– Надо бы этого умника причастить напоследок, дабы жизнь медом не казалась, – сказал человек у треноги, наблюдавший за обстановкой в прибор, напоминающий стереотрубу.
– Которого? – живо спросил лысый.
– Который за рулем, в тюбетейке.
Капитан сухогруза про себя подумал, что головной убор пирата похож на что угодно, только не на традиционную среднеазиатскую шапочку. Но командовавший побоищем пассажир сразу же понял, о ком идет речь, и приказал:
– По человеку в тюбетейке, в шею, мощность полная. Огонь!
В отошедшей примерно на двести метров лодке чернокожий пират бросил управление и схватился за затылок. Боль жгла его с такой силой, что он сам выбросился за борт, надеясь охладиться в воде.
Я смотрел видеозапись отражения этой пиратской атаки несколько раз. Она обрывалась на том моменте, когда и вторая лодка, лишенная управления, переворачивается. Наверное, чем дело кончилось, просто решили не показывать. Лазерное оружие в начале девяностых годов прошлого века было новинкой, и требовалось его испытать в реальных, боевых условиях. Пираты подходили для этой цели как нельзя лучше. Те из них, что остались живы, жаловаться точно не побегут. Да и некому жаловаться в стране, которая распалась на куски по родоплеменному признаку.
Закадровый голос на видеозаписи прокомментировал, кому из пиратов лазерным лучом выжгли сетчатку глаз, навсегда оставив слепым, а кто от мощного излучения мгновенно умер от болевого шока, как человек с гранатометом.
Лазер на «Академике Корниенко» имел условную мощность тридцать единиц. Антилазер в моем телефоне – только четыре. В упор, с метра, я мог бы убить противника, метров с пяти – навсегда лишить его зрения, с десяти метров – нанести очень сильный точечный ожог, как рулевому пирату в шею, или вызвать приступ вмененной болезненной слепоты.
Портрет сенатора, на котором я потренировался, не пострадал. Мощность мной была выбрана правильно, фотобумага не пожелтела.
Мы обедали в малой гостиной. Как человек, который усвоил правила этикета, я заложил салфетку за воротник и старался держать вилку в левой руке, а нож – в правой. На мой взгляд, надо бы наоборот. Наталья, в отличие от меня, с детства приученная пользоваться столовым ножом, привычно ловко орудовала вилкой в левой руке. Вообще кто придумал эти странные правила? Может быть, ел какой-то левша, все подумали, что он самый культурный и стали подражать ему?
– Наташа, – спросил я между сменой блюд, – а ты можешь рассказать мне историю о диджее Валлентино? Если, конечно, это не семейная тайна.
– А ты мне ничего не хочешь рассказать? – в ответ холодно спросила она.
Я отрицательно покачал головой и повторил вопрос.
– Примерно в конце четвертого курса Инна стала встречаться с этим Валлентино, – как-то не глядя на меня, начала она. – Потом они стали вместе снимать квартиру. Оплачивал все, естественно, отец. Ему жутко не нравилась вся эта история, но до поры до времени он терпел. Понимаешь, он по делам часто бывал в Москве и прекрасно знал, чем там Инна занимается, с кем встречается и чего от всего этого можно ожидать. Спорить с ней, читать ей нравоучения было бесполезно. После смерти матери Инна вообще стала неуправляемой. У них с отцом были напряженные отношения, и если бы он попытался вмешаться в ее личную жизнь, то получилось бы все наоборот. Она просто назло ему стала бы еще больше погрязать в этой наркоманской среде. Может, сама бы начала пробовать наркотики. Отец говорил мне, мол, Инна перебесится и все пройдет, бросит она этого Валлентино и возьмется за ум. Когда Инна на каникулах после четвертого курса не приехала домой, сюда в Новосибирск, а где-то там по Москве болталась, отец крепко призадумался. Понимаешь, мы и с матерью, и после ее смерти каждый год уезжали отдыхать в Крым. Отец любил Крым. Он, конечно же, много где был за границей, и по делам, и на отдыхе, но проводить часть отпуска в Крыму считал как бы семейной традицией. Вообще, не появившись дома на каникулах, Инна в открытую бросила вызов и ему, и его устоям, обычаям и всем фамильным традициям вообще. Тут ему служба безопасности доложила, что Инна перестала ходить в институт и сутками болтается по ночным клубам да квартирам всяких подозрительных знакомых Валлентино. И все это, заметь, на деньги отца. Он ведь, в конечном итоге, и ее содержал, и этого наркомана. Потом, где-то в январе, появился Погосян.
С самого ее приезда я был внутренне готов к неожиданностям и неприятностям. В критической ситуации, когда не понять, хорошо развиваются события или отвратительно, главное – сохранять внешнюю невозмутимость. Поэтому я никак не отреагировал на знакомую фамилию и как ни в чем не бывало продолжал старательно отрезать небольшие кусочки от вареного говяжьего языка. Оказывается, его так едят: отрезал кусочек, обмакнул в соус, съел.
– Погосян гостил у нас больше недели. Что они тут с отцом обсуждали, я не знаю, но после его отъезда Инна попалась с наркотиками, и он ее спас.
– Ты думаешь, это случайность?
