ь выяснить побольше об Иглтоне и о его реальном психическом состоянии… Я ведь в конце сентября — начале октября провел дней десять в Сент-Луисе, пытаясь добыть медицинскую карту Иглтона из больницы Барнса или из больницы Реннард в медицинском центре Университета Вашингтона… Так вот, Манкевич отрицал, что знает что-либо, потому что обещал защитить человека, который рассказал ему все с самого начала…
Ред.: Какого человека?
ХСТ: Человека, который позвонил через несколько дней после съезда и сказал… Который оставил в штаб-квартире в Вашингтоне записку: «Здесь то, что вы должны знать о Томе Иглтоне — он опасный псих».
Ред.: Это было еще в июне-июле?
ХСТ: Это было примерно через два дня после съезда в Майами.
Ред.: Аноним позвонил Манкевичу?
ХСТ: И Гэри Харту.
Ред.: И Гэри Харту?!
ХСТ: Они оба получили сообщения примерно в одно и то же время. Это был муж женщины, чье имя… Ну, нет никакого смысла вдаваться в эти подробности — это, вероятно, излишне… Но это был муж женщины, которая была в составе команды анестезиологов, принимавших участие во второй шоковой терапии Иглтона, поэтому она знала об этом.
Ред.: Значит, вы расследовали историю Иглтона, а Манкевич отрицал, будто что-либо знает об этом?
ХСТ: Неоднократно, снова и снова. Я знал, что он лжет, потому что получил все факты от других людей, работавших на Макговерна, имена которых не мог называть. Я не мог цитировать их, потому что обещал, что не скажу, от кого получил эту информацию. Тем не менее примерно через три недели после выборов Хейнс Джонсон из Washington Post написал серию статей о деле Иглтона, и вот как он объясняет реакцию Манкевича, когда тот получил информацию об Иглтоне… Он пишет, что два репортера из Knight раздобыли информацию приблизительно в то же время, что и Гэри, и Фрэнк. То же самое лицо, которое позвонило им, позвонило также Джону Найту в Детройт, и два репортера из детройтской Free Press или представитель вашингтонского бюро газеты Knight вылетели в Су-Фолс с длинной заметкой о ситуации с Иглтоном. Они еще не обнародовали эту историю, но собирались. Они пытались… сначала они пытались быть справедливыми к Макговерну и к тому же хотели использовать информацию, которой располагали, чтобы получить больше, — это нормальная журналистская практика.
Ред.: Какая практика?
ХСТ: Журналистская. Если у вас есть половина истории, но вы не знаете остального, то используете то, что у вас есть, чтобы выведать у кого-то все.
Ред.: Действие рычага.
ХСТ: Вот то, что Манкевич сказал Хейнсу Джонсону после завершения выборов, когда это уже не имело значения. Как говорит Манкевич, им «поступила довольно бессвязная и потому не подлежащая публикации записка, полная слухов и необоснованного материала, но сказанное там было похоже на правду». В записке было рассказано о пьянстве Иглтона и о его госпитализациях и электрошоковой терапии для решения психиатрических проблем. «Но самым ужасным, — сказал Манкевич, — был абзац, в котором приводились цитаты, по-видимому, из истории болезни. Там говорилось, что Тома Иглтона лечили электрошоковой терапией в больнице Барнса в Сент-Луисе от — и дальше шла цитата — “тяжелого маниакально-депрессивного психоза с суицидальными наклонностями”. И это испугало меня».
Таковы были слова Манкевича, и вот как он объяснил, почему лгал всем журналистам, в том числе мне, когда я спрашивал его об этом… Потому что я знал… У меня была эта цитата, полученная от нескольких сотрудников Макговерна, которые хотели обнародовать ее. Они думали, что, если бы люди узнали правду о ситуации с Иглтоном — о том, что его никак нельзя было оставить в связке, — восприятие поведения Макговерна в отношении Иглтона резко изменилось бы. Иглтон был бы уже не обиженным хорошим парнем, а тем, кем он являлся на самом деле, — беспринципным лжецом.
Ред.: Беспринципным лжецом.
ХСТ: С историей очень серьезных психических расстройств, без всяких гарантий того, что они не повторятся. А вот как Манкевич объяснил, почему он не рассказал этого журналистам в то время. Снова Хейнс Джонсон из Washington Post: «Манкевич сказал, что “он яростно набросился” на представителей прессы, воззвал к их патриотизму и обещал, что предоставит им больше новостей. Макговерн и Иглтон должны были пройти медицинское обследование в больнице Уолтера Рида и призвать других кандидатов сделать то же самое и обнародовать результаты. “Когда это произойдет, — продолжал Манкевич, — он постарается либо устроить эксклюзивное интервью с Иглтоном, либо сделать вброс цикла новостей по истории болезни последнего”».
Ред.: Что такое вброс цикла новостей?
ХСТ: Я не знаю. Вот такой язык Манкевич использует на всем протяжении кампании, когда запутывается и начинает толочь воду в ступе.
