акую разгульную жизнь ведет Женя? Нет, им звонить незачем. Мне они точно ничего не скажут. Алина – лицо незаинтересованное, от знакомства со мной отреклась, прежде дружила с матерью Жени. И что она узнала? Да ничего! Единственное, что они ей сказали, – это что никогда и пальцем не трогали Женю. Может, это правда, а может, нет…»
Она припомнила, в какое время Женя назначала ей встречу. Если она где-то работает, то возвращается домой приблизительно в одно и то же время. И ее можно подкараулить – вход во двор всего один, через подворотню.
И Татьяна отправилась туда. Она приехала пораньше – часам к четырем. В такое время Женя точно была еще на работе. Она взяла с собой фотоаппарат – на всякий случай. Она очень сомневалась, что ей удастся заснять Петра, да еще так удачно, чтобы его потом смогли узнать. Снимать пришлось бы без его ведома, он бы на это не согласился – ясно же, что Татьяна хочет получить снимок не на добрую память, а для каких-то иных целей. Но если снимок все-таки получится – его можно будет показать Дуне.
Она стояла в подворотне, вглядываясь в каждую фигуру, которая появлялась то с одной, то с другой стороны. Она понимала, что выглядит подозрительно, несмотря на свой приличный вид, чистую одежду… Татьяна впервые кого-то выслеживала, и это было унизительно. Ей некстати вспомнились откровения одной сослуживицы – та без стеснения рассказывала, что иногда ей приходится гоняться за неверным супругом по всему городу, собирать сведения о том, где он проводит свободное время, врываться в какие-то рестораны, подкарауливать его у дверей чужих квартир… Женщина относилась к этому, почти как к забаве, – только глаза у нее были тоскливые, какие-то собачьи. Ничего женственного в них уже не осталось. Лучше бы она плакала или терпела свое горе молча – но женщина превратилась в безжалостного сыщика, в охотницу, которая готова пойти на все, чтобы настичь добычу. «Ничего удивительного, что муж бегает от нее!» – так тогда подумала Татьяна, которая слушала эти рассказы с неловкостью и все же не без любопытства. Теперь она сама переживала нечто подобное – каждый раз, когда проходящий по подворотне человек окидывал ее подозрительным взглядом.
Наконец со стороны улицы появилась Женя. Девушка шла, слегка волоча ноги – усталой походкой человека, который идет автоматически, по раз навсегда заученному пути. Татьяна отделилась от стены и подошла к девушке вплотную. Только тогда та подняла голову и остановилась. Татьяна встретила ее взгляд… Обычный взгляд, который она знала так давно, – испуг, недоверие и как будто мольба о пощаде. Прежде она сочувствовала девушке. Теперь эти глаза ее невероятно раздражали, взгляд казался наигранным. Она грубо взяла ее под локоть:
– Пойдем.
– Куда? – Та слабо дернулась, пытаясь высвободить руку.
– Туда, где ты живешь. К родителям? Или к Петру?
Девушка наконец рванулась сильнее и высвободила локоть. Однако не убежала, как опасалась Татьяна. Ее лицо приняло детское плаксивое выражение:
– Почему вы меня мучаете? Что вам нужно?
– Я хочу наконец знать, где моя дочь провела три дня, после того как ушла из дома. И что с ней случилось на самом деле.
Девушка умоляюще смотрела на нее, ее глаза наполнились слезами. Татьяна изумлялась: неужели это – всего лишь игра? Или же она настолько истерична, что легко пускает слезу по любому поводу?
– Я ничего не знаю… – прошептала Женя. – Правда ничего… Почему вы думаете, что я…
Мимо прошла пожилая женщина, нагруженная сумками с продуктами. Она раздраженно толкнула Татьяну плечом – та стояла как раз у нее на пути. Женщина отшатнулась, но снова взяла Женю за руку – на этот раз крепче, чтобы та не вздумала вырываться:
– Идем к Петру, на третий этаж.
Та открыла рот, собираясь что-то ответить, но, помедлив секунду, опустила голову и покорно двинулась вперед. Татьяна, не отпуская ее руки, шла рядом. Они вошли в подъезд, поднялись на третий этаж. Женя помедлила у двери и наконец попросила ее отпустить. Татьяна послушалась – все равно она бы не позволила девице сбежать. Женя шмыгнула носом, проглотив последние слезы, раскрыла сумку и достала оттуда ключи. Отперла дверь и вошла. Татьяна молча последовала за ней.
– Ну вот, – сказала она, оказавшись в уже знакомой прихожей. – А твои родители утверждают, что ты здесь никогда не бываешь. У тебя даже собственные ключи есть.
Женя затравленно взглянула на нее:
– Мои родители… Они ничего не знают.
– Ты же сама говорила, что они признали Петра твоим официальным женихом. И позволяют тебе здесь жить. Это были твои собственные слова, и ты их сказала при свидетелях. Женя, имей совесть!
Та покачала головой:
– Я сказала это вам просто так. А на самом деле они не знают.
– Но это продолжается уже давно – как тебе удается скрывать? Они ведь живут всего этажом выше! И вы никогда не сталкивались на лестнице?
– Никогда, – сипло ответила Женя.
Татьяна вздохнула и решила больше не копаться в этой истории. В конце концов, первостепенного значения она не имела. Она поинтересовалась – где сейчас Петр. Девушка ответила, что тот, должно быть, на работе.
