Горничная направилась к двери.
– Как вам угодно, господа. Вы не поверите, насколько я сожалею об этом происшествии. Я просто не знала.
Адвокат подвел ее к двери.
– Мы понимаем, – сказал он. – Но теперь все позади. Слава богу, мир не без добрых людей.
Горничная, закрывая за собой дверь, растаяла в улыбке.
12Возвращение в «Серкас-Серкас»Поиски обезьяныК черту Американскую мечту
После этой странной встречи прошло почти семьдесят два часа. За это время в наш номер не сунула носа ни одна горничная. Интересно, что им сказала Алиса? Мы встретили ее катившей тележку с бельем для стирки по автостоянке, когда возвращались в отель, но не показали виду, что знакомы с ней, и она, похоже, уловила намек.
Однако продолжать в том же духе не представлялось возможным. В номере повсюду лежали скомканные использованные полотенца, пол ванной комнаты по щиколотки был завален кусками мыла пополам с блевотиной, шкурками от грейпфрутов и битым стеклом. Всякий раз, чтобы отлить, приходилось надевать ботинки. В ворс серого коврика набилось столько семян конопли, что он буквально позеленел.
Я, пожалуй, мог бы выдать номер за натуралистическое изображение неблагополучных районов Сан-Франциско, чтобы продемонстрировать полицейским из других частей страны, как низко способны пасть наркоманы, если их предоставить самим себе.
Вот только зачем нарикам могли понадобиться скорлупки от кокосов и раздавленные дынные дольки? И можно ли списать на наркоманов недоеденную картошку фри? А как объяснить застывшие на комоде лужи кетчупа?
Но даже если получится объяснить, то зачем здесь столько бухла? И грубых порнографических картинок, вырванных из журналов вроде «Шведские шлюхи» и «Арабские оргии» и прилепленных на разбитое зеркало, покрытое засохшими потеками желтой горчицы?
Нет, это непохоже на следы копыт обычного, богобоязненного наркоши. Слишком уж агрессивный антураж. В номере накопились улики использования практически всех наркотиков, известных цивилизованному миру с 1544 года от Рождества Христова. Все это можно было объяснить только как своего рода инсталляцию, тщательно подобранный, утрированный медицинский экспонат, демонстрирующий, что получится, если запереть в номере на пятеро суток двадцать два наркомана-уголовника, каждый из которых имеет свое особое пагубное пристрастие.
Да, такого в реальной жизни не бывает, господа. Мы все это организовали исключительно в виде наглядного пособия.
От ступора и фантазий меня оторвал звонок телефона. Я взглянул на аппарат. Дзы-ы-ынь. Господи, что теперь делать? Это за мной? Я буквально слышал резкий голос менеджера, мистера Хима, сообщающий, что полиция уже направляется к моему номеру. Просим вас не стрелять в дверь, когда ее будут выламывать.
Дзы-ы-ынь. Нет, они бы не стали звонить. Если меня решат взять, то, скорее всего, устроят засаду в лифте – сначала брызнут газом из баллончика, потом налетят всей ордой. Предупреждать никто не будет.
Поэтому я взял трубку. Звонил мой друг Брюс Иннс из казино «Серкас-Серкас». Он нашел человека, готового продать человекообразную обезьяну, о которой я спрашивал. Продавец просил 750 долларов.
– Ты где нашел такую жадину? Еще вчера вечером предлагал за четыре сотни.
– Говорит, что раньше не знал, насколько обезьяна приучена к дому, – сказал Брюс. – Он оставил ее ночевать в трейлере, и она ходила срать в душевую.
– Это еще ничего не значит. Вода всегда привлекает обезьян. В следующий раз насрет прямо в раковину.
– Может, приедешь и сам поспоришь с этим парнем? Он сидит рядом со мной в баре. Я ему сказал, что ты реально хочешь купить обезьяну и обеспечить ей хороший уход. Мне кажется, он пойдет на уступки. Чувак реально привязался к этой вонючке. Обезьяна тоже в баре, сидит на чертовом табурете и пускает слюни в пивной бокал.
– Хорошо. Буду через десять минут. Не напоите там эту тварь. Хочу посмотреть на нее в естественных условиях.
Когда я прибыл к «Серкас-Серкас», оттуда к стоящей у главного входа машине «Скорой помощи» на носилках выносили пожилого человека.
– Что случилось? – спросил я у парковщика.
– Точно не знаю, – ответил он. – Говорят, что мужика хватил удар. Но я заметил у него рану на затылке. – Парковщик сел в Кита и подал мне корешок квитанции. – Выпивку сохранить до вашего прихода? – спросил он, взяв с сиденья большой стакан текилы. – Могу поставить в холодильник, если хотите.
Я кивнул. Здешний народ уже привык к моим повадкам. Я столько раз приезжал сюда с Брюсом и другими, что парковщики знали меня по имени, хотя я им не представлялся и никто ни разу не спросил, как меня зовут. Наверное, обшарили бардачок и нашли блокнот с моей фамилией.
