чился от бессонницы, представляя величественный бакарийский корабль, искрящийся, как кристалл, и этого самого Аскара, мрачного и молчаливого капитана, похожего на магов из детских книжек.
Когда его наконец отвели к грузовозу, он даже вздохнул от разочарования. Никакой романтики, обтекаемых форм и драгоценного блеска. Томаш тогда подумал, что истрёпанная посудина, стоящая на мурингах, прекрасно вписалась бы в пейзаж на какой-нибудь свалке.
— Это, — выдавил он из себя, — это и есть…
— А ты чего ожидал? — хмыкнул Вукашин. — Звездолёт класса «Призрак» с двойным пентхаусом?
Они прошли через шлюз, и Томаш чуть не сверзился на пол коридора из-за мгновенно ослабшей гравитации. Вукашин подхватил его за плечо.
— Ты чё это?
— Просто я… — пробормотал Томаш, глядя себе под ноги. Походка у него стала лёгкой, как у пьяного. — Просто я впервые…
— Ну ты даёшь, пацан!
Томаша провели в кают-компанию и усадили за кривой столик, позаимствованный из кухонного гарнитура в его квартирке. Спустя пару минут появился тот самый Аскар.
Маг из детской книжки.
На человека он, разумеется, всё-таки походил. Глаза и правда были почти чёрными — но только радужка, и выглядело это вполне по-человечески. А вот про худобу и рост не врали. Затылком Аскар задевал потолок и постоянно сутулился, из-за чего казался великаном, но каким-то слабым и болезненным, как если бы все его подвиги и прочее великанство давно уже остались в прошлом.
— Томаш, значит? — спросил он, дружелюбно подмигнув, и втиснулся за столик. — Я — Аскар, капитан «Вечного странника». Давай время не терять. Рассказывай, чего ты там напридумывал.
Томаш рассказал. Аскар слушал почти внимательно — пару раз зевнул, поковырял в ухе мизинцем.
— Как же ты, друг мой, столько денег собрать умудрился? Ящик крепко выдержанной недешёво стоит!
— Я долго копил, — ответил Томаш, повесив голову, словно в этом было что-то постыдное.
— И всё нам отдашь?
— Отдам!
— А на следующую партию как копить будешь?
Этот момент Томаш не продумал. Он застыл, как изваяние, уставившись на ухмыляющегося бакарийца.
— У меня так тоже постоянно бывает, — сказал Аскар. — Вроде план отличный, а вот, — он щёлкнул пальцами, — пара деталей всё же ускользнула от внимания.
— Но я…
— Оформлю тебя техником на один полёт. Команда у нас, конечно, укомплектована, но это мой корабль, могу нанимать, кого хочу. Каюта для тебя найдётся. Если будут проверять, скажем, что ты у нас самородок без образования. Но проверять не будут.
Аскар весело подмигнул Томашу.
— Оформите техником? — дрожащим голосом спросил тот.
— Да, но без зарплаты! — Аскар нравоучительно поднял палец. — Делать ты ничего не будешь, лезть никуда не будешь. Из каюты выходить только по разрешению, даже в туалет. Считай, что в тюрьме сидишь, а мы все — твои надзиратели. Это понятно?
— Да-да! — радостно закивал Томаш.
— Купишь ящик двадцатилетней, самой лучшей. Дешевле для нашего дела брать смысла не имеет. Прятать, кстати, ничего не надо. Это наш корабль, литийский. Здесь, — он показал на перекошенные навесные полки, — литийская территория. Если что, скажем, запас для личных нужд. Он, кстати, у нас и правда есть.
— Но я думал, бакарийцы… — начал Томаш.
— Не все, — улыбнулся Аскар. — Я вот, например, тинктуру уважаю. Да мы и не на Бакаре. Короче, никаких тайников под полом и прочей романтики, друг мой, не будет. Таможне всё равно, что у нас на корабле находится, главное из корабля не выносить.
Томаш слушал, затаив дыхание.
— Есть у меня один знакомый в Аль-Салиме, он поможет. Аль-Салим, — добавил Аскар, заметив непонимающий взгляд Томаша, — это космодром бакарийский, где мы стоим обычно. Так вот, знакомый мой сам придёт и заберёт товар. Всё остальное — не твоего ума дела. Кстати, может и не прийти, всякое бывает. Тогда обратно тинктуру повезём или выпьем с горя. Прибылью я с тобой поделюсь — по крайней мере, на ещё один ящик двадцатилетней хватит. Но это если всё выгорит. Согласен?
— Да! — выпалил Томаш.
— Вот и отлично! — Аскар выудил откуда-то из-под стола бутылку с рубиновой жидкостью. — Тогда, друг мой, давай за знакомство! И надеюсь, не придётся тебя из шлюза выбрасывать за плохое поведение.
— Я тоже, — сглотнул Томаш.
Спустя всего несколько дней он впервые в жизни отправился в космос — полетел на пугающий своим фиолетовым светом Бакар. Никакой космической романтики, как и обещал Аскар, не было. Продажа нелегальной тинктуры прошла на удивление буднично и просто — бутылки в ящичке из растительного волокна неприкрыто лежали на камбузе, и таможне до них не было никакого дела. Потом объявился седой бакариец с похожим на таракана роботом, внимательно осмотрел бутылки, покривил губы, пожаловался, что выдержка какая-то неправильная, не в тех бочках, но потом всё же загрузил ящик в робота и удалился, пробормотав что-то на бакарийском вместо прощания.
Обогатиться, правда, тоже не вышло.
— Так дёшево? — удивился Томаш, когда Аскар сказал ему, сколько получил за тинктуру.
