…»
Время от времени ты ускользаешь от тех дней, когда все напрасно… полная жопа от начала и до конца; и, если ты знаешь, что хорошо для тебя, а что плохо в такие деньки, как этот, тебе лучше зависнуть в безопасном уголке и наблюдать. Может, немного подумать. Развалиться в дешевом деревянном кресле, полностью отстранившись от шума проносящихся мимо машин, и резким движением вскрыть крышки пяти или восьми «Бадвайзеров»… выкурить пачку «Королевского Мальборо», съесть сандвич с арахисовым маслом и, наконец, дотянуть так до вечера, заменив себе жратву изрядным количеством приличного мескалина… А затем, немного погодя, отправиться на пляж. Расположиться у прибоя, в тумане, и бесцельно шататься с онемевшими ногами в десяти ярдах от точки прилива… пробираясь через племена диких пляжных оборванцев… байкеров, развозящих нелегальный товар, обдолбанных блядей, глупых маленьких девочек, крабов и героинщиков; иногда попадается озабоченный извращенец или патлатый отказник, жмущийся в сторонке, бродя в одиночестве между дюнами и сплавным лесом…
Это те, которым ты никогда так толком и не будешь представлен, – если тебе хоть немного сопутствует удача. Но пляж менее сложен, чем душегубка ранним утром в аэропорту Лас-Вегаса.
Я чувствовал себя безнадежно незащищенным. Амфетаминный психоз? Параноидальное помешательство? – В чем же причина? В моем аргентинском багаже? Или в этой прихрамывающей, покачивающейся походке, из-за которой меня как-то раз выгнали со Службы подготовки офицеров резерва (СПОР) Военно-морских сил?
Разумеется. Этот человек никогда не сможет ходить прямо, капитан! Потому что у него одна нога короче другой… Ненамного. Примерно на три восьмых дюйма, что на две восьмых больше, чем может стерпеть капитан.
Так что каждый пошел своей дорогой. Он принял командование судном в Южно-Китайском море, а я стал доктором гонзо-журналистики… и много лет спустя, убивая время в аэропорту Лас-Вегаса в это паскудное утро, я раскрыл газету, и увидел, что капитан наебнулся по полной программе:КОМАНДИР КОРАБЛЯ ЗАРЕЗАН ТУЗЕМЦАМИ ВО ВРЕМЯ «СЛУЧАЙНОЙ» УЛИЧНОЙ ДРАКИ НА ГУАМЕ
(АОП) – С борта корабля ВМС США «Бешеная лошадь»: Где-то в Тихом Океане (25 сентября) – Вся команда в 3465 человек этого современного американского авианосца охвачена сегодня глубокой скорбью, после того как пять ее членов, включая капитана, были изрублены в куски в уличной драке с героиновой полицией в Гонг Си. Доктор Блер, судовой священник, провел на рассвете отпевание на взлетной палубе. Похороны проходили в очень напряженной обстановке. Служебный хор 4-го Флота ВМС США спел «Tom Thumb» s Blues» [31] … и затем, под неистовый звон всех судовых колоколов, кремированные останки пятерых моряков были положены в тыквенные бутыли и брошены в Тихий океан закутанным в плащ офицером, известным лишь как «капитан 3 ранга».
Вскоре после окончания службы между матросами началась драка, и сообщение с кораблем прервалось на неопределенный срок. Официальные представители штаб-квартиры 4-го Флота на Гуаме заявили, что ВМС «отказывается комментировать» ситуацию и ожидает результатов расследования на высшем уровне, осуществляемого командой гражданских специалистов во главе с бывшим окружным прокурором Нового Орлеана Джеймсом Гаррисоном.
…К чему волноваться из-за газет, если это все, что они предлагают? Эгню был прав. Пресса – банда жестоких пидоров. Журналистика – это не профессия или ремесло. Это дешевая забегаловка, прибежище всех посланных на хуй писак и неудачников – потайной вход в отхожее место жизни, гнусная, истекающая мочой маленькая дырка, которую просмотрел инспектор по строительству, но достаточно глубокая для пьяниц, отползающих с тротуара и мастурбирующих над ней, как шимпанзе в клетке зоопарка.
14 Прощание с Вегасом… Да пребудет с вами Господь, свиньи!
Только блуждая в аэропорту, я вдруг обнаружил, что все еще ношу свое полицейское удостоверение – плоскую прямоугольную оранжевую карточку, покрытую пластиком, на которой было написано: «Рауль Дьюк, следователь по особым делам, Лос-Анджелес». Я увидел ее в зеркало у писсуара.
«Немедленно избавиться от этой штуки, – подумал я. – Сорвать ее ко всем чертям». Тусовка закончилась… и эта фишка теперь ровным счетом ничего не значила. По крайней мере, для меня. И конечно, для моего адвоката, у которого тоже была такая карточка, но сейчас он уже вернулся в Малибу и нянчился со своими параноидальными злобными клиентами.
Это оказалось напрасной потерей времени, хуевым времяпрепровождением, которое было лишь – чисто ретроспективно – дешевым оправданием для тысячи легавых, проведших несколько дней в Лас-Вегасе и предъявивших счет налогоплательщикам. Никто ничему не научился , – или хотя бы ничему новому. За исключением, пожалуй, меня… и все, что я усвоил: Национальная ассоциация окружных прокуроров на десять лет отстала от суровой правды и грубых кинетических реалий того, что они только сейчас научились называть «наркотической культурой», в омерзительный год Господа нашего, 1971-й.
