— Так потому и не сказал, — возразил я. — Это выглядело бы как чересчур удобная отмазка. Не говоря уж о том, что это не твое собачье дело.
Лицо Молы окаменело.
— Ну, знаешь ли! Довольно странно с твоей стороны…
— Прекратите! Прекратите, слышите? — вмешался Вилем, застигнув врасплох нас обоих. Он обернулся к Моле. — Что ты сделала первым делом, когда Квоута принесли сюда без сознания?
— Проверила зрачки, чтобы убедиться, что речь идет не о травме головы, — машинально ответила Мола. — А это здесь при чем?
Вилем указал на меня.
— А посмотри-ка, какие глаза у него сейчас!
Мола взглянула на меня.
— Темные… — растерянно сказала она. — Темно-зеленые. Как сосновая хвоя.
— Так вот, — продолжал Вил, — не пытайся с ним спорить, когда глаза у него так темнеют. Толку не будет.
— Это все равно как шум, издаваемый гремучей змеей, — добавил Сим.
— Нет, скорее как взъерошенный загривок у собаки, — поправил его Вилем. — Это говорит о том, что он вот-вот укусит.
— Идите вы все в задницу! — буркнул я. — Или уж зеркало дайте, я хоть посмотрю, о чем речь. Выбирайте сами, что вам больше нравится.
Вил пропустил мои слова мимо ушей.
— У нашего маленького Квоута нрав бешеный, но, если дать ему минутку поостыть, он сам сообразит, что к чему, — тут Вилем пристально взглянул на меня. — Он злится не оттого, что ты ему не веришь, и не оттого, что ты разговорила Сима. Он злится оттого, что ты теперь знаешь, до какого ослинейшего идиотизма он способен дойти ради того, чтобы произвести впечатление на женщину.
Он снова взглянул на меня.
— Я ведь верно сказал — «ослинейшего»? Есть такое слово?
Я втянул в себя воздух и с шумом выдохнул.
— Ну, не то чтобы…
— Я использовал его потому, что хотел подчеркнуть, что ты вел себя как осел, — пояснил Вил.
— Я так и знала, что без вас двоих не обошлось, — сказала Мола. В ее тоне слышался намек на извинение. — Вы же все трое не разлей вода.
Она подошла к кровати и критически осмотрела мой раненый локоть.
— Кто из вас его зашивал?
— Я, — поморщился Сим. — Вышло не очень хорошо, я понимаю.
— «Не очень хорошо» — это мягко сказано, — ответила Мола, внимательно изучая рану. — Выглядит так, словно ты пытался вышить на нем свое имя, но несколько раз написал его с ошибкой и переделывал заново.
— А по-моему, он неплохо справился, — возразил Вил, глядя ей в глаза. — Учитывая, что он никогда этому не учился и взялся помочь другу в далеко не идеальных обстоятельствах.
Мола покраснела.
— Да нет, я вовсе не это хотела сказать! — поспешно ответила она. — Когда тут работаешь, нетрудно забыть, что далеко не все…
Она обернулась к Симу.
— Извини, пожалуйста!
Сим взъерошил свои рыжеватые волосы.
— Ну, ты можешь искупить свою вину! — он мальчишески улыбнулся. — Давай завтра? Можно, мы пообедаем вместе?
И уставился на нее с надеждой.
Мола закатила глаза и вздохнула то ли со смехом, то ли с раздражением.
— Ну ладно!
— Все, я свое дело сделал, я ухожу, — с серьезным видом сообщил Вил. — Мне тут ужасно не нравится.
— Спасибо, Вил! — сказал я.
Он, не оборачиваясь, небрежно махнул рукой и закрыл за собой дверь.
Мола согласилась не упоминать в своем отчете о моих подозрительных травмах и придерживаться своего первоначального диагноза — тепловой удар. Кроме того, она сняла швы, которые накладывал Сим, заново расчистила, зашила и перебинтовала мою рану. Не сказать, чтобы это было особенно приятно, но я понимал, что рана, обработанная ее опытными руками, заживет быстрее.
Напоследок Мола посоветовала мне побольше пить, попытаться уснуть и в будущем воздерживаться от серьезных физических усилий в жарком помещении на следующий день после падения с крыши.
ГЛАВА 22ПЛЮХА
До сих пор в этой четверти на симпатии для продолжающих Элкса Дал давал нам исключительно теорию. Сколько света можно извлечь из десяти таумов теплоты, если использовать железо? А если базальт? А человеческое тело? Мы заучивали наизусть таблицы цифр и учились рассчитывать экспоненты, вращательный момент и убывание смешения.
Короче говоря, скука смертная.
Не поймите меня неправильно. Я знал, что это чрезвычайно важные сведения. Те связывания, что мы демонстрировали Денне, были очень просты. Но, когда ситуация усложняется, симпатисту приходится делать довольно хитроумные расчеты.
С точки зрения энергозатрат нет большой разницы между тем, зажжешь ты свечу или растопишь ее, превратив в лужицу воска. Вся разница в фокусе и контроле. Когда свечка стоит напротив, все просто. Ты сосредоточиваешься на фитиле и направляешь на него теплоту, пока не появится огонек. Но если свечка в километре от тебя или в другой комнате, поддерживать фокус и контроль становится на порядок сложнее.