– Он приедет с работы сюда?
Та покачала головой:
– Он приезжает куда хочет и никогда не предупреждает заранее… У него есть и другая квартира. Но если он и приедет сюда, то намного позже.
– Где он работает?
– То здесь, то там, – уклончиво ответила девушка. – Где придется. Его часто увольняют или он сам уходит. Характер у него неуживчивый, а руки золотые.
Татьяна усмехнулась:
– Как у всех хороших парней, которые наставляют своим невестам синяки. Это ведь он тебя бьет, своими золотыми руками?
Та ничего не ответила. Прошла в комнату и бросила на пол сумку, переменила уличные туфли на домашние тапочки. Татьяна машинально отметила, что тапочки были довольно потрепанные и как раз по ноге Жене. Значит, та жила здесь давно, и тапочки были ее собственные, не «гостевые». Девушка отправилась ставить чайник, Татьяна неотступно следовала за ней.
– Я имела разговор с твоим женихом, совсем недавно, – начала она, усаживаясь к столу и зажигая сигарету. В последние дни она стала много курить, зато от спиртного ей пока удавалось воздерживаться. – Не знаю, рассказал он тебе об этом или нет?
– Он мне ничего не говорил.
– Так вот, Петр утверждает, что ты бываешь тут от случая к случаю, да и он сам постоянно здесь не живет. Это правда?
– Да.
– А еще он мне сказал, что вовсе не собирается на тебе жениться.
Девушка обернулась через плечо и как-то загадочно на нее посмотрела – без удивления и гнева – очень спокойно, почти холодно. Татьяна занервничала:
– Это правда или нет? Зачем ты тогда зовешь его своим женихом?
Ответ поразил ее своим цинизмом – такого она от Жени еще не слышала, хотя последние новости о девушке могли бы ее к этому подготовить. С непревзойденным, почти философским спокойствием та ответила:
– Надо же как-то называть тех, с кем спишь. Пустяк, а приятно.
И ни следа наивности не было на этот раз в ее взгляде. Серые глаза больше не казались детскими и запуганными, а округлое нежное лицо неожиданно показалось истасканным и жестким. Татьяна оторопела, но спустя секунду нашлась с ответом:
– Так значит, вы просто встречаетесь здесь иногда? И давно, как я поняла, потому что Ира водила своего жениха именно сюда.
– Ну да, – спокойно ответила та и сняла с плиты вскипевший чайник. – Встречаемся, если вам нравится это выражение.
– Ты больше не отрицаешь, что была знакома с Леней?
– С этим рыжим? Ага, была. – Теперь она почти смеялась – и смех был не наигранный. Девушка явно забавлялась происходящим, наливая себе чай. Правда, она не забыла предложить чашку и Татьяне.
– Этот рыжий погиб, моя милая, – ответила та, не притрагиваясь к чаю. – Его жестоко избили, он едва дошел до своей квартиры и тут же умер. Разрыв селезенки. И это случилось всего две недели назад.
Женя нахмурилась и открыла сахарницу:
– Я не знала. Ужас. – И, помедлив минуту, нехотя добавила: – Не хочу сказать, что он мне нравился, но все равно жаль. Такой молодой. А как это случилось?
– Тебе лучше знать, – ответила Татьяна.
Женя в этот момент размешивала сахар. Она сделала резкое движение, ложечка зазвенела и чай плеснул на столешницу. Она застыла, глядя на гостью неверящими глазами:
– Что-что? Мне-то откуда знать?! Я только что узнала!
– Он еще приходил сюда? – резко спросила женщина. – И не ври, слышишь? Если соврешь – я немедленно иду в милицию, мне уже есть что им рассказать!
Женя вскочила со стула:
– Что вы болтаете?!
Она отбросила всякую почтительность, и разница в возрасте ее больше не смущала:
– Вы думайте, что говорите! Вы совсем одурели после Иркиной смерти! Таскаетесь ко мне, пытаетесь все на меня повесить! Теперь вот еще этот рыжий умер – вы опять к мне! А если у вас во дворе дворничиха умрет – опять сюда прибежите?! Лечиться надо!
Татьяна тоже встала – ее трясло от ярости, но она пыталась сохранять спокойный тон, иначе ничего не добьешься:
– Успокойся, тебя я ни в чем не обвиняю. Я просто хочу знать – он тут был после того, как мы приходили вместе?
– Нет! – рявкнула та.
– А он собирался зайти, чтобы еще раз поговорить с тобой!
– Я с ним не виделась! Если и заходил – тут никого не было!
– А может, был твой жених? – иронически спросила Татьяна. – Уж прости, что я так его зову, но если тебе это приятно… Может, Леня зашел, ему открыл Петр, у них вышел крупный разговор… И… Что дальше, Женя?
Та отрывисто помотала головой:
– Ужас, что вы говорите! Ничего этого не было!
– Откуда же тебе знать, если тебя тут не было? Кстати, где ты вообще была вечером двадцать четвертого апреля?
Та всплеснула руками:
– Ну прямо как на допросе! Откуда же мне это помнить, спустя две недели!
– А ты вспомни. Посмотри в календарь. Ты работала в тот день? Но ведь не до самой ночи, правда? А где была потом?