Бесспорно, выглядел я несолидно: прикинутый в старый «Левайс» и белые баскетбольные сникерсы от «Всех Звезд Чака Тейлора»… и моя рубашка из Акапулько за десять песо давно уже поехала по швам на плечах из-за порывов ветра на дороге. Трехдневная щетина окаймляла обычную похмельную припухлость физиономии, а глаза были надежно спрятаны за сайгонскими зеркальными очками от Сэнди Булла.
Но в моем голосе звучали уверенные интонации человека, который твердо знает, что у него забронирован номер. Я разыгрывал карту, предусмотренную моим адвокатом, но не мог же я упустить шанс вставить пистон легавому и поставить его на место!
…И я оказался прав. Номер был забронирован на имя адвоката. Администратор позвонил в колокольчик, подзывая носильщика. «Это все, что у меня при себе, — сказал я. — Остальное находится в том белом кадиллаке с откидным верхом». Я указал на машину, припаркованную прямо напротив входной двери и выставленную на всеобщее обозрение. «Есть ли у вас человек, который доставил бы все это в номер?» Администратор был сама любезность.
— Ни о чем не беспокойтесь, сэр. Просто наслаждайтесь пребыванием у нас и, если вам что-то потребуется, звоните непосредственно мне сюда.
Я кивнул и улыбнулся, украдкой наблюдая за сногсшибательной реакцией полицейской толпы, стоявшей за мной. Они просто одурели от шока. Они здесь оспаривали каждую мелочь, использовали любую возможность зацепиться, выбивая номер, за который они уже заплатили, — и неожиданно весь их спектакль разбит вдребезги каким-то грубым бродягой, выглядевшим как нечто несуразное, выбравшееся из ночлежки для бродяг и безработных в Верхнем Мичигане. И он регистрируется с ворохом кредитных карточек! Господи! Куда катится этот мир?
3.Отмороженная Люси…«Зубы как бейсбольные мячи, глаза как сгустки огня»
Я дал свою сумку суетливо подбежавшему мальчику и попросил его принести кварту «Дикого Индюка», два пятерика «Бакарди Аньехо» с бочонком, полным льда.
Наш номер был в самом отдаленном крыле «Фламинго». Это место — не просто отель: это нечто вроде громадного, щедро финансируемого «Клуба Плейбой» в центре пустыни. Это нечто с девятью отдельными зданиями, связанными пешеходными дорожками и бассейнами — огромный комплекс, начиненный лабиринтом автостоянок и подъездных аллей. Путь от стойки регистрации до дальнего крыла, где нам отвели номер, занял у меня около двадцати минут.
Я собирался зайти в номер, принять бухло и доставленный багаж, покурить мой последний большой кусок сингапурского серого, посмотреть Уолтера Кронкайта и дождаться прибытия моего адвоката. Мне нужна была эта передышка, момент спокойствия и безопасности, до того как мы займемся Наркотической конференцией. Это мероприятие довольно здорово отличалось от «Минт 400». Последняя была тусовкой наблюдателей, а для первой требовалось участие — и особая установка: на «Минт 400» мы имели дело изначательно с людьми симпатичными, и если там наше поведение было просто непристойным и возмутительным… что ж, оставалось только определить степень виновности.
Но на этот раз само наше непосредственное присутствие является личным оскорблением и надругательством над святая святых. Мы будем обманным путем посещать конференцию и иметь с самого начала дело с толпой, созванной для выполнения поставленной государством задачи — отправить всех нам подобных в тюрьму. Мы представляли из себя угрозу, не скрытую под фальшивыми и лицемерными масками, — очевидными даже для олигофренов наркозлоумышленниками с вопиющим пакостным представлением, которое мы намеревались пробивать до последнего… Не доказывая какую-либо конечную общественную точку зрения… и не издеваясь над чем-либо сознательно: в основном, это был вопрос образа жизни, чувства ответственности и даже долга. Если свиньи собрались со всей страны в Вегас на Наркоконференцию высшего уровня, то мы остро чувствовали, что наркокультура тоже должна быть там представлена.
А забирая еще выше — я уже так долго был без башни, что присутствие на такой тусовке выглядело вполне логично. Учитывая все обстоятельства, я чувствовал, что полностью запутался в сетях собственной кармы.
По крайней мере, я так считал, пока не добрался до большой серой двери в мини-люкс 1150 в дальнем крыле. Я вставил ключ в шарообразную ручку двери, распахнул ее, думая: «Ох, наконец-то я дома!»… но дверь уперлась во что-то мягкое, тотчас же определенное мною как человеческая плоть: девушки неопределенного возраста с лицом, телом и фигурой питбуля. Она была одета в бесформенную, безобразную голубую сорочку, и в ее глазах царила злоба…
Каким-то образом я понял, что попал по адресу. Мне бы хотелось думать по-другому, но вибрации были безнадежно правильными…. И она, похоже, это тоже понимала, потому что она не сделала никакой попытки остановить меня, когда я проскользнул мимо нее в номер. Я бросил свою кожаную сумку на одну из кроватей и огляделся вокруг, ища того, кого я ожидал увидеть… моего адвоката… стоящего совершенно голым в ванной комнате с самодовольной тупой усмешкой обдолбанного человека. — Дегенерировавшая свинья, — пробормотал я.