Они по-прежнему выжимали из налогоплательщиков тысячи долларов, чтобы клепать фильмы «об опасностях ЛСД» в то время, когда кислоту стали повсюду называть «студебеккером» наркорынка – это было понятно всем, кроме легавых; популярность психоделиков упала так круто, что большинство основных дилеров уже не толкали качественную кислоту и мескалин, за исключением услуг особо важным клиентам: в основном пресыщенным наркодилетантам под тридцатник, таким как я и мой адвокат…
Большой рынок в наши дни заполнили дауны. Красные и смэк – секонал и героин – и адское снадобье хуевой, выращенной на дому травы, опрысканной всем: от мышьяка до лошадиных транквилизаторов. Сегодня продается то, что вырубает тебя на хуй, – всякие короткие замыкания твоего мозга, притупляющие его как можно дольше. Рынок гетто пышным цветом расцвел на окраинах. Городские вовсю перешли к инъекциям в мышцу или даже по вене… и на каждого бывшего спид-фрика, которого в качестве утешения прибило к гере, приходится до 200 подростков, подсевших на нее прямо с секонала. Они никогда даже не парились пробовать спид.
Стимуляторы больше не в моде. Метедрин на рынке 1971 года почти такая же редкость, как чистая кислота или ДМТ. «Расширение сознания» отправилось в отставку с Эл-Би-Джеем [32] … и уместно заметить, что дауны появились вместе с Никсоном.
Прихрамывая, я забрался в самолет без особых проблем, не считая волны уродливых вибраций от других пассажиров… Но мою башню к тому времени сорвало уже настолько, что я бы не удивился, если бы забрался на борт голый, покрытый гнойными сифилитическими бубонами. И выпихнуть меня отсюда понадобится чудовищная физическая сила. Я вышел так далеко за пределы простой усталости, что начал ощущать себя прекрасно приспособленным к идее перманентной истерии. Легкое недопонимание между мной и стюардессой могло заставить меня расплакаться или сойти с ума… и эта женщина тонко прочувствовала ситуацию, потому что обращалась со мной очень вежливо.
Когда я захотел добавить кубики льда в мою «Кровавую Мэри», она их очень быстро принесла… а когда у меня кончились сигареты, она дала мне пачку из своей собственной сумочки. Она занервничала лишь однажды, когда я достал из сумки грейпфрут и начал резать его охотничьим ножом. Я заметил, что она очень внимательно за мной наблюдает, и попытался обратить все в шутку.
– Никогда не путешествую без грейпфрутов, – сказал я. – А достать по-настоящему хороший трудно, пока вы не разбогатеете.
Она кивнула.
Я снова одарил ее гримасой-улыбкой, но было трудно понять, о чем она думает. «Вполне вероятно, – заключил я, – что она уже решила высадить меня из самолета в клетке, когда мы прибудем в Денвер». Я испытующе посмотрел ей прямо в глаза, но она держала себя под контролем.Я спал, когда наш самолет пошел на посадку, но толчок от приземления тут же вырвал меня из объятий Гипноза. Я глянул в окно и увидел скалистые горы. «Какого хуя я здесь делаю?» – удивился я. Какая-то нелепица. Я решил поскорее позвонить моему адвокату. И заставить его выслать мне немного денег, чтобы купить огромного добермана-альбиноса. Денвер – национальная расчетная палата по краденым доберманам: они поступают сюда со всей страны.
Раз уж я оказался здесь, почему бы не обзавестись заодно и злой собакой? Но сначала найти что-то для успокоения моих нервов. И тут же, как только приземлился самолет, я помчался по коридору в аптеку аэропорта и спросил у продавщицы коробку амилнитрата.
Она засуетилась и отрицательно покачала головой:
– Нет, нет. Я не могу продавать такие вещи без рецептов.
– Знаю, – сказал я. – Но, видите ли, я – доктор. Мне не нужен рецепт.
Продавщица все еще колебалась.
– Ну-у… а вы можете показать мне свое удостоверение, – промычала она.
– Конечно, – и я распахнул свой бумажник, дав ей полюбоваться полицейским значком, пока шарил по отделениям. Наконец я обнаружил свою льготную карточку священника, согласно которой я был доктором богословия и соответственно главой Церкви новой истины.
Продавщица внимательно ее исследовала, затем вернула обратно. Я почувствовал, как в ее манерах появилось должное уважение. Ее глаза потеплели. Она, казалось, хотела до меня дотронуться.
– Надеюсь, вы извините меня, доктор, – сказала она с приятной улыбкой, – Но я обязана спрашивать. У нас здесь по округе шатаются самые настоящие фрики. Всякие разные опасные наркоманы. Вы никогда бы не поверили…
– Не беспокойтесь. Я все прекрасно понимаю, но у меня плохое сердце, и я надеялся…
– Ну конечно же! – воскликнула она и в считанные секунды вернулась с десятком ампул. Я заплатил ей, не поддавшись соблазну использовать чековую книжку. Затем открыл коробку и прямо перед ней немедленно взломал одну ампулу под своим носом.
– Благодарите Бога, что у вас молодое и сильное сердце. Если бы я был на вашем месте, я бы никогда… ах… срань Господня!.. что? Да, а сейчас вы должны меня извинить, меня накрыло.