Пока арендаторша наклонялась за коробкой, он ходил туда-сюда и, куда бы ни пошел и где бы ни остановился, отталкивал от себя вещи куда-нибудь в угол — стул, зажигалку на плите, рюмку для яйца на кухонном столе.
— Все в порядке? — спросил он.
Он задал этот вопрос, потому что ему хотелось, чтобы такой вопрос задала она. Но, прежде чем она ответила, снаружи постучали в окно, так не мог стучать громоотвод. Блох знал это еще за секунду до стука.
Арендаторша раскрыла окно. Перед окном стоял таможенник, он просил одолжить ему зонт на обратный путь в город. Блох решил пойти с ним и попросил у арендаторши зонт, висевший под рабочими штанами на дверном косяке. Он обещал принести зонт завтра же. Пока он его не вернет, ничего не может случиться.
На улице Блох раскрыл зонт; и тотчас дождь забарабанил так сильно, что он не расслышал, ответила ли она что-нибудь. Таможенник, прижимаясь к стене дома, перебежал под зонт, и они отправились.
Не прошли они и нескольких шагов, как свет в пивной погас и стало совсем темно. Тьма была такая, что Блох рукой прикрыл глаза. За стеной, мимо которой они как раз шли, слышалось тяжелое дыхание коров. Что-то пробежало мимо него. В листве рядом с дорогой зашуршало.
— Ну вот, чуть не наступил на ежа! — воскликнул таможенник.
Блох спросил, как же это он увидел ежа в такой темноте. Таможенник ответил:
— Профессия такая. Увидишь движение или услышишь шорох, и обязан определить объект, который вызвал это движение или шорох. Даже объект, который воспринимаешь самым краем сетчатки, должен быть определен, больше того, надо знать, какого он цвета, хотя цвета, вообще-то, полностью воспринимаются только центром сетчатки.
Тем временем они оставили за собой дома возле границы и шли кратчайшим путем вдоль ручья. Дорога была усыпана песком, становившимся все светлей по мере того, как Блох привыкал к темноте.
— Правда, у нас тут довольно тихо, — сказал таможенник. — С тех пор как граница заминирована, с контрабандой покончено. Но если ты не все время настороже, то расслабляешься, и уже трудно бывает собраться. И когда все-таки в виде исключения что-нибудь случается, даже не реагируешь.
Блох увидел, что на него что-то бежит, и спрятался за спину таможенника. Мимо, слегка его задев, пробежала собака.
— И когда вдруг кто-то тебе попадается, даже не знаешь, как за него взяться. С самого начала стоишь неправильно, а если и правильно стоишь, полагаешься на то, что коллега твой сбоку от тебя его возьмет, ну а коллега надеется, что ты его возьмешь, — и нарушитель ускользает.
Ускользает? Блох услышал, как таможенник под зонтом перевел дух.
За спиной у Блоха заскрипел песок, он обернулся и увидел, что собака возвращается. Они продолжали свой путь, собака бежала позади и обнюхивала ему ноги. Блох остановился, сломал возле ручья ветку лещины и отогнал ее.
— Когда стоишь с нарушителем один на один, — продолжал таможенник, — важно взглянуть ему в глаза. Еще до того, как он побежит, глаза укажут, куда он кинется. Но одновременно надо следить и за ногами. На какой ноге он стоит? Он побежит в сторону опорной ноги. А если он решит тебя обмануть и бежать в другую сторону, ему придется перед тем, как бежать, перенести вес на другую ногу, вот он и упустит время, тут-то его и схватишь.
Блох посмотрел на ручей внизу, он был невидим, но слышно было, как он шумит. Из кустов вылетела какая-то большая птица. Слышно было, как за стенкой деревянного сарайчика возятся куры и стучат клювами о дощатую перегородку.
— Собственно, нет никаких правил, — сказал таможенник. — Всегда находишься в худшем положении, потому что тот, другой, так же за тобой наблюдает и видит, как ты на него отреагируешь. Всегда можно только реагировать. И когда он побежит, то после первого же шага изменит направление, и окажется, что ты-то не туда побежал.
Тем временем они опять вышли на асфальтированное шоссе и уже подходили к городку. То и дело они ступали по размокшим опилкам, которые перед дождем ветер принес на шоссе. Блох спрашивал себя, не потому ли таможенник так подробно говорит о том, что можно было бы сказать одной фразой, что подразумевает нечто совсем другое. «Он говорил наизусть !» — подумал Блох. Тогда он сам начал на пробу долго и обстоятельно рассуждать о чем-то, что можно было бы легко выразить одной фразой, но таможенник, казалось, ничего странного тут не заметил, потому что в конце концов спросил, куда он клонит. Значит, сам таможенник говорил без всяких задних мыслей. Уже в центре городка им встретились учащиеся танцкласса. «Танцкласс»?.. На что опять намекает это слово? Одна из девушек, проходя мимо, стала искать что-то в своей «сумочке», а другая была в сапожках с высокими «голенищами». Может, это тоже сокращения для чего-то другого? Он услышал за собой, как захлопнули сумочку; в ответ он чуть было не сложил зонт.
Он с зонтом проводил таможенника до коммунальных домов на окраине.
— Я всегда квартиру снимал, но теперь коплю на собственную, — сказал таможенник уже на лестничной площадке.
