Я долго смотрел на тело, потом оттащил его на юг. Я отыскал укромное местечко под ивой и сложил над ним курган из камней. А потом забрался в кусты и как следует проблевался.
Молния? Ну да, молнию объяснить непросто. Гроза прямо над головой. Фульманическое связывание между двумя одинаковыми стрелами. Попытка заземлить дерево сильнее, чем любой громоотвод. Честно говоря, не знаю, моя ли заслуга в том, что молния ударила именно там и тогда. Но, если верить историям, я призвал молнию, и молния ударила.
Судя по тому, что рассказывали остальные, молния была не одна, а несколько, одна за другой. Дедан описывал это как «столп белого огня» и говорил, что земля содрогнулась так сильно, что он не устоял на ногах.
Как бы то ни было, от могучего дуба остался только горелый пень высотой примерно с серовик. Вокруг валялись громадные обломки. Деревья поменьше и кустарники тоже занялись, но их потушило дождем. Большая часть дощатых щитов, которые разбойники использовали в качестве укрепления, разлетелась в щепки размером не больше фаланги пальца либо сгорели до углей. От ствола разбегались полосы развороченной земли, и поляна выглядела так, словно ее перепахал какой-то сумасшедший пахарь или разодрал когтями некий гигантский зверь.
Несмотря на все это, мы в течение трех дней после победы оставались в разбойничьем лагере. Рядом был ручей с чистой водой, а то, что оставалось от разбойничьей провизии, было куда лучше нашей. Более того: после того как мы спасли некоторое количество досок и парусины, все мы смогли позволить себе роскошь разместиться в палатках или под навесами.
Теперь, когда работа была выполнена, напряжение в отряде спало. Дождь перестал, а нам больше не требовалось прятать свой костер, так что Мартен быстро пошел на поправку. Дедан и Геспе разговаривали друг с другом вежливо, и Дедан теперь нес в мой адрес вчетверо меньше глупостей, чем прежде.
Но, невзирая на облегчение, которое мы испытывали, выполнив работу, сказать, что теперь все было в порядке, было никак нельзя. Историй по вечерам больше никто не рассказывал, и Мартен старался держаться от меня как можно дальше. И я его не винил, принимая во внимание, чего он насмотрелся.
Поэтому я при первой же возможности тайком уничтожил изготовленные мной восковые куклы. Теперь они мне были ни к чему, и неизвестно, что могло произойти, если бы кто-то из моих спутников случайно обнаружил их у меня в сумке.
Темпи ни словом не обмолвился о том, что я сотворил с трупом разбойника, и по тому, как он себя вел, я сделал вывод, что он не ставит мне это в вину. Оглядываясь назад, я сознаю, как мало я тогда понимал адемов. Но в то время я заметил лишь, что Темпи теперь меньше времени проводит, помогая мне обучаться кетану, и больше времени посвящает обучению нашему языку и обсуждению запутанного понятия «летани».
На второй день мы сходили на прежнюю стоянку за своими вещами. Я испытал большое облегчение, получив назад свою лютню, и особенно обрадовался, увидев, что чудесный футляр, подарок Денны, остался сухим внутри, невзирая на бесконечный дождь.
И, поскольку прятаться было больше не от кого, я принялся играть. Целый день напролет я почти ничего не делал, только играл. Я почти месяц провел без музыки, и мне ее так не хватало — вы себе и представить не можете.
Поначалу я думал, что Темпи моя игра не нравится. Кроме того, что я прежде каким-то образом задел его своим пением, я видел, что он всегда уходит из лагеря, как только я берусь за лютню. Потом я начал замечать, что он наблюдает за мной, но всегда издали и стараясь не попадаться на глаза. И как только мне пришло в голову обратить на это внимание, я обнаружил, что он всегда слушает, как я играю, выпучив глаза, как сова, и замерев, как камень.
На третий день Геспе решила, что ее нога, пожалуй, способна выдержать небольшой переход. Пришлось решать, что мы берем с собой, а что оставляем.
Это оказалось не так сложно, как могло бы быть. Большая часть разбойничьего добра была уничтожена молнией, падающим деревом или просто размокла под дождем. Однако в разоренном лагере все-таки осталось чем поживиться.
Обыскать как следует палатку главаря нам прежде не удалось: ее придавило огромным суком упавшего дуба. Упавший сук был крупнее иных деревьев, почти метровой толщины. Однако же на третий день мы наконец сумели перерубить его в нескольких местах и стащить его с останков палатки.
Мне не терпелось поближе взглянуть на труп главаря: было в этом человеке нечто смутно знакомое, что не давало мне покоя с тех самых пор, как он показался из палатки. Ну и, помимо всего прочего, я знал, что его кольчуга стоит никак не меньше дюжины талантов.
Однако главаря и след простыл. Над этим нам пришлось немало поломать голову. Мартен нашел только один след, ведущий прочь от лагеря, — след сбежавшего часового. Никто из нас не представлял, куда же делся главарь.
Для меня это была досадная загадка — очень мне хотелось взглянуть на него поближе. Дедан с Геспе полагали, что он просто-напросто сумел сбежать среди смятения, которое последовало за ударом молнии, — может быть, ушел по ручью, чтобы замести следы.
