— Тогда говорить надо поменьше, — сказал Томаш.
Он закрыл глаза, почувствовав секундную слабость, и едва не провалился в чёрный обморок, как в предсмертный сон. Организм решил, что может отключиться, когда в лицо не бьёт истошный свет. Томаш покачнулся и уткнулся в стену плечом. Фён, к счастью, ничего не заметила.
— У меня ещё много воздуха, — сказала она. — У меня большой баллон, у нас же баллоны больше бакарийских…
— А у меня бакарийский баллон, — сказала Лада.
— Вы тогда и правда молчите, раз так. А мне молчать тяжело. Не хочу в такой тишине оставаться.
— Идём во второй коридор, — сообщила Лада.
Скафандр Томаша снова завопил о кончающемся воздухе. От адского верещания сигнализаторов раскалывалась голова.
Прошла минута, прежде чем гермодверь открылась. Томаш первым шагнул в проём.
— Мы тоже во втором коридоре.
— Осталось ещё три, — сказала Фён.
Они опять стояли у гермодвери.
Томаш старался дышать медленно, делал большие перерывы между вздохами, и у него закружилась голова.
— Мы в третьем, — сказал Насир.
— Значит, и мы скоро! — обрадовалась Фён.
Она коснулась металлической ладонью двери, прислушивалась к вибрациям старого механизма. Дверь вздрогнула, почувствовав её прикосновение, и Фён отшатнулась. Через секунду проход в третий коридор был открыт.
— Мы тоже в третьем, — сказал Томаш.
Тревожный сигнал стал настойчивее и громче — Томаш скосил глаза в угол забрала, где отображались проценты, и увидел трясущийся, как сердце во время стенокардии, ноль.
— Всё в порядке? — спросила его Фён.
— Да, отлично. Просто во… — Воздуха в лёгких неожиданно не хватило, и Томаш запнулся. — Всё в порядке. Воздух просто кончается, но есть же второй баллон.
— Не дыши долго на последних процентах! — Красный отблеск скользнул по забралу Фён, и он увидел её испуганные глаза. — Так и отравиться можно!
— Да знаю я! Всё в порядке! Не заставляй меня говорить!
Томаш решил, что заменит баллон в следующем коридоре. Осталось подождать всего несколько минут. Нужно дышать как можно реже, задерживать дыхание так, словно ныряешь под воду. В тёплую воду в озёрах Качаника.
Ему показалось, что он и правда нырнул, провалился в клокочущую темень. Стало пугающе легко, сигнальные вопли скафандра больше не донимали — Томаша понесло мощным потоком в глубину.
Он пришёл в себя на коленях посреди коридора. Фён трясла его за плечи, в ушах звенел её голос:
— Томаш! Томаш!
Он качнул головой и ударился виском о внутреннюю поверхность шлема.
— Сейчас…
Он попробовал подняться — и не смог.
— Я меняю баллон! — крикнула Фён.
— Что у вас происходит? — заволновалась Лада.
Томаш не успел ничего сказать. Фён выдернула у него из-за спины отработанный баллон, отшвырнула в сторону и сняла с пояса новый — чёрный, с красной вязью.
Перед глазами Томаша сгущалась темнота. Забрало скафандра заливало кровавой мглой от истеричных угроз жизнеобеспечения.
— Всё, вставила! Дыши!
Скафандр перестал верещать, красный свет схлынул, и по забралу заскользили обычные диагностические сообщения. Томаш медленно поднялся на ноги.
— Нормально, — сказал он.
Воздух под забралом отдавал озоном, как после грозы.
— Слишком быстро закончился первый баллон, — сказала Лада. — Этого хватит?
— Хватит.
— Сколько теперь процентов?
Томаш посмотрел в угол забрала, где отображалась неумолимая цифра «девять».
— Больше двадцати.
— Да, должно хватить.
— Ага, — ответил Томаш. — Всё, молчим.
Голова немного кружилась, удары сердца отдавались в висках, но сонливости Томаш больше не чувствовал — наоборот, ему не терпелось что-то делать, двигаться, взламывать эти чёртовы гермодвери. Было невыносимо бездействовать, стоять и ждать в надежде, что протокол автоматической разблокировки не зависнет на полуслове.
— Входим в четвёртый, — раздался под шлемом голос Лады.
— Ты как себя чувствуешь? — спросил Томаш.
— В порядке.
Скафандр Томаша проскрипел что-то про учащённый пульс. Забрало начало запотевать по краям — видимо, сбоила система рециркуляции воздуха. Томаш усмехнулся. Удивительно, что в этой древней рухляди, которую наспех перекроили под бакарийские стандарты, вообще хоть что-то работает.
Гермодверь, перед он которой стоял, задрожала, как кипящий от зноя воздух, и открылась.
— Идём в четвёртый! — бодро крикнула Фён. — Ещё один коридор остался!
Томаш посмотрел на индикатор количества воздуха. «Семь». Но страшно совершенно не было — казалось, что семи минут теперь хватит на всё — они до Литии успеют долететь, пока выходит из чёрного баллона последний газ.
— Как тебе дышится этим отровом? — спросила Фён. — Чувствуешь что-нибудь?
— Практически ничего. Сердце, правда, молотит, как бешеное.
— Аккуратнее только, — заговорила Лада. — Старайся дышать медленно и неглубоко. Не исключено, что у Джамиля крыша из-за этого газа поехала.
— У меня, — Томаш кашлянул, — крыша давно уже поехала.