Между тем опрометчивого симпатиста подстерегают куда более неприятные вещи, чем растаявшая свечка. Тогда, в «Эолиане», Денна задала чрезвычайно важный вопрос: куда же девается лишняя энергия?
Как и объяснял тогда Вил, часть ее рассеивается в воздухе, часть поглощается связанными между собой предметами, а остальное уходит в тело симпатиста. Официально это именуется «тауматическое переполнение», но даже сам Элкса Дал чаще всего называл это просто «плюхой».
Не проходило и года, чтобы какой-нибудь небрежный симпатист с сильным аларом не вогнал в плохую связь достаточно много тепла, чтобы у него подскочила температура и началась горячка. Дал рассказывал нам об из ряда вон выходящем случае, когда один студент ухитрился испечь себя заживо.
Я упомянул об этом при Манете на следующий день после того, как Дал поделился страшной историей с нашей группой. Я рассчитывал вместе похихикать над этой байкой, но оказалось, что Манет сам уже учился в Университете, когда это произошло.
— Жареной свининой воняло, — угрюмо сказал Манет. — Просто ужас! Все его, конечно, жалели, но сколько можно жалеть недоумка? Небольшая плюха всякому может прилететь, на такое никто особо и внимания не обращает, но он же небось ухитрился в течение пары секунд вогнать в связь не меньше двухсот тысяч таумов!
Манет покачал головой, не отрывая взгляда от полоски жести, на которой он выгравировывал руны.
— Целое крыло главного здания провоняло. Туда год потом никто зайти не мог.
Я только и мог, что молча пялиться на него.
— Но термическая плюха — вещь довольно обыденная, — продолжал Манет. — А вот кинетическая…
Он многозначительно вскинул брови.
— Лет двадцать назад какой-то придурочный эл'те по пьяни взялся на спор закинуть на крышу Зала магистров тачку с навозом. Так ему руку оторвало по самое плечо.
И Манет еще ниже склонился над столом, выводя особенно замысловатую руну.
— Все-таки нужно быть уникальным идиотом, чтобы выкинуть нечто подобное!
На следующий день я особенно внимательно слушал все, что говорил Дал.
Дрючил он нас беспощадно — расчеты энтаупии, графики, демонстрирующие расстояние затухания, уравнения, описывающие энтропические кривые, которые хороший симпатист должен понимать практически на инстинктивном уровне.
Однако Дал был не дурак. Поэтому, прежде чем мы окончательно заскучали и сделались рассеянны, он превратил все это в состязание.
Он заставлял нас вытягивать теплоту из самых неожиданных источников: из каленого железа, из кусков льда, из собственной крови. Зажечь свечу через три комнаты — это были еще цветочки. Вот зажечь одну из дюжины одинаковых свечей — это будет посложней. Ну а зажечь свечу, которую ты никогда не видел, в неизвестном тебе помещении… это было все равно что жонглировать в темноте.
Он устраивал состязания на точность. На тонкость. На фокус и контроль. Два оборота спустя я считался самым сильным в своей группе из двадцати трех ре'ларов. Фентон дышал мне в затылок.
На мое несчастье, как раз на следующий день после моего визита к Амброзу у нас на симпатии для продолжающих начались дуэли. Дуэли требовали той же ловкости и сосредоточенности, что и предыдущие состязания, да еще вдобавок приходилось иметь дело с другим студентом, активно противостоящим твоему алару.
Так что я, несмотря на то что только что побывал в медике, сумел проплавить дыру в куске льда за несколько комнат оттуда. Несмотря на то что недосыпал две ночи подряд, поднял температуру литра ртути ровно на десять градусов. Несмотря на пульсирующую боль от ушибов и зудящий локоть, разорвал пополам короля пик, оставив прочие карты в колоде нетронутыми.
И все это я проделал менее чем за две минуты, несмотря на то что Фентон пытался мне противостоять всем своим аларом. Да, меня недаром звали Квоутом Могущественным! Мой алар был прочен, как клинок рамстонской стали.
— Довольно впечатляюще, — сказал мне Дал после занятия. — Я уже много лет не видел, чтобы кто-то из студентов так долго оставался непобежденным. Кто же теперь захочет биться об заклад против вас?
Я покачал головой.
— А-а, этот источник доходов давно уже иссяк!
— Цена славы! — усмехнулся Дал, потом сделался более серьезен. — Я хотел вас предупредить, прежде чем объявлю это всей группе. В следующий оборот я, пожалуй, начну выставлять студентов против вас парами.
— Это что же, мне придется противостоять Фентону и Брею одновременно? — спросил я.
Дал покачал головой.
— Начнем с двух наиболее слабых дуэлистов. Это будет хорошая подготовка к групповым упражнениям, которыми мы займемся ближе к концу четверти.
Он улыбнулся.
— А вам это поможет не зазнаваться!
Дал пристально взглянул на меня, и улыбка сбежала с его лица.
— Вы в порядке?
— Ну да, просто простыл… — не очень убедительно соврал я, стуча зубами. — Можно, я подойду поближе к жаровне?
Я подошел к ней так, что едва не касался раскаленного металла, и принялся греть руки над чашей с тлеющими углями. Вскоре озноб прошел, и я обнаружил, что Дал с любопытством наблюдает за мной.