— Безнадежный случай, — сказал он, указывая на девушку-бульдога. — Это Люси, — он неловко засмеялся. — Ну ты знаешь: как Люси в небесах с алмазами…
Я кивнул Люси, с явной злобой пожиравшей меня глазами. Я несомненно казался ей каким-то врагом, неким уродливым вторжением в ее мирок… и это было ясно по тому, как она расхаживала по комнате — очень возбужденно, мускулы ног напряжены, — как она оценивала меня взглядом. Из девицы так и перло насилие, и сомневаться в этом не приходилось. Даже мой адвокат обратил внимание...
«Люси! — резко бросил он ей. — Люси! Успокойся, черт тебя возьми! Помни, что случилось в аэропорту… Не надо этого больше, о'кей?» — он нервно улыбнулся ей. У нее был взгляд хищного зверя, только что попавшего в яму-ловушку, покрытую древесными опилками, и собиравшегося дорого отдать свою жизнь…
— Люси… Это мой клиент; это мистер Дьюк, знаменитый журналист. Он платит за этот номер, Люси. Он на нашей стороне.
Она ничего не сказала. Я заметил, что она совершенно не владеет собой. Здоровые бабские плечи, подбородок — как у Оскара Бонавены. Я сел на кровать и небрежно пошарил в своей сумке, нащупывая рукой газовый баллончик Мэйс… И когда почувствовал свой большой палец на кнопке «Пуск», меня охватило желание резким движением выхватить эту штуковину и припудрить ей носик — из общих соображений: я отчаянно хотел мира, покоя, уюта. Последнее, что я хотел, — иметь схватку со смертельным исходом в моем гостиничном номере с каким-то монстром, взбесившимся от наркотиков и гормонального психоза.
Мой адвокат, судя по всему, это понял; он знал, почему моя рука оказалась в сумке.
— Нет! — закричал он. — Не здесь! Мы должны выйти!
Я пожал плечами. Он удолбан. Это очевидно. Так же, как и Люси. Ее глаза были бредовыми и сумасшедшими. Она пялилась на меня так, как если бы я оказался тем, кто может вытащить ее из беспомощного состояния, до того, как жизнь сможет вернуться в любую хуйню, которую она считает нормальной.
Мой адвокат лениво подошел к Люси и положил свою руку ей на плечо: «Мистер Дьюк — мой друг, — сказал он нежно. — Он любит художников. Давай покажем ему твои рисунки».
И тут я впервые заметил, что номер завален живописью — может быть, сорок или пятьдесят портретов, некоторые из них сделаны маслом, некоторые углем, все более или менее одного размера. И на всех одно и то же лицо. Они были расставлены повсюду. Лицо было смутно знакомым, но я никак не мог сосредоточиться. Девушка с широким ртом, большим носом и подозрительно блестящими глазами — демонически чувственное лицо; образец надуманного, неуклюжего драматического исполнения, который можно найти в спальнях молодых девушек из артколледжей, помешанных на лошадях.
— Люси рисует портреты Барбры Стрейзанд, — объяснил мой адвокат. — Она — художник, прямо из Монтаны… — Он повернулся к девушке: «Как называется город, в котором ты живешь?». Она посмотрела на него, потом на меня, затем снова на моего адвоката, помолчала и ответила; «Калиспел. Это на север надо ехать. А вот эти я нарисовала с телевизора».
Мой адвокат нетерпеливо кивнул: «Фантастика. Она проделала весь этот путь просто для того, чтобы подарить все эти портреты Барбре. Мы собираемся сегодня вечером отправиться в отель „Американа“ и встретиться с ней за кулисами».
Люси застенчиво улыбнулась. В ней не было больше враждебности. Я опустил газовый баллончик и поднялся. У нас на руках, безусловно, была серьезная проблема. У меня в голове не укладывалось: найти моего адвоката, закинутого кислотой и ввергнутого в какое-то противоестественное ухаживание за девицей.
— Ладно, — сказал я. — Думаю, что они уже загнали сюда машину. Давай заберем наше барахло из багажника.
Адвокат рьяно закивал головой: «Абсолютно, давай заберем барахло». Он улыбнулся Люси: «Мы скоро вернемся. Не подходи к телефону, если кто позвонит».
Та расплылась в нелепой улыбке и сделала одним пальцем знак Одержимых Иисусом. «Да хранит вас Господь», — сказала она.
Мой адвокат натянул на себя рассчитанные на слона штаны, матово-черную рубашку, и мы выскочили из комнаты. Я видел, что он начинает постигать всю степень опасности, свалившейся на нас, но потакать ему решительно отказался.
— Ну… — протянул я. — Каковы твой планы?
— Планы?
Мы ждали лифта.
— Люси, — сказал я.
Адвокат пару раз тряхнул головой, изо всех сил пытаясь уловить суть вопроса.
— Вот дерьмо, — произнес он наконец. — Я встретился с ней в самолете, и у меня была с собой вся эта кислота. — он пожал плечами. — Ну ты знаешь, те маленькие голубые таблетки. Господи, да она помешана на религии. Сбегает из дома уже в пятый раз за шесть месяцев. Чудовищно. Я дал ей облатку, прежде чем понял… Черт, она даже не пила никогда!
— Да ну… вероятно, это сработает. Мы можем держать ее бухой или под кайфом и торговать ее задницей на этом наркоконвенте.