Блох тоже вошел в подъезд. Может, он пропустит с ним рюмочку? Блох отказался, но не уходил. Пока таможенник поднимался, свет опять погас. Блох прислонился к почтовым ящикам внизу. Было слышно, как в небе довольно высоко, пролетел самолет.
— Почтовый! — крикнул вниз, в темноту, таможенник и нажал на кнопку электрического освещения.
В лестничной клетке что-то гулко отозвалось. Блох поспешил выйти. В гостинице он узнал, что прибыла большая группа туристов, ее разместили на походных кроватях в кегельбане; потому там сегодня тихо. Блох спросил горничную, которая это сообщила, не поднимется ли она к нему. Она серьезно ответила, что сегодня это невозможно. Позднее он услышал, как она проходила по коридору, а мимо его двери пробежала. В номере из-за дождя было так холодно, что ему показалось, будто всюду насыпали сырых опилок. Он положил зонт концом вниз в умывальник и лег одетый на кровать.
Блоха стало клонить в сон. Он сделал несколько усталых движений, чтобы прогнать сонливость, но именно из-за этого его еще сильнее стало клонить в сон. Кое-что из того, что он днем говорил, опять пришло ему на ум; выдыхая, он попытался от этого избавиться. Потом почувствовал, что засыпает; как перед концом абзаца, подумал он. Фазаны летели сквозь пламя, и загонщики шли вдоль кукурузного поля, и коридорный стоял в каморке и писал мелом на его портфеле номер комнаты, и облетевший куст терновника был весь в ласточках и улитках.
Он стал просыпаться и услышал, что кто-то в соседней комнате громко дышит, и заметил, что из ритма этого дыхания у него в полусне складываются фразы; выдох слышался Блоху как растянутое «и», а продолжительный звук вдоха обращался у него во фразы, которые всякий раз после тире — соответствующего паузе между выдохом и вдохом — присоединялись к этому «и». Солдаты в остроносых выходных ботинках стояли перед кино, и коробку спичек положили на коробку сигарет, и на телевизоре стояла ваза с цветами, и грузовик с песком пропылил мимо автобуса, и путешествующий автостопом держал в другой руке кисть винограда, и перед дверью кто-то сказал: «Отоприте, пожалуйста!»
«Отоприте, пожалуйста!» Эти два последних слова никак не совпадали с дыханием рядом, которое теперь становилось все явственнее, тогда как фразы постепенно замирали. Блох окончательно проснулся. Опять кто-то постучал в дверь и сказал:
— Отоприте, пожалуйста!
Он, видимо, проснулся оттого, что дождь перестал.
Блох быстро поднялся, пружина в кровати подскочила, перед дверью стояла горничная, держа поднос с завтраком. Он завтрака не заказывал, поспешно сказал Блох, но она уже извинилась и постучала в дверь напротив.
Снова один, Блох обнаружил, что вся обстановка номера стала другой. Он отвернул кран. Тотчас с зеркала в умывальник упала муха, и ее унесло струей. Он сел на кровать: только что стул был от него справа, а теперь он стоял слева. Может, он видит все как в зеркале? Он осмотрел все слева направо, потом справа налево. Потом опять слева направо; это походило на чтение. Он увидел «шкаф», затем «маленький столик», затем «корзину для бумаги», затем «портьеру»; при взгляде же справа налево он увидел
, рядом
, под ним
, рядом
, на нем свой
, а когда обернулся, увидел
, возле нее
и
. Он сидел на
, под ней лежала
, рядом
. Он пошел к
и увидел
Блох задернул занавески и вышел.
Ресторан внизу был занят туристской группой. Хозяин предложил Блоху пройти в соседнюю комнату, где мать хозяина за закрытыми занавесками сидела перед телевизором. Хозяин отдернул занавеску и встал рядом с Блохом; сперва Блох увидел его стоящим слева от себя, а потом, когда снова посмотрел, уже справа. Блох заказал завтрак и попросил газету. Хозяин ответил, что ее как раз читают туристы. Блох пальцами пощупал лицо; щеки как онемели. Он зяб. Мухи так медленно ползали по полу, что он сперва принял их за букашек. С подоконника взлетела пчела и тут же сорвалась. Прохожие на улице прыгали через лужи; они несли набитые продуктовые сумки. Блох все ощупывал себе лицо.
Хозяин вернулся с подносом и сказал, что газету все еще читают. Он говорил так тихо, что Блох, отвечая, тоже понизил голос.
— Это не к спеху, — прошептал он.
Экран телевизора при дневном свете оказался совсем пыльным, и отражалось в нем окно, в которое, проходя мимо, заглядывали школьники. Блох ел и слушал телефильм. Мать хозяина время от времени охала.
Блох увидел короб, наполненной газетами. Он вышел, бросил монету в щель рядом с коробом, затем взял газету. Он так привык их листать, что, входя в гостиницу, уже читал описание самого себя. На него обратила внимание женщина в автобусе, потому что он выронил монеты из кармана; она наклонилась за ними и увидела, что монеты американские. Позднее она узнала, что и возле убитой кассирши были найдены такие же монеты. Сначала ее показания не приняли всерьез, но потом выяснилось, что ее описание совпадало с описанием, данным знакомым кассирши, который за день до убийства заезжал за ней вечером на машине и заметил человека, стоящего возле кинотеатра.