Фелуриан кинулась ко мне, радостно хохоча, словно я только что выиграл в какую-то игру. Она повисла у меня на шее и расцеловала с неистовством целой дюжины детишек.
Прежде она ни разу не дозволила мне примерить шаэд, и теперь, когда она накинула его на мои обнаженные плечи, я изумился. Он был почти невесомый и мягче самого роскошного бархата. Казалось, будто я накинул на плечи теплый ветерок, тот самый, что ласкал мою кожу на темной лесной поляне, куда Фелуриан водила меня собирать тень.
Я хотел было пойти к озерцу, посмотреться в него, чтобы узнать, как я выгляжу, но Фелуриан накинулась на меня. Повалив меня на землю, она оседлала меня, и шаэд раскинулся под нами, как толстое одеяло. Она собрала его края вокруг нас и принялась целовать меня в грудь и в шею. Горячий язык коснулся моей кожи.
— Теперь, — сказала она мне в ухо, — каждый раз, как твой шаэд будет обнимать тебя, ты станешь думать обо мне, и всякое его прикосновение будет как мое прикосновение.
Она медленно двигалась на мне, прижимаясь ко мне всем своим обнаженным телом.
— И сколько бы женщин у тебя ни было, ты будешь помнить Фелуриан, и ты ко мне вернешься!
После этого я понял, что мое пребывание в Фейе подходит к концу. Слова Ктаэха застряли у меня в голове, как колючки, и непрерывно гнали меня назад, в мир. То, что я находился на расстоянии броска камнем от убийцы своих родителей и не понял этого, оставило у меня на губах привкус горечи, которого не могли смыть даже поцелуи Фелуриан. К тому же в голове у меня непрерывно крутилось то, что Ктаэх сказал о Денне.
И вот наконец я проснулся и понял, что время настало. Я встал, собрал свою дорожную сумку, оделся — впервые за целую вечность. Было как-то даже странно чувствовать на себе одежду. Сколько же времени меня не было? Я запустил пальцы в отросшую бороду, пожал плечами и отмахнулся от этого вопроса. Что толку гадать, все равно скоро узнаю!
Обернувшись, я увидел Фелуриан, которая с грустным лицом стояла в центре беседки. На миг мне подумалось, что она начнет просить, чтобы я не уходил, но нет, ничего подобного. Она подошла ко мне, окутала меня шаэдом, точно мать, одевающая ребенка, который собирается выйти на мороз. Казалось, даже бабочки, ее спутницы, и те приуныли.
Она несколько часов вела меня через лес, пока мы не пришли к паре высоких серовиков. Она накинула на меня капюшон шаэда и велела закрыть глаза. Потом немного поводила по кругу — и я ощутил, что воздух вокруг слегка изменился. Открыв глаза, я понял, что лес вокруг не тот, через который я шел за секунду до того. Странное напряжение в воздухе исчезло. Это был мир смертных.
Я обернулся к Фелуриан.
— Госпожа моя, — сказал я, — мне нечего дать тебе на память…
— Кроме обещания вернуться.
Ее голос был нежен как лилия, но в нем слышалось предостережение.
Я улыбнулся.
— Я хочу сказать, мне нечего тебе подарить, госпожа.
— Кроме воспоминаний…
Она подалась ближе.
Закрыв глаза, я простился с ней несколькими словами и множеством поцелуев.
И ушел. Мне хотелось бы сказать «даже не обернувшись», но это была бы неправда. Ее вид едва не разбил мне сердце. Она казалась такой крохотной рядом с огромными серыми камнями. Я едва не вернулся, чтобы поцеловать ее снова, всего один разок, на прощание.
Но я понимал, что если вернусь, то никогда уже не сумею уйти. И силой заставил себя пойти дальше.
Когда я обернулся во второй раз, она исчезла.
ГЛАВА 107ПЛАМЯ
Когда я пришел в трактир «Пенни и грош», солнце давно уже село. Огромные окна трактира сияли светом ламп, у коновязи стояла дюжина лошадей, жующих овес из своих торб. Дверь была распахнута, на темную улицу падал косой квадрат света.
И все же что-то было не так. Не было слышно приятного гомона, который непременно несется по вечерам из любого переполненного трактира. Ни шепота. Ни шороха.
Я в тревоге подкрался ближе. Сразу все волшебные сказки, что я когда-либо слышал, пришли мне на ум. А вдруг меня не было много лет? А то и десятилетий?
Или причина куда более обыденна? Вдруг разбойников было больше, чем мы думали? Вдруг они вернулись, обнаружили, что лагерь разорен, явились сюда и напали на трактир?
Я подобрался к окну, заглянул внутрь и понял, в чем дело.
В трактире было человек сорок-пятьдесят. Они сидели за столами, на лавках, стояли вдоль стойки. И все затаив дыхание слушали того, кто сидел у очага.
Это был Мартен. Он от души хлебнул пива и продолжал:
— Я не мог отвести глаз. Да мне и не хотелось. Но тут Квоут вышел вперед, заслонил меня от нее, и на миг я избавился от ее чар. Я весь облился холодным потом, как будто на меня ведро воды опрокинули. Попытался было его оттащить, но он отпихнул меня и бегом к ней.
Лицо Мартена было изборождено скорбными морщинами.
— А чего ж она адема не забрала и верзилу вашего? — спросил человек с ястребиным лицом, который сидел поблизости, в углу возле очага. Он барабанил пальцами по потертому скриличному футляру. — Кабы вы ее и в самом деле видели, вы бы все за ней побежали!