Насир закрякал от смеха — и вдруг резко замолк, словно кто-то зажал ему ладонью рот.
— Что такое? — спросил Томаш.
— Мой визор… Адыр елдыш!
— Да что такое?
— Сенсоры корабля показывают, что на борту одиннадцать человек, — ледяным голосом произнесла Лада.
— Как? — Томаш вытащил из сумки на поясе визор, но тот выскользнул, ударился об пол и покатился куда-то, тут же затерявшись в сполохах красного света.
Томаш упал на колени и стал шарить по полу руками. Вокруг него плыло сплошное красное марево. Казалось, в глазах разом лопнули все сосуды.
— Они высадились, — сказала Лада. — Времени почти нет.
— А реактор? — выпалил Томаш. — Что с реактором сейчас?
— Визор не показывает ничего, — ответил Насир. — Критическая авария — и всё тут.
Несколько секунд тяжёлого, как последний вздох, молчания.
— Дверь, — убитым голосом произнёс Насир. — Мы заходим.
— Как шаттл? — выкрикнула Фён. — Вы видите шаттл?
Из передатчика посыпался треск.
— Как шаттл?
— Да в порядке всё, не кричи, — ответила Лада. — На месте шаттл. Заходим на борт. У меня и баллона-то всего на десять минут осталось.
— Как и у меня! — сказал Насир.
Скафандр Томаша привычно заныл о нехватке воздуха. В уголке забрала истерично билась красная цифра «три».
— Всё в норме, — сообщила Лада. — Сейчас будем стартовать. Отключаемся.
— Успехов вам! — сказала Фён.
— Сейчас наша дверь тоже откроется, — проговорил Томаш. — Сейчас мы…
Он продолжал сидеть на коленях посреди коридора.
— Ты в порядке? Вставай!
Фён положила руку ему на плечо.
— Дверь, — прохрипел Томаш. — Дверь должна скоро открыться.
«Две».
— Сейчас откроется, — сказала Фён.
— Что у вас с дверью? — врезался в уши голос Насира.
— Не брини, сейчас откроется. Надо немножко подождать.
— Стартуйте! — Томаш поднялся на ноги.
— На кой херзац нам стартовать? Идите к нам, быстро!
— Стартуйте! На максимальном ускорении. У вас есть шанс!
— Но… — запротестовал Насир.
— Стартуйте!
Дверь вздрогнула, отползла на несколько сантиметров в стену и застыла, как парализованная. Томаш заглянул в образовавшийся проём. Там, в мягком мраке, как на театральной сцене, стоял похожий на гильзу шаттл.
— Вот же ховадина! — выругалась Фён.
— Что за херзац у вас? — взорвался интерком.
Фён ухватилась за край двери и дёрнула. Томаш стал ей помогать. В шлеме отдавался натужный рокот приводов скафандра. Дверь затряслась, как в приступе горячки, и сдвинулась до середины.
«Одна».
— Пролезем!
Фён первая протиснулась в ангар.
— Вы добрались до шаттла? — крикнула Лада.
— Да, — сказал Томаш.
В ангаре аварийное освещение не работало. Томаш шёл ещё медленнее, чем раньше, полумрак сковывал каждый шаг.
Фён уже забралась в шаттл. Томаш полез вслед за ней. Они очутились внутри тесного шлюза, где едва могли развернуться. Томаш ударил по кнопке на стене, и люк обрушился вниз, как гильотина. С потолка полилось едкое жёлтое свечение.
— Что такое? — испуганно дёрнулась Фён.
— Нормально всё. Почистят нас сейчас. Лада, Насир, всё хорошо! Улетайте!
— Вот же херзац! — проворчал Насир. — Ну и напугали вы нас!
— Конец связи, — сказала Лада.
«Ноль».
Жёлтый свет сменился на фиолетовый, а в стенах часто, как стробоскоп, замигали лампы.
— Скорей бы! — прошептала Фён.
Свет погас, и на секунду их обхватила темнота.
— Что? — выдохнула Фён. — Что происходит?
Томаш не успел ответить. Гермодверь дрогнула, и шлюз раскрылся. В кабине шаттла зажёгся мягкий янтарный свет.
Фён первой выскочила из шлюза. Томаш сделал несколько шагов и покачнулся. Фён уже суетилась над приборной панелью.
— Врубай! — прохрипел Томаш.
Фён нервно дёрнулась и обернулась. Глаза у неё были испуганными, как у потерявшейся в темноте.
— Здесь всё на бакарийском!
— Инфограммы! — выдавил из себя Томаш. Говорить было тяжело. — Всё очень просто. Вот видишь, — он показал на приборную панель, — всего три кнопки. Даже идиот справится.
— Главное, чтобы мы справились.
Томаш улыбнулся.
— Диагностика.
Он нажал на первую клавишу.
— Подготовка.
Перед глазами всё затянула серая рябь, как помехи на экране. Томаш ухватился за настенный поручень. Только бы не упасть.
Прошло несколько мучительных секунд, прежде чем дверь в шлюз опустилась.
— Жизнеобеспечение ведь заработает сейчас? — спросила Фён. — Или здесь только капсулы?
— Заработает. Должно быть жизнеобеспечение. Думаю, надо немного подождать. Не может же оно так быстро…
На панели внезапно загорелось несколько индикаторов, Томаша мазнуло по глазам обжигающе-красным светом, и дверь в шлюз, как по приказу, взлетела вверх.
На экран посыпались хаотичные сообщения.
— Что такое? Что за дабельщина?