3 Отмороженная Люси… «Зубы как бейсбольные мячи, глаза как сгустки огня»
Я дал свою сумку суетливо подбежавшему мальчику и попросил его принести кварту «Дикого индюка», два пятерика «Бакарди Аньехо» с бочонком, полным льда.
Наш номер был в самом отдаленном крыле «Фламинго». Это место – не просто отель: это нечто вроде громадного, щедро финансируемого «Клуба плейбой» в центре пустыни. Это нечто с девятью отдельными зданиями, связанными пешеходными дорожками и бассейнами – огромный комплекс, начиненный лабиринтом автостоянок и подъездных аллей. Путь от стойки регистрации до дальнего крыла, где нам отвели номер, занял у меня около двадцати минут.
Я собирался зайти в номер, принять бухло и доставленный багаж, покурить мой последний большой кусок сингапурского серого, посмотреть Уолтера Кронкайта и дождаться прибытия моего адвоката. Мне нужна была эта передышка, момент спокойствия и безопасности, до того как мы займемся Наркотической конференцией. Это мероприятие довольно здорово отличалось от «Минт 400». Последняя была тусовкой наблюдателей, а для первой требовалось участие — и особая установка: на «Минт 400» мы имели дело изначательно с людьми симпатичными, и если там наше поведение было просто непристойным и возмутительным… что ж, оставалось только определить степень виновности.
Но на этот раз само наше непосредственное присутствие является личным оскорблением и надругательством над святая святых. Мы будем обманным путем посещать конференцию и иметь с самого начала дело с толпой, созванной для выполнения поставленной государством задачи – отправить всех нам подобных в тюрьму. Мы представляли из себя угрозу, не скрытую под фальшивыми и лицемерными масками, – очевидными даже для олигофренов наркозлоумышленниками с вопиющим пакостным представлением, которое мы намеревались пробивать до последнего… Не доказывая какую-либо конечную общественную точку зрения… и не издеваясь над чем-либо сознательно: в основном, это был вопрос образа жизни, чувства ответственности и даже долга. Если свиньи собрались со всей страны в Вегас на Наркоконференцию высшего уровня, то мы остро чувствовали, что наркокультура тоже должна быть там представлена.
А забирая еще выше – я уже так долго был без башни, что присутствие на такой тусовке выглядело вполне логично. Учитывая все обстоятельства, я чувствовал, что полностью запутался в сетях собственной кармы.
По крайней мере я так считал, пока не добрался до большой серой двери в мини-люкс 1150 в дальнем крыле. Я вставил ключ в шарообразную ручку двери, распахнул ее, думая: «Ох, наконец-то я дома!..» но дверь уперлась во что-то мягкое, тотчас же определенное мною как человеческая плоть: девушка неопределенного возраста с лицом, телом и фигурой питбуля. Она была одета в бесформенную, безобразную голубую сорочку, и в ее глазах царила злоба…
Каким-то образом я понял, что попал по адресу. Мне бы хотелось думать по-другому, но вибрации были безнадежно правильными… И она, похоже, это тоже понимала, потому что она не сделала никакой попытки остановить меня, когда я проскользнул мимо нее в номер. Я бросил свою кожаную сумку на одну из кроватей и огляделся вокруг, ища того, кого я ожидал увидеть… моего адвоката… стоящего совершенно голым в ванной комнате с самодовольной тупой усмешкой обдолбанного человека.
– Дегенерировавшая свинья, – пробормотал я.
– Безнадежный случай, – сказал он, указывая на девушку-бульдога. – Это Люси, – он неловко засмеялся. – Ну ты знаешь: как Люси в небесах с алмазами…
Я кивнул Люси, с явной злобой пожиравшей меня глазами. Я несомненно казался ей каким-то врагом, неким уродливым вторжением в ее мирок… и это было ясно по тому, как она расхаживала по комнате – очень возбужденно, мускулы ног напряжены, – как она оценивала меня взглядом. Из девицы так и перло насилие, и сомневаться в этом не приходилось. Даже мой адвокат обратил внимание…
– Люси! – резко бросил он ей. – Люси! Успокойся, черт тебя возьми! Помни, что случилось в аэропорту… Не надо этого больше, о’кей? – Он нервно улыбнулся ей. У нее был взгляд хищного зверя, только что попавшего в яму-ловушку, покрытую древесными опилками, и собиравшегося дорого отдать свою жизнь… – Люси… Это мой клиент; это мистер Дьюк, знаменитый журналист. Он платит за этот номер, Люси. Он на нашей стороне.
Она ничего не сказала. Я заметил, что она совершенно не владеет собой. Здоровые бабские плечи, подбородок – как у Оскара Бонавены. Я сел на кровать и небрежно пошарил в своей сумке, нащупывая рукой газовый баллончик Мэйс… И когда почувствовал свой большой палец на кнопке «Пуск», меня охватило желание резким движением выхватить эту штуковину и припудрить ей носик – из общих соображений: я отчаянно хотел мира, покоя, уюта. Последнее, что я хотел, – иметь схватку со смертельным исходом в моем гостиничном номере с каким-то монстром, взбесившимся от наркотиков и гормонального психоза.
Мой адвокат, судя по всему, это понял: он знал, почему моя рука оказалась в сумке.
– Нет! – закричал он. – Не здесь! Мы должны выйти!
