– Как тебя зовут? – спросил он у меня, когда вышибалы выводили его вон.
– Боб Циммерман. И если я чего ненавижу в этой жизни, так это чертовых тупоголовых пшеков.
– Ты думаешь, я поляк? – заорал астронавт. – Лодырь вонючий! Вы все здесь дерьмо! Не вы представляете эту страну.
– Боже, будем надеяться, что и не ты, – пробормотал Брюс.
Астронавт все еще бушевал, когда его выводили на улицу.
На следующий день вечером уже в другом ресторане астронавт жрал свою хавку, когда к столику подошел четырнадцатилетний пацан и попросил у него автограф. Астронавт на секунду притворился польщенным, расписался на клочке бумаги и вручил его мальчишке. Тот взглянул на роспись, порвал бумажку на мелкие кусочки и бросил обрывки на колени астронавту.
– Ты не всем нравишься, чувак, – сказал мальчишка и вернулся за свой столик.
Компания астронавта проглотила язык. С ним были восемь или десять человек – жены, менеджеры, старшие инженеры-подлизы, решившие хорошо провести время в Аспене. Теперь они сидели с таким видом, словно их столик обрызгали жидким дерьмом из пульверизатора. Никто не вымолвил ни слова. Они молча закончили ужин и ушли, не оставив чаевых.
Вот вам и Аспен с астронавтами. В Лас-Вегасе такого ни за что бы не случилось.
Даже короткое время, проведенное в этом городе, достает до печенок. Через пять дней тебе кажется, что ты провел здесь пять лет. Некоторым он нравится, но, с другой стороны, некоторым нравится даже Никсон. Он мог бы стать идеальным мэром Лас-Вегаса с Джоном Митчеллом[47] в роли шерифа и Спиро Агню в роли главного ассенизатора.
13Конец путиСмерть КитаПарилка в аэропорту
Когда я хотел сесть за стол для баккара, мне на плечо положили руки двое вышибал.
– Тебе здесь не место, – сказал один из них.
– Это почему?
Меня вывели на улицу через центральный вход и вызвали Кита.
– Где твой друг? – спросили они, пока мы ждали машину.
– Какой друг?
– Жирный латинос.
– Послушайте! Я доктор журналистики. Вы в жизни не увидите меня зависающим в таком месте с чертовым латиносом.
Вышибалы заржали.
– А как насчет этого? – Они показали мне большую фотографию, на которой я и адвокат сидели в баре-поплавке.
Я пожал плечами.
– Это не я. Фамилия этого чувака – Томпсон. Он работает в «Роллинг Стоун». Вредный, сумасшедший тип. А этот козел рядом с ним – наемный убийца мафии из Голливуда. Черт, вы хоть рассмотрели фотку как следует? Кто в своем уме носит черную перчатку только на одной руке?
– Мы заметили. Где он сейчас?
Я пожал плечами.
– Он не сидит на месте. Заказы ему присылают из Сент-Луиса.
Вышибалы уставились на меня.
– А ты откуда все это знаешь?
Повернувшись спиной к окружающим, я быстро показал им карточку профсоюза полиции.
– Ведите себя естественно, – прошипел я. – Не выдавайте меня.
Когда я уехал на Ките, они все еще торчали у входа. Парковщик подогнал «кадиллак» в самый подходящий момент. Я дал ему пять долларов и выехал на улицу, стильно скрипнув резиной.
Вот и песенке конец. Приехав во «Фламинго», я загрузил вещи в машину. Хотел было поднять верх от лишних свидетелей, но у «кадиллака» что-то случилось с двигателем. Индикатор генератора пылал огненно-красным цветом с того самого времени, когда я испытал проходимость машины в воде по дну озера Мид. Беглого взгляда на приборную доску было достаточно, чтобы понять: все электросхемы накрылись медным тазом. Ничего не работало. Даже фары. А когда я нажал на кнопку кондиционера, под капотом что-то взорвалось.
Крышу заклинило в наполовину поднятом состоянии, но я все же решил доехать до аэропорта как есть. Если чертова рухлядь остановится на полпути, можно бросить ее и вызвать такси. К черту этот хлам из Детройта. Их за такое надо привлекать.
Когда я подъехал к аэропорту, солнце уже выползло из-за горизонта. Я оставил Кита на стоянке VIP-проката. Машину принимал пацан лет пятнадцати, я отказался отвечать на его вопросы. Он был очень встревожен общим состоянием автомобиля.
– Господи помилуй! – воскликнул мальчишка. – Как такое могло случиться?
Он ходил вокруг машины, указывая на различные вмятины, царапины и повреждения.
– Знаю. Они ее нехило отделали. Лас-Вегас – страшный город для езды на кабриолетах. Больше всего мне досталось на бульваре прямо перед «Сахарой». Ты же знаешь этот угол, где зависают наркоманы? Господи, я глазам своим не поверил, когда они набросились на меня все сразу.
Пацан оказался не очень умным. Его лицо с самого начала потухло и с тех пор не теряло выражения немого ужаса.
– Не волнуйся, – успокоил я его. – Я застрахован.
Я показал ему контракт, где мелким шрифтом было написано, что по таксе два доллара в сутки водитель застрахован от любых повреждений.
