Как ни кратко было это странное явление, я успел заметить кое-что, что меня шокировало.
— Обугленное тело Господне! — шепнул я. — У него же там свечи! А Лоррен об этом знает?
Симмон открыл было рот, чтобы ответить, но тут дверь распахнулась снова. Фигура Куклы заполняла весь дверной проем, черная мантия четко вырисовывалась на фоне теплого свечного света у него за спиной. Теперь он был в капюшоне, руки его были воздеты к потолку. Длинные рукава одеяния развевались в потоке воздуха. Но этот же самый сквозняк подхватил его капюшон и наполовину стащил с головы.
— А, черт! — рассеянно сказал Кукла. Капюшон наполовину сполз ему на спину, закрыв один глаз. Кукла снова пнул дверь.
Вилем с Симмоном стояли с непроницаемыми лицами. Я воздержался от комментариев.
На секунду воцарилась тишина. Наконец из-за двери послышался приглушенный голос:
— Не могли бы вы постучать еще раз? А то без этого как-то не то.
Вилем послушно подступил к двери и постучал снова. После второго удара дверь распахнулась, и мы увидели перед собой внушительную фигуру в черном одеянии. Лица не было видно под капюшоном, длинные рукава трепетали на ветру.
— Кто взывает к Таборлину Великому? — провозгласил Кукла. Голос у него был звучный, но слегка приглушенный капюшоном. Он сделал театральный жест. — Не ты ли, Симмон?
Кукла сделал паузу, и его голос утратил театральную звучность:
— Мы ведь сегодня уже виделись, да?
Симмон кивнул. Я чувствовал, как он пытается сдержать смех, норовящий вырваться на свободу.
— Давно ли?
— Да где-то час назад.
— Хм… — капюшон кивнул. — Ну что, на этот раз лучше вышло?
Он поднял руку, чтобы снять капюшон, и я обратил внимание, что мантия ему великовата и рукава свисают до самых кончиков пальцев. Когда из-под капюшона показалось его лицо, он ухмылялся как ребенок, переодевшийся в папину одежду.
— Таборлина ты раньше не изображал, — заметил Симмон.
— А! — Кукла, похоже, был несколько обескуражен. — Ну а как у меня получилось на этот раз? В последний раз, я имею в виду. Хороший у меня Таборлин вышел?
— По-моему, неплохо, — сказал Симмон.
Кукла взглянул на Вилема.
— Мантия мне понравилась, — сказал Вил. — Но мне всегда казалось, что Таборлин говорил негромко.
— Угу…
Кукла наконец взглянул на меня.
— Привет.
— Привет, — ответил я самым вежливым тоном.
— Я тебя не знаю. Он помолчал. — Ты кто?
— Я Квоут.
— Ты так уверенно об этом говоришь… — сказал он, пристально глядя на меня. И снова помолчал. — Меня зовут Куклой.
— Кто тебя так зовет?
— Все.
— Что за «все»?
— Кто такие «все»! — поправил он, подняв палец.
Я улыбнулся.
— Ну ладно: кто такие «все»?
— «Все» значит «все те, о ком идет речь».
— И о ком же идет речь в данном случае? — уточнил я, улыбнувшись еще шире.
Кукла рассеянно улыбнулся мне в ответ и сделал неопределенный жест.
— Ну, знаешь, все они. Люди.
И продолжал смотреть на меня все так же, как я бы разглядывал любопытный камушек или листок, какого прежде никогда не видел.
— А ты себя как зовешь? — спросил я.
Его это, похоже, несколько удивило, и он взглянул на меня по-иному, более обыденно.
— Ну, это уж слишком! — сказал он с легкой укоризной. Потом взглянул на стоявших молча Вилема и Симмона. — Ну что, вам пора войти.
Он повернулся и вошел в комнату.
Комната была не особенно просторна. Но тут, во чреве архивов, она выглядела на диво неуместно. Удобное мягкое кресло, большой деревянный стол и пара дверей, ведущих в соседние комнаты.
Повсюду были книги, книжные полки и шкафы, забитые до отказа. Книги лежали стопками на полу, валялись вокруг столов, громоздились на стульях. На одной стене я с удивлением увидел пару задернутых штор. Я с трудом отделался от впечатления, что за ними должно быть окно, хотя и знал, что мы глубоко под землей.
Комнату озаряли лампы и свечи, длинные тонкие церковные свечки и толстые столпы, покрытые наплывами воска. Каждый язычок пламени вселял в меня смутную тревогу — я не мог отделаться от мысли об опасности открытого огня в здании, наполненном сотнями тысяч драгоценных книг.
А еще тут были куклы. Марионетки, свисающие с полок и колышков, вбитых в стены. Сваленные грудой в углах и под стульями. Некоторые, в процессе изготовления или починки, валялись на столе вместе с инструментами. Некоторые полки вместо книг были забиты фигурками, искусно вырезанными и раскрашенными фигурками людей.
По пути к столу Кукла стащил с себя черную мантию и оставил ее валяться на полу. Под мантией оказалась самая простая одежда: жеваная белая рубашка, жеваные черные штаны и разные носки со штопаными пятками. Я обнаружил, что он старше, чем показалось мне сначала. Лицо у него было гладкое, без морщин, но волосы — белые как снег и редеющие на макушке.
Кукла освободил для меня стул, бережно сняв с сиденья маленькую марионетку и пристроив ее на ближайшей полке. Сам он уселся на стол, а Вилем с Симмоном остались стоять. К их чести, их это не особо смутило.
