Он снова замолчал. И уже не выдержал Нофрин:
– Ну говори уже, что ты там нашел?
Юрий усилием воли заставил себя не отводить взгляда от двери, откуда в любой момент могла начаться атака.
Шипение рации иногда перебивало слова Ивана:
– Завтра наступает конечная фаза действия вакцины не только в нашем городе и не только в нашей стране. Это по всему миру. Везде в одни и те же даты были проведены вакцинации населения. Причем особых доноров на день раньше, чем остальных.
– Ну и?
– Это не вакцина, Юр…
Теперь не выдержал Николай, опасно повернувшийся от двери в сторону Ивана:
– Да не тяни уже, твою дивизию!
Иван продолжал говорить громко, чтобы было слышно всем, при этом обращался только к Юрию:
– Ты видел по городу сотни фур и бензовозов?
Юрий кивнул.
– А самосвалы, груженные известью, видел на подъездах к городу и на всех парковках?
Юрий уже никак не отреагировал, но бензовозы и самосвалы ярко и четко всплыли в памяти.
Иван сбавил тон:
– Завтра примерно три четверти населения почувствуют себя плохо и соберутся в центрах оказания помощи, которые, если помнишь, организованы неподалеку от стадионов.
Снова зашипела рация. Пустой дверной проем чуть расплылся от приступа тошноты и сведенного живота. То ли от побочного эффекта, то ли из-за того, что сейчас должен был сказать Иван.
– А потом настанет паралич.
Юрий заметил, как бойцы оглядываются на Марину.
– Но на хрена?! – уже заорал Колян.
Периферийным зрением Юрий заметил, как вздрогнул доктор.
– Это и есть их решение проблемы! – тоже повысил голос Иван. – В результате паралича… в конце концов останавливается сердце. Как минимум три четверти населения будут ликвидированы.
Проем двери будто качнулся, и Юрий даже напряг палец на курке. Нофрин и Николай даже забавны с открытыми ртами.
Голос Ивана словно отдалился:
– Сокращение населения на 7 миллиардов – вот их решение проблемы.
Слова Ивана все отдалялись и отдалялись. Вот сейчас наконец начнется атака, они будут стрелять, в них будут стрелять, даже наверняка попадут, и будет боль… Юрий провел рукой по ствольной накладке автомата. Но лучше так, лучше не знать то, что сказал этот… Иван всегда был против государства. И причины были. Но это…
Голос Ивана будто снова приблизился:
– Я сделал ролик, и он уйдет в Сеть сегодня вечером. Там все, что я нашел. Это и списки на довольствие. И вообще все планы на следующий месяц уже из расчета на десятикратно уменьшившееся население!
Колян и Нофрин теперь смотрели на Юрия. Хофман тоже.
– Че-то у твоего друга, походу, кукуху снесло, – ошалело сказал Колян.
Нофрин тоже покачал головой и отвернулся к двери с видом несколько растерянным:
– Псих.
Иван продолжал перечислять, с каждым словом все сильнее натягивая всем нервы:
– Тысячи морозильников для органов! Морозильные сейнеры в порту для хранения тел! Бензовозы для крематориев и сжигания тел. Бульдозеры, экскаваторы и самосвалы с известью для захоронения тел!
Слова, как гвозди, пробивали череп, прошивали легкие, выпуская воздух.
Зачем, зачем он это говорит?
Ведь этого всего не может быть! Это никак невозможно, и это совершенно очевидно! Это полный нонсенс, потому что означало бы, что Марина уже не встанет и не будет смеяться, что ее, по сути, уже нет… Означало бы, что все зря!
В мозгу Юрия словно что-то взорвалось, в красной пелене, как в кровавом тумане, Иван сделался похожим на демона, и капитан заорал:
– Кончай свой бред!
Иван не отпрянул, не отступил от напора. Слова-гвозди расплавились и застыли скалой:
– Расскажи всем своим. Силовики должны остановить это. Если еще не поздно.
– Псих, – снова с нотками удивления покачал головой Нофрин и удобнее обхватил автомат.
Доктор Хофман уставился в стену напротив.
Колян истерично заржал и последовал его примеру.
Красная пелена спала. И хоть руки дрожали сильнее обычного, все стало ясно. Иван все-таки тронулся на почве своей ненависти и мести государству. Решил бунт устроить. Да еще и ждет помощи от гвардии правопорядка, от него, капитана Ковригина.
А он уже было начал думать, что мир перевернулся с ног на голову…
Что Марина так и останется в этом кресле… Что с Кириллом завтра произойдет то же самое…
Псих.
Иван выдохнул, и Юрий разобрал отчаянье в его голосе. Когда-то однажды Юрий уже слышал эту неизбывную тоску. Тогда, когда Иван говорил доктору, который вел его мать, что денег они не собрали.
– Ты меня не слышишь!
В коридоре, где до этого установилась нехорошая тишина, вдруг раздался крик. Это не были какие-то слова, просто крик, похожий на крик раненого зверя. Затем раздался одиночный пистолетный выстрел, и Юрий разобрал: «Ты!»
Звук чуть приблизился.
– Слышишь, капитан?! Ковригин! Ты добился своего, мне больше не нужна твоя сука!
Юрий растянул губы в улыбке, чувствуя, как обнажаются зубы, и связки вибрируют от тихого рычания.
Как будто в разгар сна жестко и неумолимо зазвонил будильник, словно нашкодившего котенка втягивающий в реальный мир.