Я пожал плечами. Он удолбан. Это очевидно. Так же, как и Люси. Ее глаза были бредовыми и сумасшедшими. Она пялилась на меня так, как если бы я оказался тем, кто может вытащить ее из беспомощного состояния, до того как жизнь сможет вернуться в любую хуйню, которую она считает нормальной.
Мой адвокат лениво подошел к Люси и положил свою руку ей на плечо:
– Мистер Дьюк – мой друг , – сказал он нежно. – Он любит художников. Давай покажем ему твои рисунки.
И тут я впервые заметил, что номер завален живописью – может быть, сорок или пятьдесят портретов, некоторые из них сделаны маслом, некоторые углем, все более или менее одного размера. И на всех одно и то же лицо. Они были расставлены повсюду. Лицо было смутно знакомым, но я никак не мог сосредоточиться. Девушка с широким ртом, большим носом и подозрительно блестящими глазами – демонически чувственное лицо; образец надуманного, неуклюжего драматического исполнения, который можно найти в спальнях молодых девушек из артколледжей, помешанных на лошадях.
– Люси рисует портреты Барбры Стрейзанд, – объяснил мой адвокат. – Она – художник, прямо из Монтаны… – Он повернулся к девушке: – Как называется город, в котором ты живешь?
Она посмотрела на него, потом на меня, затем снова на моего адвоката, помолчала и ответила:
– Калиспел. Это на север надо ехать. А вот эти я нарисовала с телевизора.
Мой адвокат нетерпеливо кивнул:
– Фантастика. Она проделала весь этот путь просто для того, чтобы подарить все эти портреты Барбре. Мы собираемся сегодня вечером отправиться в отель «Американа» и встретиться с ней за кулисами.
Люси застенчиво улыбнулась. В ней не было больше враждебности. Я опустил газовый баллончик и поднялся. У нас на руках, безусловно, была серьезная проблема. У меня в голове не укладывалось: найти моего адвоката, закинутого кислотой и ввергнутого в какое-то противоестественное ухаживание за девицей.
– Ладно, – сказал я. – Думаю, что они уже загнали сюда машину. Давай заберем наше барахло из багажника.
Адвокат рьяно закивал головой:
– Абсолютно, давай заберем барахло. – Он улыбнулся Люси: – Мы скоро вернемся. Не подходи к телефону, если кто позвонит.
Та расплылась в нелепой улыбке и сделала одним пальцем знак одержимых Иисусом.
– Да хранит вас Господь, – сказала она.
Мой адвокат натянул на себя рассчитанные на слона штаны, матово-черную рубашку, и мы выскочили из комнаты. Я видел, что он начинает постигать всю степень опасности, свалившейся на нас, но потакать ему решительно отказался.
– Ну… – протянул я. – Каковы твои планы?
– Планы?
Мы ждали лифта.
– Люси, – сказал я.
Адвокат пару раз тряхнул головой, изо всех сил пытаясь уловить суть вопроса.
– Вот дерьмо, – произнес он наконец. – Я встретился с ней в самолете, и у меня была с собой вся эта кислота. – Он пожал плечами. – Ну ты знаешь, те маленькие голубые таблетки. Господи, да она помешана на религии. Сбегает из дома уже в пятый раз за шесть месяцев. Чудовищно. Я дал ей облатку, прежде чем понял… Черт, она даже не пила никогда!
– Да ну… вероятно, это сработает. Мы можем держать ее бухой или под кайфом и торговать ее задницей на этом наркоконвенте.
Он уставился на меня.
– Она отлично подходит для такой роли, – продолжал я. – Эти легавые будут давать пятьдесят баксов с рыла, чтобы сначала избить ее до покорности, а потом устроить ей «трамвай». Мы можем поместить ее в один из тех мотелей на глухих улицах, развесить повсюду в номере портреты Иисуса, а затем напустить на нее всех этих свиней… Черт, она сильная, она все выдержит.
Его лицо жутко задергалось. Мы находились уже в лифте, опускаясь в холл.
– Господи Иисусе, – пробормотал он. – Я знал, что ты болен, но никогда не думал, что на самом деле услышу от тебя такое.
Он выглядел потрясенным.
Я рассмеялся.
– Чистая экономика. Эта девушка ниспослана Богам! – я одарил его настоящей улыбкой Хэмфри Богарта, обнажив все 32 зуба… – Блядь, да наши финансы поют романсы! И неожиданно ты цепляешь какую-то мускулистую придурковатую телку, с помощью которой мы можем делать штуку в день.
– Нет! – закричал он. – Прекрати так говорить! – Дверь лифта открылась, и мы зашагали по направлению к стоянке.
– По моим подсчетам, она сможет обслужить четверых за раз. Боже, да если мы будем держать ее все время под кислотой, то это больше, чем две штуки в день, может, три.
– Гнусный ублюдок! – брызгая слюной, завопил он. – Да я тебе проломлю твою сраную черепушку!
Он косился на меня, прикрыв от солнца глаза. Я вычислил «Кита» за пятьдесят шагов от двери.
– А вот и тачка, – сказал я. – Не так плохо для сутенера…
Адвокат застонал. На его лице отражалась мучительная борьба, которую он вел в своем мозгу со спорадическими кислотными вспышками: жуткие волны болезненного напряжения, сопровождаемые общим замешательством. Когда я открыл багажник «Кита», чтобы достать сумки, он рассвирепел: