--Заткнись ты, кретин дурацкий! В моем взводе только один трус! Это ты! Чтоб тебя черти в аду затрахали! За каким дьяволом ты их убил?! А? Что там у вас случилось?
Отто молча слушает меня, а потом грустно отвечает:
--Капитан, неужели серьезно думаешь, что я стал бы убивать трех девчонок?
Чувствую, как мой гнев испаряется куда-то. Все три дня после обнаружения их лагеря, я только об этом и думал, но... По всему выходило именно так. Даже Макс, первый нашедший то место, по-видимому, пришел к тому же выводу - поэтому и не поднял шума, а предупредил лишь нас с Могилой... Всё было слишком... Слишком понятно и прозрачно просто.
--Отто, а что я должен думать? - смотрю прямо в пустые глазницы, надеясь увидеть там хоть что-то, кроме темной пустоты.
--Что угодно, но только не это! - упрямо говорит сержант.
--Ну да, - киваю головой, будто соглашаясь, - Крамер сам себе глотку перерезал, и девки себе сами ножик под ребро вогнали? Да?
--У нас вода кончилась, - словно не слыша меня, ровно заговорил сержант, - бурдюк потек почему-то, может неплотно закрыли...
--И все померли от жажды! - зло перебиваю его, чувствуя сильное желание пристрелить этого недоумка, подставившего всех нас - жаль только он и так уже мертв.
--Я пошел за водой - боялся, как бы девки ядовитую лиану по ошибке не выдоили, а вернулся... - он на миг снова замолчал, как бы переводя дух, хотя кажется, покойникам дышать-то не надо, а потом окончил:
--Возвращаюсь, Крамер на меня с винтовкой бросается... Похоже, он с этими чего-то психотропного наелся...
--А сам-то зачем? - потеряно спрашиваю бывшего сержанта.
--Глотку я ему перерезал, - спокойно объясняет Отто, - так вышло - или я его, или он меня... А потом... Вы бы поверили?
--Но сейчас-то верю! - твердо говорю ему и объясняю, будто это может иметь какое-то значение, - сделали бы анализы, все было бы...
Он перебивает меня:
--Надоело всё, вот и совершил первый смелый поступок за всю свою жизнь! - Отто неожиданно хохочет скрипучим, противным голосом:
--Вернее последний, ха-ха-ха!
Смотрю на веселящегося мертвеца и впервые не знаю, что делать... Но Отто внезапно перестает смеяться и бросает мне свою винтовку - машинально ловлю. Он поднимается во весь свой немаленький рост - свет, проникающий сквозь жалюзи, делает его обычно плотную фигуру какой-то полупрозрачной...
"ПРИЗРАЧНОЙ!" - проговариваю про себя слово. Только разве что-то значат теперь слова?
--Капитан, разнесите мне голову! - спокойно просит мой сержант.
--Зачем? - снова повторяю я как какой-нибудь новобранец из степей Украины, не знающий ещё по-французски ни одного слова, за исключением "салют".
--Не хочу, чтобы у меня в голове жили черви! - поясняет Отто.
Почему-то этот аргумент меня наконец-то убеждает. Я лишь молча киваю. Дергаю рукоятку заряжания, патрон со знакомым щелчком занимает своё место. Палец сдвигает предохранитель перед спусковым крючком - два щелчка, "автоматический огонь".
Мой сержант поднимает в нашем приветствии руку, сжатую в кулак:
--А все же трусы вы все, капита...
Договорить ему уже не удается - бью с бедра, ноги полусогнуты, так стреляют только у нас в Легионе. Комната наполняется сухим грохотом выстрелов, винтовка истерично бьётся в руках... От неподвижной фигуры передо мной летят какие-то ошметки, словно от бумажной мишени на полигоне... Отто почему-то не падает, стоит под бешеным шквалом свинца... А почему не кончается магазин? Он же давно должен опустеть... Но гремит по комнате эхо выстрелов и звенят, осыпаясь горячим дождем, гильзы, а раскаленная винтовка начинает жечь пальцы... И грохот, грохот, грохот...
V
Кровь стучит в висках, отдавая бешеным пульсом в глаза, горит разбитая об изголовье койки ладонь...
"Ну что, Гурски, пора сдаваться Сахарку?" - думаю, стараясь успокоиться. Все же прав был хамоватый джин из диснеевского фильма - "Живые мертвецы не самое приятное зрелище".
Сажусь на скомканных, мокрых от пота простынях. Очень хочется пристальней глянуть на свой стол, на предмет обнаружения ещё какого-нибудь гостя из джунглей. Пожалуй, за мою десятилетнюю карьеру пара отделений хороших ребят ушедших на небо (ну или в ад) наберется. Конечно же за столом пусто, обрывки ночного кошмара становятся размыто призрачными, пульс вновь выравнивается и исчезает за границами ощущений, разгоряченная кожа высыхает в прохладе кондиционированного воздуха, а мысль идти со своими страхами к нашей психологу, с ласковым прозвищем "Сахарок", вновь вызывает лишь желание проверить её прозвище на вкус. Хотя Глобусу мы конечно не конкуренты... Ну да ладно.
"Все хорошо?" - спрашиваю себя.
Очень хочется ответить положительно. Одеться, пойти в бар. Даже можно было бы выпить надоевшего здесь до отвращения рому... Завалиться к филиппиночкам из хоз.обслуги... Перебираю, словно карты в скучноватом пасьянсе, вещи которые могли бы меня развлечь, но почему-то слова из сна: "А все же трусы вы все, капитан!", настойчиво лезут в уши.
Говорю вслух, будто он может услышать меня:
--Сам ты трус, Отто Частофальский, или как там тебя назвали папа с мамой! Ты сбежал в легион, но и отсюда решил сбежать? Кто же из нас трус?!
Слушаю тишину, будто хочу услышать ответ в шорохе работающего кондиционера... И конечно ничего не слышу. Все же, будь даже маленькие сомнения в моем здоровье - не пустили бы меня сюда, а дурацкие сны, наверное, многим снятся...
Закрываю глаза, но о сне даже думать противно - гляжу на мерцающие зеленым гнилостным свечением стрелки наручных часов - три по полуночи. Бар закрыт - база спит. Пойти к Мари-Лу?
"А что, идея здравая!" - взбадриваю себя видом сонного личика очередной своей подружки.
"Ага, придешь, а там Этьен - будет романтичная ночка втроем", - вечно мне всякие гадости мерещатся.
Хотя, почему нет - Мари-Лу это Мари-Лу, обнаружил же я разок под ее кроватью берет Мумбы... Так что у неё, наверное, можно и целого Мумбу найти - хлопающего толстыми губами на посеревшей от смущения морде...
"А если позвонить, предупредить?" - нахожу взглядом телефон на тумбочке возле койки.
"А все же ты трус, капитан!" - словно эхом из сна.
"Просто умный человек!" - отвечаю сам себе, - "Разве стоит какая-то шлюшка конфликта с другом?"
"А почему ты уверен, что она не ждет тебя?" - беседовать самому с собой это нормально?
"Может и ждет, но даже если они сейчас вместе, это мало что меняет - Этьен мне друг..." - пытаюсь убедить себя.
"У тебя нет друзей - есть только подчиненные или коллеги-офицеры!" - занудность оказывается заразна.
Чтобы прекратить эту ненормальную беседу, выскакиваю из койки. Холодный душ, бритвой по щекам и голове - настоящий француз к женщинам с щетиной не приходит...
Выходя из комнаты, мысленно спрашиваю толи покойника Отто, толи себя самого: "Ну, кто тут трус?".
И вздрагиваю - на тумбочке оживает телефон, разрывая хрупкую тишину визжащей трелью.
"Звонок с того света?" - подмигиваю сам себе и снимаю трубку...
VI
В наушнике аппарата слышно, как кто-то пытается изобразить на гитаре "La Petite de la Mer", какие-то смешки - явно кто-то веселится:
--Алекс Гурски.
--Капитан, - судя по голосу, Могила абсолютно трезв, - вы не спите?
--Уже не сплю.
--Извините, - мой лейтенант как всегда флегматичен и равнодушен.
В общем-то и прозвище он своё получил за феноменальное спокойствие и каменное безразличие ко всему на свете...
--Уже извинил, что случилось, Могилевский?
Из трубки послышался звон разбивающегося стекла, по-поросячьи визжит женский голос, жалобно тренькает гитара...
--У вас там поминки по Отто? - уточняю на всякий случай.
--У нас тут бардак и пьянка с девками! - спокойно отвечает лейтенант и добавляет:
--Капитан, Вы знаете Кати с узла связи?
--Лейтенант, Вы будите меня в три ночи, чтобы узнать знаю ли я Вашу подружку? - как можно ироничнее осведомляюсь я.
О бурном романе Могилевского с рыженькой вольнонаемной Кати, по базе бродили различные истории, но, зная Могилу, я могу вполне поверить в байку про то, что одному из ныне бывших воздыхателей малышки он вставил букет роз в место совсем неподходящее для этого...
--В общем, она мне тут рассказала, что перед тем как ей смениться, Глобусу звонили из Сен-Жоржа.
--И что?
--Тамошние умники из военной жандармерии нашли в остатках баб и нашего Крамера следы каких-то галлюциногенных грибов... - почему-то мне кажется, что он улыбается, обнажая в улыбке желтые прокуренные зубы, сделавшие бы честь любой кусачей лошади.
--И что это меняет? - мне действительно интересно, что же это может изменить.
--Ничего, - довольно отвечает лейтенант, и после паузы добавляет, наверное, для очередной кати от скуки подслушивающей чужие разговоры, - видимо наркоторговцы их убили, когда они были под кайфом.
"Интересно, сколько часов и бутылок рома ему потребовалось, чтобы переварить эту новость?" - ехидствую про себя и зачем-то спрашиваю:
--Могилевский, а Вы знаете, что мы тут все законченные трусы?
В трубке снова уродует Вангелиса неизвестный гитарист (руки бы ему переломать), а потом Могила отвечает:
--Конечно знаю, Гурски...
--И Вы согласны с этим утверждением? - глупый разговор выходит, такой же глупый, как все эти последние недели.
"А может жизнь?" - возникает вопрос. Вместо ответа усмехается в трубку Могила:
--Могила, капитан.
--Что, настолько окончательно? - почему-то меня удивляет его безапелляционность в этом вопросе.
--Капитан, мы все сбежали от чего-то. От чего-то, что казалось нам страшнее даже нашего сегодня... Конечно мы трусы, капитан, - и снова ощущение, что Могилевский улыбается:
--Только смелые трусы! - заканчивает он.