы тоже, любезная.
– Пожалуй, надо взять ее в штат, – изрек адвокат. – Проверить как следует и платить раз в месяц в зависимости от сведений, которые она будет доставлять.
Лицо пожилой горничной заметно преобразилось. Похоже, ее больше не смущала беседа с двумя голыми мужчинами, один из которых всего несколько минут назад пытался ее задушить.
– Ты как, справишься? – спросил я.
– С чем?
– С одним телефонным звонком в день, – объяснил адвокат. – Будешь докладывать, что видела. – Он похлопал ее по плечу. – Не важно, если что-то покажется тебе странным. Это не твоя забота.
Женщина улыбнулась.
– И вы будете за это платить?
– А то, – сказал я. – Но, если ты хоть кому-то обмолвишься, что здесь увидела, прямиком отправишься в камеру на всю оставшуюся жизнь.
Она кивнула.
– Я буду помогать, чем смогу. А кому звонить?
– Не волнуйся, – сказал адвокат. – Как тебя зовут?
– Алиса. Позвоните в бельевую службу и спросите Алису.
– С тобой свяжутся, – пообещал я. – Примерно через неделю. Смотри в оба и старайся вести себя нормально. Сумеешь?
– О да, сэр! А я вас еще увижу? – Горничная лукаво улыбнулась. – После этого, я имею в виду…
– Нет, – отрезал адвокат. – Нас прислали из Карсон-Сити. С тобой свяжется инспектор Рок. Артур Рок[46]. Он будет выдавать себя за политика, ты легко его узнаешь.
Горничная замялась.
– В чем дело? – строго спросил я. – Ты нам не все рассказала?
– Ой, нет! Просто я подумала… Как мне будут платить?
– Об этом позаботится инспектор Рок, – заверил я. – Платить будут наличными – тысячу долларов девятого числа каждого месяца.
– Ой, боженьки! – воскликнула женщина. – Да я за такие деньги на все готова!
– Не только ты, многие другие тоже, – заметил адвокат. – Ты не поверишь, кто на нас работает в этом отеле.
Горничная встревожилась.
– А я их знаю?
– Возможно, – кивнул я. – Они все под прикрытием. Если случится что-то серьезное, с тобой свяжутся с помощью пароля.
– Какого пароля?
– Одна рука моет другую, – сказал я. – Как услышишь эту фразу, сразу отвечай: «Я ничего не боюсь». Тогда они точно поймут, кто ты.
Горничная кивнула и несколько раз вслух повторила пароль и отзыв, показывая, что все правильно запомнила.
– Хорошо. На сегодня – все. Мы с тобой, вероятно, больше не увидимся, пока судья не стукнет своим молотком. Лучше делай вид, что не знаешь нас, пока мы не уедем. Убирать в номере не надо. Оставь за дверью ровно в полночь кучу полотенец и мыла. – Адвокат ухмыльнулся. – Чтобы избежать нового мелкого недоразумения вроде сегодняшнего, ясно?