Народ в зале загомонил в знак согласия.
На это отозвался Темпи, сидевший за соседним столом: его легко было заметить по кроваво-красной рубахе.
— Когда моя расти, я учусь владеть собой.
Он поднял руку и стиснул кулак, поясняя свою мысль:
— Больно. Голод. Жажда. Устал.
Он встряхивал кулаком после каждого слова, давая понять, что способен преодолеть все это.
— Женщины.
На его губах появилась еле заметная улыбка, и он снова тряхнул кулаком, но уже без прежней суровости. По залу пробежал смешок.
— Я скажу вот. Если бы Квоут не пошел, я бы мог.
Мартен кивнул.
— Ну а что касается нашего другого товарища…
Он кашлянул и указал на другой конец зала.
— Его Геспе уговорила остаться.
По залу снова прокатился смех. Пошарив глазами, я нашел, где сидели Дедан с Геспе. Отчаянно покрасневший Дедан пытался скрыть смущение. Геспе властно положила руку ему на колено и улыбалась потаенной, довольной улыбкой.
— На следующий день мы принялись его искать, — сказал Мартен, вернув себе внимание публики. — Мы пошли через лес по его следам. Метрах в восьмиста от озерца мы нашли его меч. Наверняка он его потерял в погоне за ней. Его плащ висел на ветке неподалеку оттуда.
Мартен показал ветхий плащ, который я купил у лудильщика. Плащ выглядел так, словно его собаки драли.
— Видно, плащ зацепился за ветку и Квоут избавился от него, только бы не потерять ее из виду.
Он рассеянно пощупал драные края.
— А ведь будь плащ попрочнее, он, может, сейчас был бы с нами…
Услышав эту реплику, я понял — мой выход! Я шагнул на порог и почувствовал, как все повернулись в мою сторону.
— Ничего, я добыл себе плащ получше, — сказал я. — Фелуриан соткала мне его своими руками. И мне тоже есть о чем рассказать. Да такое, что вы станете это рассказывать детям и детям своих детей.
На миг воцарилась тишина, а потом поднялся оглушительный гомон: все заговорили разом.
Мои товарищи уставились на меня, не веря своим глазам. Дедан оправился первым и несказанно меня удивил: он подошел ко мне и грубовато обнял одной рукой. Я только теперь заметил, что вторая рука у него висит на перевязи.
Я бросил на нее вопросительный взгляд.
— Что, вы попали в передрягу? — спросил я, пока вокруг бушевал хаос.
Дедан покачал головой.
— Это Геспе, — коротко ответил он. — Ей не понравилась мысль, что я рвану вдогонку за этой феей. Ну, и она… вроде как убедила меня остаться.
— Руку тебе сломала?
Я вспомнил свое прощальное воспоминание о том, как Геспе прижимала его к земле.
Верзила потупился.
— Есть малость. Она вроде как держала меня, а я выкручивался…
Он улыбнулся несколько смущенно.
— Так что, наверно, можно сказать, что мы сломали ее вдвоем.
Я хлопнул его по здоровому плечу и рассмеялся.
— Как мило! Ужасно трогательно.
Я бы сказал что-нибудь еще, но шум в зале стих. Все смотрели на нас — на меня.
Я посмотрел на собравшихся и вдруг растерялся. Ну как же им объяснить?..
Я вам уже говорил, что не знаю, сколько времени я провел в Фейе. Но много, очень много. Я прожил там так долго, что даже привык к его странностям. Я там прижился.
И теперь, когда я вернулся в мир смертных, я чувствовал себя странно в переполненном трактире. Мне было непривычно находиться под крышей, а не под открытым небом. Прочные деревянные скамьи и столы выглядели ужасно примитивными и грубыми. Свет ламп казался неестественно ярким и резким.
Я тысячу лет не общался ни с кем, кроме Фелуриан, и люди вокруг казались мне странными. Белки глаз меня пугали. От них пахло потом, лошадьми и горьким железом. Голоса у них были грубые и резкие. Движения неуклюжие и напряженные.
Но все это мелочи, самая суть не в этом. Я чувствовал себя не на месте в своей собственной шкуре. Меня крайне раздражала необходимость снова носить одежду, и больше всего мне хотелось вернуться к привычной наготе. Ноги чувствовали себя в башмаках, как в темнице. По пути в «Пенни и грош» я все время боролся с желанием разуться.
Глядя на лица вокруг, я увидел молодую женщину, не старше двадцати лет. У нее было милое личико и ясные голубые глаза. И идеальные губы для поцелуев. Я шагнул было в ее сторону, всерьез намереваясь обнять ее и…
Я внезапно остановился, уже потянувшись погладить ее по щеке, и голова у меня пошла кругом. Тут все было иначе. Мужчина, сидящий рядом с женщиной, — наверняка ее муж. Это ведь важно, да? Этот факт казался мне очень смутным и малозначительным. Отчего я до сих пор не поцеловал эту женщину? Отчего я не хожу голым, не ем фиалок, не играю на лютне под открытым небом?
Я снова окинул взглядом комнату, и все вокруг показалось мне ужасно нелепым. Эти люди, которые сидят на лавках, закутанные в многослойные одежды, и едят ножом и вилкой… Я внезапно осознал, как это все бессмысленно и надуманно. Это было невероятно смешно. Они как будто играли в игру, даже не сознавая этого. Это было как шутка, которой я прежде не понимал.