А вот Мартену, когда мы не нашли тела главаря, явно сделалось не по себе. Он бормотал что-то насчет демонов и наотрез отказывался приближаться к останкам палатки. Я лично думал, что он суеверный глупец, хотя, не стану отрицать, исчезновение тела и самого меня изрядно нервировало.
Внутри палатки обнаружился обеденный стол, койка, письменный стол и пара стульев, все разбитое в щепки и бесполезное. В обломках стола имелись какие-то бумаги — дорого бы я дал, чтобы их прочесть, но они слишком много времени пролежали в сырости, и чернила все растеклись. Кроме того, там нашлась тяжелая шкатулка из твердого дерева, величиной чуть поменьше буханки. На крышке красовался эмалевый герб Алверонов, и сама шкатулка была крепко заперта на замок.
Геспе с Мартеном признались, что немного умеют открывать замки, и, поскольку мне было любопытно, что там внутри, я предоставил им возиться с замком при условии, что они не станут его ломать. Они по очереди долго корпели над шкатулкой, но у них ничего не вышло.
Минут через двадцать безуспешных стараний Мартен развел руками.
— Нет, никак не пойму, где тут секрет, — сказал он и распрямился, упираясь руками в поясницу.
— Ну, давайте, что ли, я попробую, — вызвался я. Я-то надеялся, что шкатулку откроет кто-нибудь из них. Умение взламывать замки — совсем не то искусство, которым стоит гордиться арканисту. Оно не соответствовало репутации, которую я надеялся себе создать.
— Да ну? — Геспе приподняла бровь. — Да ты и впрямь юный Таборлин!
Я вспомнил историю, которую рассказывал Мартен несколько дней назад.
— А то как же! — рассмеялся я, воскликнул «Эдро!» самым что ни на есть звучным голосом, достойным самого Таборлина Великого, и хлопнул ладонью по крышке.
Шкатулка раскрылась.
Я был удивлен не менее прочих, но лучше сумел это скрыть. Очевидно, вышло так, что кто-то из них сумел-таки отпереть замок, но крышка застряла. Может, дерево разбухло за то время, что шкатулка пролежала в сырости. А когда я ударил по крышке, она и открылась.
Но они-то этого не знали. Судя по их виду, можно было подумать, будто я у них на глазах произвел трансмутацию золота. Даже Темпи, и тот приподнял бровь.
— Молодец, Таборлин! — сказала Геспе так, словно не была уверена, не разыгрываю ли я их.
Я решил промолчать и сунул свой набор импровизированных отмычек обратно в карман плаща. Если уж я собираюсь стать арканистом, лучше стать знаменитым арканистом!
Напустив на себя торжественный и властный вид, я поднял крышку и заглянул внутрь. И первое, что я увидел, был сложенный в несколько раз лист плотной бумаги. Я достал его.
— Что это? — спросил Дедан.
Я показал лист им всем. Это была тщательно выполненная карта окрестностей, и на ней был подробно вычерчен не только изгиб тракта, но и расположение всех соседних хуторов и ручьев. На тракте были отмечены и надписаны Кроссон, Фенхилл и трактир «Пенни и грош».
— А это что? — спросил Дедан, ткнув толстым пальцем в неподписанный крестик в чаще леса, к югу от дороги.
— Думаю, это и есть этот самый лагерь, — сказал Мартен. — Вон и ручей рядом.
Я кивнул.
— Верно. Мы ближе к Кроссону, чем я думал. Можем двинуться отсюда прямо на юго-восток и выиграть больше дня пути.
Я взглянул на Мартена.
— Как тебе кажется?
— Сейчас. Дай погляжу.
Я протянул ему карту, он изучил ее.
— Похоже на то, — согласился он. — Я и не думал, что мы забрались так далеко на юг. Если пойти в ту сторону, мы выиграем больше тридцати километров.
— Хорошо бы! — сказала Геспе, потирая перевязанную ногу. — Если, конечно, кто-нибудь из вас, господа, соизволит меня донести.
Я снова занялся шкатулкой. Шкатулка была набита тугими матерчатыми свертками. Я взял один из них в руки и увидел блеск золота.
Я услышал ропот присутствующих. Заглянул в остальные свертки, маленькие, но тяжелые, — всюду были монеты, сплошь золотые. Я прикинул, что там должно быть больше двухсот роялов. Сам я роялов никогда в руках не держал, однако знал, что один роял стоит восемьдесят битов — почти столько же, сколько маэр выдал мне на весь поход. Неудивительно, что маэр так стремился положить конец грабежам своих сборщиков налогов.
Я прикинул в голове, переведя содержимое шкатулки в более привычную монету, — у меня вышло более пятисот серебряных талантов. Достаточно денег, чтобы купить приличный придорожный трактир или целую ферму со всем скотом и скарбом. На такие деньги можно приобрести скромный титул, должность при дворе, офицерский чин…
Я видел, что все остальные тоже производят подсчеты.
— Как насчет того, чтобы поделить хотя бы часть? — спросил Дедан без особой надежды.
Я поколебался, потом сунул руку в шкатулку.
— Как по-вашему, по роялу на каждого будет справедливо?