Пока пацан кивал, я сделал ноги. Мне было его немного жаль. Объяснить столь колоссальные повреждения не было никакой возможности. Машина превратилась в хлам и подлежала списанию в утиль. В обычных условиях меня арестовали бы при попытке сдать ее в таком состоянии, но рано утром на стоянке торчал только этот парнишка. Я был для них VIP. Иначе мне бы такой лимузин вообще не дали.
«Что посеешь, то и пожнешь», – подумал я, торопясь в здание аэропорта. Время расслабляться еще не пришло, поэтому я спрятался в уголке кофейни, закрывшись «Лос-Анджелес таймс». В коридоре музыкальный автомат играл «Кто-то пыхнул лишний раз»[48]. Я некоторое время слушал, но мои нервные окончания потеряли чувствительность. В этот момент я мог бы воспринять только одну песню – «Мистер Тамбурин»[49]. Или может быть, «Снова блюз из Мемфиса»[50]. «Ой, мама, неужели это конец?» Мой рейс отправлялся в восемь утра, предстояло убить еще два часа. Причем у всех на виду. Мой разум не сомневался, что меня уже ищут. Кольцо сжимается. Еще немного, и меня затравят как бешеное животное.
Я спустил весь багаж в приемный желоб. Весь, кроме сумки с наркотиками и пистолетом. Нет ли в здешнем аэропорту чертовых металлодетекторов? Я прошелся вдоль выходов на посадку, стараясь сохранять непринужденный вид, высматривая черные ящики, но ни одного не обнаружил. Надо будет побыстрее проскочить на посадку с широкой улыбкой, рассеянно бормоча о большом спаде на рынке хозтоваров.
Еще один бизнесмен возвращается домой не солоно хлебавши. Во всем виноват сволочь Никсон. Наверное, было бы естественнее поболтать с кем-нибудь, перекинуться ничего не значащими фразами, как обычно делают пассажиры: «Эй, приятель! Поди, гадаешь, отчего я так потею? И не говори! Черт, ты читал сегодняшние газеты? Ни за что не поверишь, что эти засранцы выдумали!» Да, неплохое прикрытие. Вот только мне не попался ни один человек, с кем можно было бы заговорить без риска. Аэропорт кишел типами, у которых был такой вид, словно они готовы вцепиться мне в бок, стоило мне сделать неверный шаг. Меня мучила паранойя, словно какого-нибудь душегуба, уносящего ноги от Скотланд-Ярда.
Куда ни глянь, везде копы. В это чертово утро аэропорт Лас-Вегаса был набит ими под завязку – начался массовый исход после окончания конференции окружных прокуроров. Поняв, что к чему, я ощутил несказанное облегчение за состояние своего психического здоровья.
Как будто все готово.
А ты сам готов?
Готов?
Почему бы и нет? Тяжелый день в Лас-Вегасе. Тысячи законников покидают город, шмыгают по аэропорту группами по три и по шесть человек. Едут домой. Конференция по наркотикам закончилась. Зал отправлений вибрирует от обилия гнусных морд и гнусных словечек. Бокальчики пива и «Кровавой Мэри», кое-где жертвы втирают «Мексану» в до красноты натертые кобурой подмышки. Оружие можно больше не прятать. Пусть все видят. Или хотя бы подмышки проветрить…
Спасибо вам за это, ребята. Кажется, у меня оторвалась пуговица на брюках. Хоть бы брюки не упали. Вы же не хотите, чтобы я вдруг оказался без штанов?
Только не сегодня. Не посреди аэропорта Лас-Вегаса жарким, потным утром, не в последний день конференции по наркотикам и опасным медицинским препаратам.
«Когда поезд пришел на вокзал… я посмотрел ей в глаза… – звучала грустная мелодия. – Да, трудно понять, трудно понять, была ли любовь напрасна»[51].
Время от времени выпадает день, когда все, чтобы ты ни делал, напрасно. Тотальный облом от начала до конца. Если ты соображаешь, как лучше поступить в такой день, то просто сидишь в укромном уголке и наблюдаешь. Возможно, немного думаешь. Лежишь в деревянном шезлонге подальше от машин и дорог, срываешь пробки с пяти-восьми бутылок «Будвайзера», выкуриваешь целую пачку «длинных» «Мальборо», ешь бутерброды с арахисовым маслом и, наконец, под вечер заглатываешь приличный кус хорошего мескалина. А позже едешь на пляж. Заходишь в прибой, в туман, шлепаешь окоченевшими ступнями по воде в десяти метрах от границы прилива, разгоняя стаи долбодятлов, трансогузок и мухоблядок, глупых птичек, крабов и солесосов[52], а вдали за дюнами и плавником бродит в одиночестве какой-нибудь жирный извращенец или лохматый отверженный увалень.
Если повезет, ты с ними никогда не пересечешься. Однако пляж намного проще суматошного горячего утра в аэропорту Лас-Вегаса.
Мне казалось, что на меня все смотрят. Амфетаминовый психоз? Параноидная деменция? Пялятся на мой багаж из аргентинской кожи? Или дело в уродской походке, из-за которой меня выгнали с курсов вневойсковой подготовки офицеров резерва ВМС? Точно! Этот человек в жизни не сможет ходить ровно, капитан! У него одна нога короче другой. Ненамного. На один сантиметр или около того. Но именно этого сантиметра не хватило, чтобы капитан не потерял терпение.