Ред.: Выходит, разница между восприятием и реальностью заключается в том, что публика решила, будто Макговерн отбрасывает Иглтона в политических целях, в то время как на самом деле того просто никак нельзя было оставлять в предвыборной связке. Он обманул Макговерна, а Манкевич пытался представить ситуацию наиболее выгодным образом, но ему не удалось.
ХСТ: Верно. В этот момент Манкевич боялся делать серьезные заявления для прессы, и это было правильно, я считаю. Посмотрите, что произошло с Джеком Андерсоном, когда он вышел в эфир Mutual Radio Network с историей арестов Иглтона за вождение в нетрезвом виде. Тогда он не смог ничего доказать. Он не сумел заполучить протоколы. Трю Дэвис, который выступал против Иглтона на предварительных выборах Демократической партии на пост сенатора в 1968 году в Миссури, сообщил Андерсону, что протоколы лежат в офисе в Сент-Луисе, и пообещал, что добудет их. Так что Андерсон был уверен в том, что получит протоколы задержаний за вождение в нетрезвом виде или их ксерокопии, как только обнародует эту историю. Рассказав эту историю как на радио, так и в своей колонке, он отчаянно нуждался в протоколах, потому что знал, что информация будет опровергаться. А Трю Дэвис на тот момент был президентом банка, принадлежащего Объединенному союзу шахтеров в Вашингтоне.
Ред.: Союзу Тони Бойла? Друга Хьюберта Хамфри?
ХСТ: Верно. И Дэвис сказал Джеку Андерсону, что, к сожалению, коробка с протоколами исчезла из той комнаты, из какого-то хранилища в Сент-Луисе, и вопреки тому, что обещал раньше, он не может предоставить их. Так Андерсон и остался с этой недоказанной историей, хотя почти все журналисты в Вашингтоне по-прежнему верят, что это правда.
Ред.: Как бы нам вернуться к тому, о чем мы говорили раньше?
ХСТ: Я хотел объяснить вам, почему Манкевич боялся обнародовать или помочь кому-то еще обнародовать правду о психическом состоянии Иглтона. Андерсон тогда очень сильно обжегся и был публично унижен, и так получилось — по причинам, которые он так и не смог объяснить, — что он сделал холостой выстрел в Иглтона, и тот в результате стал выглядеть лучше, чем до атаки Андерсона. Поэтому Манкевич и Гэри Харт вместе с Макговерном — а они были единственными людьми, знавшими подробности о психическом расстройстве Иглтона, — решили, что не могут обнародовать эту историю. Они не могли помочь кому-либо еще выяснить об этом деле больше, чем сам Иглтон того хотел, иначе это выглядело бы, будто сотрудники Макговерна намеренно устраивают утечки ложной информации об Иглтоне, чтобы заставить его выглядеть плохо, а это, в свою очередь, потом обеспечило бы Макговерну положительный имидж.
Ред.: Что-что? Что, в свою очередь, обеспечило бы Макговерну положительный имидж?
ХСТ: Если бы Иглтон самоустранился… Если бы больничные записи были доступны… Смотрите, Иглтон ведь никогда не показывал Макговерну свои медицинские документы. Он продолжал обещать, что сам доставит их в Южную Дакоту.
Ред.: Продолжал ли Макговерн просить его об этом?
ХСТ: О, да. Они продолжали… И они просто поверить не могли, когда он так и не появился с ними в Южной Дакоте.
Ред.: Он обещал, что привезет их?
ХСТ: Он обещал это дней десять, а потом сказал, что психиатры не выдадут их ни в клинике Мейо, ни в больнице Барнса.
Ред.: Почему бы больнице не обнародовать историю болезни пациента?
ХСТ: Ну, каков вопрос, таков ответ.
Ред.: Иными словами, это была неправда. Он просто не захотел привозить записи.
ХСТ: Ну, вы пошли бы к психиатру, который, как вы полагаете, захочет обнародовать ваш диагноз?
Ред.: Нет, но он обещал Макговерну записи и не предоставил их. Он мог бы привезти их.
ХСТ: Да, мог бы.
Ред.: Мог бы.
ХСТ: Макговерн так и не увидел эти записи до самого конца кампании, но к тому времени ему это уже было не нужно.
Ред.: Хорошо, теперь вернемся к восприятию и реальности — и к Манкевичу.
ХСТ: Когда я говорил с Манкевичем о медицинских документах Иглтона, он отрицал, что вообще что-либо об этом знает, в то время как на самом деле он точно знал все, о чем я только что рассказал… О тяжелом психозе и т. д…
Ред.: Что позже он и сказал Хейнсу.
ХСТ: Я задавал ему точно такие же вопросы.
Ред.: И он отрицал это.
ХСТ: Верно, он отрицал это. Но он сказал мне, что я должен отправиться в Сент-Луис и поискать эти документы самостоятельно. Он сказал: «Я удивлен, что никто из вас еще не отправился туда и не поработал над этим», — имея в виду журналистов. И намекал, что записи там есть, но это было все, на что он мог пойти. Они боялись, как я уже сказал… Ну, они хотели, чтобы информация поступила от кого-то другого, не из лагеря Макговерна, и тогда бы она вызвала больше доверия, а иначе это выглядело бы…
Ред.: Словно они пытаются заставить Иглтона выглядеть плохо.