Порывшись в груде вещей на столе, Кукла достал бесформенный кусок дерева и ножичек. Еще раз пристально, изучающе взглянул на мое лицо и методично заработал ножичком. На стол посыпались мелкие кудрявые стружки.
Как ни странно, мне не хотелось никого расспрашивать о том, что происходит. Когда задаешь так много вопросов, как я, мало-помалу учишься соображать, когда это уместно, а когда нет.
А кроме того, я и так уже знал, что мне ответят. Кукла был одним из тех немного безумных гениев, что сумели найти себе место в Университете.
Обучение в аркануме оказывает на головы студентов ряд противоестественных воздействий. Самая примечательная из всех этих противоестественных вещей — способность творить то, что большинство людей именует магией, а мы — симпатией, сигалдри, алхимией, именованием и всем прочим.
Некоторым все это дается легко, у других начинаются проблемы. Самые тяжелые сходят с ума и попадают в Гавань. Однако большинство голов не разбивается вдребезги, столкнувшись с арканумом, — так только, чуть-чуть трескается. Порой эти трещинки проявляются в мелочах: тиками или заиканием. Другие студенты слышат голоса, делаются забывчивы, слепнут, немеют… Иногда только на час или на день. Иногда навсегда.
По-видимому, Кукла был студентом, который тронулся умом много лет назад. Он, как и Аури, сумел найти себе место, хотя меня удивляло, как это Лоррен позволил ему поселиться здесь, внизу.
— Он всегда так выглядит? — спросил Кукла у Вилема и Симмона. Вокруг его рук уже громоздился небольшой сугроб светлых стружек.
— Обычно да, — сказал Вилем.
— Как именно? — уточнил Симмон.
— Как будто вы с ним играете в тирани, он обдумал игру на три хода вперед и уже решил, как именно он тебя обставит.
Кукла еще раз окинул взглядом мое лицо и срезал с дерева еще одну тонкую стружку.
— Это изрядно бесит, по правде говоря.
Вилем хохотнул.
— Кукла, это его думательное лицо. Он так выглядит очень часто, но не всегда.
— А что такое тирани? — спросил Симмон.
— Думатель… — задумчиво произнес Кукла. — И о чем же ты сейчас думаешь, а?
— Я думаю о том, что ты, Кукла, должно быть, очень тщательно наблюдаешь за людьми, — вежливо ответил я.
Кукла фыркнул, не поднимая глаз.
— При чем тут тщательность? И какой смысл наблюдать за людьми? Люди только и делают, что наблюдают. Не наблюдать, видеть надо, видеть! Лично я вижу то, на что смотрю. Я не наблюдатель, я — видящий!
Он еще раз взглянул на деревяшку у себя в руке, потом на мое лицо. И, явно удовлетворенный, сложил руки поверх своего изделия. Но я все же успел мельком увидеть свой собственный профиль, искусно вырезанный из дерева.
— Знаешь ли, чем ты был, чем ты не являешься и чем ты еще будешь? — спросил Кукла.
Это звучало как загадка.
— Нет.
— Видящим, — уверенно сказал он. — Ведь э'лир как раз и значит «видящий».
— Сейчас Квоут уже ре'лар, — почтительно сказал Симмон.
Кукла пренебрежительно фыркнул.
— Да нет, — сказал он, внимательно вглядываясь в меня. — Со временем ты, может, еще и станешь видящим, но не сейчас. А пока ты только смотрящий. Со временем ты станешь настоящим э'лиром. Если научишься расслабляться.
Он показал мне резную деревянную головку.
— Вот что ты тут видишь?
Это уже не был бесформенный кусок дерева. В слоях древесины проступили мои черты, исполненные напряженного размышления. Я наклонился поближе, чтобы рассмотреть получше…
Кукла расхохотался и вскинул руки.
— Все, поздно! — воскликнул он, на миг вновь сделавшись похож на мальчишку. — Ты смотрел слишком пристально и увидел слишком мало. Видишь ли, когда слишком долго смотришь, это может помешать увидеть!
Кукла поставил деревянную головку на стол, так что она как будто уставилась на одну из разбросанных марионетов.
— Видишь этого маленького деревянного Квоута? Видишь, как смотрит? Такой внимательный! Такой сосредоточенный! Он может смотреть хоть сто лет, но увидит ли он то, что прямо у него перед носом, а?
И Кукла вновь уселся. Его взгляд удовлетворенно блуждал по комнате.
— Так э'лир значит «видящий»? — спросил Симмон. — А прочие ранги тоже что-то означают?
— Поскольку ты — студент, имеющий полный доступ к архивам, думаю, ты и сам способен это выяснить, — ответил Кукла. Его внимание сосредоточилось на марионетке, лежавшей перед ним на столе. Он бережно опустил ее на пол, чтобы веревочки не запутались. Это было великолепное миниатюрное изображение тейлинского священника в серой рясе.
— Может, подскажешь, с чего начать поиски? — спросил я по наитию.
— «Речение» Ренфалька.
Повинуясь движениям пальцев Куклы, священник-марионетка поднялся с пола и раскинул свои конечности, как будто потягивался после долгого сна.
— Эта книга мне незнакома.
— На втором этаже, в юго-восточном углу, — рассеянно ответил Кукла. — Второй ряд, вторая стойка, третья полка, в правом конце, красный кожаный переплет.