— Чего ж ты хотел, мой друг? — пожал тот плечами. — Мы же их перекупу продаём, а он уже берёт на себя все риски. Без него нам эти бутылки с корабля не вынести.
— А он как? — спросил Томаш.
— У него там договор особый с таможней. Тут даже я, друг мой, деталей не знаю. Но на Бакаре всё, — Аскар прищурился, — сложно. Для простых людей — одни законы. Для тех, кто побогаче — другие. Официально тинктура, конечно, запрещена, но на ящичек глаза закрыть всегда готовы. Не для простых смертных такие напитки.
— Так вы чего, уже делали это? — оторопел Томаш.
— А то ты сам этого не понял! Да и стал бы я браться за дело, в котором ничего не смыслю. Правда, я со своего основного груза куда больше прибыль имею, а это так, маленький бонус.
— И зачем вам был нужен я?
Аскар похлопал Томаша по плечу.
— Понравился ты мне! Я людей сразу вижу — как насквозь! С некоторыми и говорить-то не хочется. А ты человек хороший, это заметно. К тому же ящик двадцатилетней купил. А это недешёвое удовольствие.
На этом их сотрудничество не закончилось. Томаш и правда не понимал, зачем Аскар таскает его с собой, хотя подозревал, что в случае какой-нибудь несвоевременной проверки с лёгкой душой повесит на него всех собак.
Они хорошо ладили, Томаш любил поболтать с Аскаром за стаканчиком тинктуры, а тот с удовольствием травил байки о своих то ли надуманных, то ли чрезмерно приукрашенных приключениях. Когда корабль стоял в Аль-Сальме, Аскар частенько пропадал — иногда на день или два, — и другие члены экипажа шутили, что их доблестный капитан отправился на встречу к очередной «шармуте». Хотя Томаш бакарийского не знал, перевод ему не требовался.
После второго полёта Аскар уже отдал Томашу четверть заработка, потом — половину. Шесть бутылок превратились сначала в дюжину, а затем в четыре ящика. Больше четырёх они никогда не брали, прибыль делили поровну, а со временем Томаш стал и правда выполнять кое-какие обязанности техника. Правда, по-прежнему без зарплаты.
Летал он с Аскаром несколько лет. Их скромные приключения с контрабандой могли бы продолжаться куда дольше, но однажды Аскар заявил, что улетает по каким-то страшно важным делам на Бакар — на межпланетном лайнере, как пассажир, — да так и не вернулся.
Это его внезапное исчезновение ударило по Томашу даже сильнее, чем смерть отца. Он чувствовал себя так, словно споткнулся и упал на ровном месте — всё только успело наладиться, он почти жил в космосе, подружился с командой, стал потихоньку разбираться в технике и даже научился писать простенькие полётные программы. Впереди их ждали миллиарды миль звёздной пустоты, пусть даже и летали они, как заведённые, между двумя ненавидящими друг друга планетами.
Но Аскар взял и не вернулся.
Томаш долго ломал голову над тем, что могло с ним произойти — не бросил же он собственный корабль и команду, чтобы сбежать на Бакар. Аскар мог повздорить с перекупщиками, его могли убить. Томаш раскопал всю информацию о пассажирском рейсе, которым Аскар улетел с Литии — лайнер успешно приземлился, Аскар числился среди прошедших таможенный контроль пассажиров — и после этого всё, тишина. Как будто его друг вышел из космопорта и растворился в воздухе.
По законам Литии человек, пропавший без вести за пределами планеты, считается умершим спустя пять тысяч стандартных часов. Наследников у Аскара не было, его старую тарку под названием «Вечный странник» выставили на продажу, и Томаш, не желая расставаться с кораблём, выкупил его, оформив в банке грабительский кредит. Все старые связи на Бакаре он сохранил, правда, на Литии дела с ним вести никто не решился — фермы, где выращивали органические материалы для печати, новый контракт с ним не заключили, а прежняя команда разбежалась, как крысы с корабля.
Но Томаш собрал новую.
На Литии он после этого долго не задерживался — закупка тинктуры много времени не занимала. Первые годы он регулярно навещал колумбарий, но потом вдруг перестал чувствовать с покойным отцом какую-либо связь. Как будто и не отец он ему был вовсе. Как будто внутри Томаша что-то умерло. Лития уже не была ему домом — домом, настоящим любимым домом, стали тесные отсеки на старом корабле.
Вместо медицинской органики Томаш возил литийские сувениры. Прибыли они не приносили никакой, поэтому вместо четырёх ящиков тинктуры приходилось брать пару дюжин — иначе не получалось даже оправдать затраты на полёт. Сбывать такие большие партии было непросто, Томаш работал уже с целой ордой перекупов, и «Припадок» торчал в Аль-Салиме неделю, а то и две. Впрочем, внимания на них по-прежнему не обращали — слишком уж мелкая птичка. По крайней мере, пока не началась война.
Томаш и сам не понимал, почему всё это вдруг полезло ему в голову. Он ворочался на кровати, а сердце взволнованно ёрзало в груди.
Сон не шёл.
Томаш достал из кармана головизор — тот умел подключаться к капитанскому терминалу и считывать показания со всех корабельных сенсоров. Перед ним появилась сверкающая глянцем голограмма «Припадка», который, по странной прихоти проектора, покачивался из стороны в сторону, как воздушный корабль. Генератор выдавал сто процентов мощности, все системы работали штатно, даже гравы перестали дурить, и в логи за последний час не упало ни единой ошибки. Томаш усмехнулся, подумав, что после заключений в начале полёта «Припадок» решил притвориться пай-мальчиком и работал так слаженно и чётко, словно несколько дней назад вышел с верфи. По крайней мере, до следующего импульса, когда скрежет усталого металла и треск переборок как нельзя лучше выдадут реальный возраст корабля.