– А ты думаешь, отец с Арсеном все подстроили? Нет, наверное, он предвидел такое развитие событий и заранее заручился поддержкой Погосяна. Пойми, все-таки это неоправданный риск – подбрасывать собственной дочери наркотики. А вдруг все пойдет не так, и что, ей садиться в тюрьму? Погосяну вытащить Инну из этой истории стоило работы. У него была нормальная престижная работа в ФСБ, семья. Все пропало.
– Он лишился семьи?
– Вначале он лишился работы. Отец сразу же, как его уволили из ФСБ, предложил ему высокооплачиваемую должность у нас в фирме, но только здесь, в Новосибирске. В Москве, в нашем представительстве, для него просто не было работы. Жена его категорически отказалась переезжать из столицы в Сибирь. Потом он попробовал жить на два города, сам жил и работал здесь, семья в Москве. Но очень скоро его жена сказала, что даже за большие деньги не желает иметь «приходящего» мужа, и подала на развод. Мол, она выходила замуж не за моряка дальнего плавания, чтобы собственного мужа видеть несколько раз в год. Ее тоже можно понять. В общем, они развелись. Отец назначил его начальником юридического отдела. Дальше ты, наверное, сам все знаешь?
– Про смерть Валлентино?
– Он был конченый наркоман и умер от передозировки. Надеюсь, в его смерти ты никого не подозреваешь? Или, по-твоему, отец и это подстроил?
– Нет, я никого не подозреваю. А Инна давно знакома с Погосяном?
– Понятия не имею. До того как он появился у нас, я о нем не слышала и его не видела. Послушай, почему ты ешь язык с таким мученическим видом? Он что, плохо приготовлен?
– Объясни мне, почему его нельзя весь полить соусом?
– Поливать соусом общее блюдо нельзя.
– Если он весь лежит у меня на тарелке, то почему он стал «общим блюдом»?
– Потому что вареные языки лежали на общей тарелке. От языка надо отрезать небольшой порционный кусочек и положить его к себе на тарелку. А ты ухнул целый язык, и если его не доешь, то куда его политый соусом девать? Выбрасывать?
– Логично. Только я его весь съем, охранникам на ночь не оставлю.
В завершение трапезы подали кофе. Наталья, сделав маленький глоточек, сказала:
– Представляешь, я нашла код от сейфа Фаины. Просто я поставила себя на ее место и прикинула, что неплохо бы на всякий случай записать где-нибудь комбинацию цифр. На первое время, пока код не запомнится, его следует иметь под рукой. Я просмотрела рабочие тетради в ее кабинете и на обложке одной из них нашла то, что искала.
– Что в сейфе?
– Сходим и вместе посмотрим.
– Разве из чисто женского любопытства ты не открывала его? Наташа, не рассказывай мне сказки. Что в нем?
– Ты допил кофе? Пошли.
В кабинете Фаины, который Наталья открыла взятым на кухне ключом, она набрала комбинацию цифр и распахнула передо мной дверцу сейфа. В нем, к моему удивлению, была только одна пачка перехваченных резинкой стодолларовых купюр.
Все было подготовлено заранее, не без некоторой театральности. Тот, кто прыгал через лужу, кстати, тоже был склонен к внешним эффектам.
– Саша, ты вчера поиздержался на эту поездку в Осиновку. Ты ведь из своих командировочных оплатил им гулянку? Так ведь? Это тебе компенсация, – Наталья протянула деньги.
Я молча положил их во внутренний карман пиджака.
Вообще-то полагалось бы оттолкнуть дающую руку и гневно отчитать много возомнившую о себе дочку покойного миллиардера: «Мы, милиционеры, ни подачек, ни взяток не берем! И никогда больше не суй мне свои грязные деньги! На них кровь твоего отца! Как ты вообще смеешь…»
Можно еще присовокупить, что мы работаем не за долларовую подачку, а за благородную идею борьбы с преступностью. Вот только нынче капитализм на дворе, и идеи вышли из моды. Не принято сегодня ходить с голым задом. Не поймут.
Если кто-то скажет, что в такой ситуации он отказался бы от денег, то он лжёт. Или опасается провокации. Или надеется на более жирный куш.
Я не лицемер, Наталье доверял, на ее миллионы планов не строил.
Деньги я взял с легкостью. Я их заработал. А она не обеднеет.
Между нами возникла какая-то неловкая пауза. Вроде бы ни я, ни она ничего подлого не сотворили, но что-то было уже не то. И, стараясь выйти из положения, я предложил ей пройти поговорить в библиотеку, самое спокойное место в доме.
– Наташа, а что ты можешь рассказать про Киселева?
– Господи, ну почему у тебя все разговоры со мной сводятся к беспрерывным расспросам? Нам больше не о чем поговорить? Что тебе про него интересно? Видел, сколько у нас в фирме сотрудников? Я что, всех, по-твоему, должна хорошо знать? Ну, был такой, ни рыба ни мясо. Поначалу пытался оказывать мне знаки внимания, как бы ухаживал за мной, что ли. Потом ему передали, что если еще раз около меня заметят, то может искать себе новое место работы. Отцу кто-то настучал, что он ко мне неровно дышит, и тот принял меры. Мне, кстати, отец тоже высказал, мол, если хочешь задом покрутить, то найди себе другое место, только не на работе. Вот, в общем-то, и все.