Реальную причину я понял позже – я так и не снял табличку делегата конференции окружных прокуроров. Она все еще болталась прицепленная к карману моей пестрой охотничьей куртки, я совершенно о ней забыл. Неудивительно, что меня принимали за какого-то тайного агента со странностями, а может, не принимали, может, рассудили, что любой, кто выдает себя за копа и ездит по Лас-Вегасу в белом открытом «кадиллаке» с выпивкой в руках, должен быть очень крутым и где-то даже опасным чуваком. В среде, в которой внешность любого человека с амбициями обманчива, можно спокойно корчить из себя адового фрика. Следящие за порядком только переглянутся и что-нибудь пробормочут насчет чертовых низкопробных зазнаек. На другом полюсе – синдром «Боже! Кто это?». Им страдают всякие швейцары и коридорные, считающие любого, кто ведет себя как ненормальный, но платит большие чаевые, важной шишкой, а значит, ему нужно угождать или хотя бы выказывать почтение.
Однако, когда твоя башка заправлена мескалином, все это не имеет значения. Ты просто торкаешься и делаешь то, что сочтешь нужным, и, как правило, редко ошибаешься. В Вегасе столько природных фриков с реально свихнутыми мозгами, что наркотики мало кого волнуют за исключением копов и синдикатов, торгующих героином. Психоделики практически не нужны в городе, где ты можешь прийти в казино в любое время дня и ночи и увидеть, как гориллу распинают на пылающем неоновом кресте и как этот крест вдруг начинает вращаться и нарезать бешеные круги над переполненным игорным залом.
Я нашел Брюса в баре; обезьяны нигде не было видно.
– Где она? – спросил я. – Я готов выписать чек. Хочу забрать беднягу к себе домой на самолете. Я уже забронировал два месте в первом классе на Р. Дюка с сыном.
– Ты хочешь взять обезьяну в самолет?
– А что? Думаешь, они вякнут хоть слово поперек? Заикнутся вслух о физических недостатках моего сыночка?
Брюс пожал плечами.
– Забудь. Обезьяну только что увезли. Она напала на одного старикашку прямо в баре. Этот урод начал крошить батон на бармена, мол, пускают тут всяких босоногих. Тут обезьяна как взвизгнет! Старик плеснул на нее пивом, обезьяна взбесилась, прыг с табуретки, как чертик из табакерки, и кусь его за затылок! Бармену пришлось вызвать «Скорую помощь», потом приехали копы и увезли обезьяну.
– Черт! Залог высокий? Я хочу ее освободить.
– Ты что, рехнулся? Держись подальше. На тебя мигом наденут наручники. Забудь об этой твари. Она тебе ни к чему.
Немного подумав, я решил, что мой друг, пожалуй, прав. Какой смысл рисковать ради агрессивного примата, которого я к тому же в глаза не видел. Чего доброго, еще полголовы мне откусит, пока я буду вносить залог. Испытав шок за решеткой, обезьяна еще долго будет приходить в себя, а у меня не было времени ждать.
– Скоро улетаешь? – спросил Брюс.
– Как только, так сразу. В этом городе мне больше делать нечего. Все, что нужно, у меня уже есть. Что-либо лишнее будет только помехой.
Брюс удивился.
– А как же Американская мечта? Уже нашел? Здесь?
Я кивнул.
– Мы прямо сейчас сидим на ее главном нерве. Помнишь, что рассказывал нам менеджер о владельце этого места? Как он всегда мечтал в детстве сбежать вместе с цирком?
Брюс заказал еще пару пива. Он обвел казино взглядом и пожал плечами.
– Да, я понимаю, к чему ты клонишь. Теперь у этого гада есть свой цирк и лицензия на грабеж в придачу. Ты прав, он служит образцом для подражания.
– Именно. Горацио Элджер в чистом виде вплоть до манер. Я пытался объяснить секретарше, что я полностью разделяю его взгляды, но она сказала, если я соображаю, что для меня плохо, а что хорошо, то бежал бы из этого города без оглядки и даже не думал бы об интервью с ее боссом. «Он люто ненавидит репортеров, – сказала она. – Я не хочу, чтобы мои слова прозвучали как угроза, но на вашем месте я воспринимала бы их именно так».
Брюс кивнул. Босс платил ему тысячу баксов за два концерта в неделю в салоне «Леопард» и еще две штуки за групповые выступления. Все, что от них требовалось, – каждый вечер на два часа устраивать жуткую какофонию. Боссу было насрать с высокой колокольни на то, какую музыку они будут играть и что петь, лишь бы ритм был потяжелее и звук погромче, чтобы публика валила в заведение.
Очень странно было сидеть в баре Лас-Вегаса и слушать, как Брюс исполняет «Chicago» и «Country Song». Если бы менеджеры вслушались в слова, они бы изваляли музыкантов в смоле и перьях.
Через несколько месяцев Брюс спел те же песни в клубе Аспена, битком набитом туристами, в присутствии бывшего астронавта (имя удалено по требованию издателя. – Прим. автора). Когда выступление закончилось, астронавт подошел к нашему столику и начал выкрикивать пьяную патриотическую мутотень. «Чертов канадец совсем оборзел, если приехал к нам оскорблять нашу страну», – орал он Брюсу.
– Смотри сюда, – сказал я. – Я американец. Я здесь живу и согласен с каждым долбаным словом моего приятеля.
Тут, загадочно улыбаясь, подвалили вышибалы и говорят:
– Добрый вечер, господа. «Книга перемен» советует, что сейчас лучше вести себя спокойно, договорились? У нас не пристают к музыкантам, ясно?
Астронавт свалил, грозно бурча, что он что-нибудь сделает и очень скоро, чтобы внести изменения в закон об иммиграции.