Ну вот и все.
Взгляды Нофрина и Николая как прощальные объятия. Каждый все понял.
Генералу больше не нужен донор, значит, ему сообщили, что его жена умерла. Теперь нет никакой причины беречь их и выбирать средства…
Значит, времени у них не осталось.
Жаль, могло бы получиться. Штурмующие уже на подходе к десятому этажу. Не успели. Капитан пошевелил онемевшим указательным пальцем на спусковом крючке и плотнее обхватил левой рукой цевье.
Голос приблизился по коридору и стал безупречно разборчив:
– Но ты не радуйся. Стимулятора ей не вкололи, по времени у нее как раз сейчас остановится сердце, и ты будешь смотреть в ее пустые распахнутые глаза! А завтра и ты, и твой выродок позавидуете ее смерти! Слышишь меня, урод? У тебя же есть маленький сын? Вот ему я не завидую вообще! Но ты все сам завтра увидишь! Я оставлю тебя в живых, и ты увидишь!.. Так что встретимся в аду, капитан!!!
Какая-то возня, и второй голос:
– Товарищ генерал-майор, надо уходить!
– Оставьте меня! Все прочь! – И снова словно звериный вой.
В напряженной тишине Юрий держал под прицелом вход, но никто не пытался забросать их гранатами или начать штурм. В голове попавшей в сеть птицей билась фраза: «Как раз сейчас у нее остановится сердце». Он тяжело сглотнул сухим горлом, обернулся на Нофрина. Потом на Хофмана.
– Что он там про остановку сердца говорил? Что можно сделать?
Доктор молчал.
За него ответил Иван:
– Поэтому я и не знал, как тебе сказать…
Юрий наконец понял, что Роевский не шутил и никто не пойдет на них, и бросился к Марине. Она совсем слабо подергивалась, и, холодея, Юрий понял, что это перебои в дыхании, легкие, словно шелковые ткани, опадали на смятую постель и больше не поднимались, увядали, растворялись в безжизненном беспорядке.
Он приложил ухо к груди Марины. Между еле слышными ударами проходила вечность.
– Ну можно же что-то сделать! Эй ты! – Юрий вскочил и схватил за грудки доктора. – Ну же! Укол! Стимулятор! Делай что-нибудь!
Тот только мотал головой и выкатывал глаза:
– Тут ничего нет! Антидот в операционной!
Юрий бросил его, схватил Марину – странное ощущение, будто не за что взяться. Положил на спину на пол, запрокинул ей голову и поднял подбородок.
Тридцать надавливаний на грудную клетку, два вдувания в рот.
Еще тридцать, еще два.
Какие холодные губы.
Дыши!
Еще тридцать! Два!
Давай, родная!
Юрий потерял ощущение времени.
Сколько прошло времени? Будто стало темнее.
Он поднял голову, перед ним сидел Иван.
Руки и ноги наливались свинцом, внутри пустело, пережатое спазмом горло мешало вдохнуть. Юрий все медленнее надавливал на грудь, в которой он, когда прикладывал ухо, уже ничего не слышал.
Чьи-то руки легли на плечи.
Голос Ивана:
– Все, Юр… Все… Она ушла. Остановись.
Капитан так и остался сидеть, прижав ухо к замершей, опустевшей груди.
Он вытянул руки и зарыл пальцы в шелковые волосы. Безжизненные. Он ощупал ее лицо, пальцами опустил ей веки.
Шум за окном становился все интенсивнее. Там шел бой.
Что теперь? Зачем?
Все зря?
Юрий сел.
Нофрин и Колян оставались на своих позициях. Его боль частично была их болью.
Хофман в страхе забился в дальний угол.
Нет, нельзя расслабляться. Надо выжить и вернуться ради Кирилла.
Ради сына.
От того, что он мысленно произнес это, мир снова будто исказило, как картинку телевизора. Это на самом деле?
Взрывы и автоматные очереди говорили, что да.
Но как же все по-другому.
Юрий перевел взгляд на Ивана.
Так значит, все это правда?
Сердце вдруг затрепыхалось, словно агонизирующий лев.
Но это значит, что завтра все? И Кирилл тоже?
Рано расслабляться! Значит, надо во что бы то ни стало выжить и развалить эти гребаные морозильники!
Иван вглядывался в планшет в связке с внешней батареей и рацией и вдруг потянулся за наушниками. Переключил несколько волн. Послышался слабый крик, заглушаемый помехами:
– Клумба! Клумба! Нужна поддержка! Нас зажали в районе восьмого этажа! Нужна поддержка!..
Звук прерывался, и, судя по тому, что никто не отвечал, слышали передачу только они в этом зале. Глушилка.
Похоже, это его штурмовики в здании, которые шли за ними!
Юрий поймал на себе тревожные взгляды Нофрина и Николая и подвинулся к Ивану:
– Их не слышат. Мы можем передавать?
Иван что-то посмотрел на экране планшета:
– Мощность постановщика помех снижается. Мы ближе к окну, может, сигнал и пройдет. Держи! – Он протянул Юрию рацию.
Капитан поднялся на ноги, пытаясь увидеть хоть что-то в окне, но, поняв бесполезность, опустился обратно под прикрытие стены:
– Клумба! Клумба! Ковригин на связи! Штурмовая группа заблокирована в здании в районе лестничной площадки восьмого этажа! Просит подкрепления для поддержки снизу! Как приняли? Прием?