Несколько долгих секунд было слышно только шипение, потом донеслось:
– Клумба на связи! Приняли! Рады слышать, Ковригин! Передай нашим, подмога на подходе! Прием!
Юрий узнал голос Агарова. Значит, он сам здесь!
Ковригин оглянулся на улыбающихся во весь рот Нофрина и Коляна:
– Принято, Клумба! Рад слышать, командир! Штурмовой группе от Клумбы! Подмога на подходе! Как поняли? Прием!
Едва различимый голос прорвался сквозь помехи:
– Принято! Спасибо, Ковригин! На подходе! Ты где!
– Мы на десятом! В зале Обмена! Как поняли? Прием!
– На десятом, принято! До скорого!
– До скорого! Ковригин Клумбе! Прием!
– Чего тебе, Ковригин? – полковник пока не отошел от рации.
Юрий медленно и членораздельно проговорил:
– Есть очень важная информация. При встрече. Время архикритично. Повторяю, время архикритично.
– Принял тебя, Ковригин. Ждем. Конец связи!
– Конец связи!
Юрий вернул рацию Ивану и оглянулся на Нофрина и Коляна. В их глазах снова появилась надежда. Помощь близка.
Иван продолжал перебирать волны. Юрий тормознул его:
– Держи их волну, вдруг что.
– Они у меня в ушах, – показал на наушники Иван. – Пока сканирую другие частоты… Хочу волну недругов поймать, что они там?..
Юрий посмотрел на бледное, словно вымазанное мелом, лицо Марины. Кое-что не давало ему покоя:
– Слышь, Вань, а зачем все-таки, чтоб паралич? Нельзя, что ли, просто усыпить?
Иван зыркнул на него исподлобья:
– Помнишь, Марина спрашивала про технологию заморозки органов? Так вот это правда. По технологии, чтобы орган был успешно заморожен, нужно, чтобы донор в момент забора был в сознании.
Перед глазами Юрия встали скальпели, много скальпелей и выкаченных глаз, и немых ртов.
– Да ну нах… – выдохнул Николай. – Так это они не просто нас проредить собрались, но и выпотрошить еще?
В желудке что-то провернулось и затошнило сильней прежнего.
То есть завтра все они вот так будут лежать кто где, и хирурги будут ходить между ними, как между рядами в супермаркете?.. А Кирилл? А детей сколько. Юрий сжал автомат. Голос его дребезжал, как монета на металлической поверхности, которая вот-вот упадет и покажет орла или решку:
– Щас выбираемся и сразу к командиру. Поднимаем всех!
Колян сурово кивнул. А Нофрин пробормотал:
– Сдохну, а порву нелюдей.
Юрий снова обратился к Ивану:
– Вань, где там наши?
Тот что-по покрутил. И вдруг из рации донеслось:
– Стрекоза, цель – окна десятого этажа здания. Как принял?
Иван виновато сказал:
– Извините, перескочила волна. Щас…
– Подожди-подожди, – остановил его Нофрин.
Тем временем второй голос в динамике ответил:
– Это Стрекоза, вас понял. Ракетный удар по десятому этажу здания. На боевом!
До Нофрина дошло первым:
– Эй, это про какой они десятый этаж?! На нас наводят? Вызывай, Юра!
Иван растерянно развернул ко всем планшет. Похоже, он нашел сигнал с камеры летчика вертолета. Картинка сверху разворачивалась, и прямо по курсу вставало здание больницы.
Юрий схватил рацию и заорал в микрофон:
– Стрекоза! Не стреляйте! На десятом этаже оперативная группа МВД! Как слышите? Немедленно отмените атаку! Прием!!!
Напряженная тишина повисла на бесконечную секунду. А потом донесся голос Ивана:
– Нас снова заглушили…
Здание на экране все приближалось, и за окном стал различим стрекот винтов.
– Все в коридор!!! – заорал Ковригин и схватил Марину.
Коля подскочил помочь.
…Иван собирал свое оборудование. Секунды замедлились, а собственный голос стал ниже, как на останавливаемой пленке:
– Ваня! Бегом!!! Брось все!!!
Вот хохолок друга качнулся на большой смешной голове, немного растерянное лицо обратилось к Юрию.
Не успеет…
Из-за окна донеслось слабое шипение, и по лицу Ивана, отворачивающегося от экрана на звук, Юрий понял, что ракеты уже пошли…
Юрий передал Марину Николаю, подтолкнув его, чтобы шел дальше в коридор, и прыгнул на Ивана, прикрывая своим телом. На секунду они оказались лицом к лицу.
Как-то странно получилось. Ну, хоть сын пусть…
Юрий начал было:
– Передай Кириллу, чтобы…
Но в следующую секунду сзади что-то тяжко вздрогнуло, и все погрузилось во тьму.
Часть 2
Иван очнулся от звона в ушах. Было непонятно, действительно что-то звенит или это его слуховая галлюцинация. Он медленно открыл глаза и какое-то время соображал, что перед ним. Что-то темно-красное.
Иван по ощущениям понял, что лежит на животе, лицом уткнувшись в локоть, и то, что он видит, должно быть куском пола.
Он вспомнил взрыв и мгновение до него. В глазах защипало.
…Юрий что-то он хотел передать сыну. Не договорил.
Иван попытался поднять голову, охнул от яркого цветка боли, расцветшего в затылке, и опять прилег. Но он все-таки успел разглядеть сквозь дым. Рядом лежал планшет, дальше – входной дверной проем, куда его, по всей видимости, отбросило взрывом, а чуть левей – Юра…
Это его кровь из развороченного осколками тела залила весь пол вокруг, в ней отражались языки пламени – горел томограф.
Сколько он так пролежал? Минуту? Десять? Все равно, судя по тому, что он видел с камер на планшете перед взрывом, так быстро это не могло закончиться.
Иван потянулся к планшету и начал различать сквозь писк в ушах отдаленные звуки. Взрывы и выстрелы. Пол под ним периодически вздрагивал. Слух возвращался.
Прямо над ним раздался голос:
– Бля, не успели, Юрец…
Иван сделал усилие и поднял голову. В проеме стояли Нофрин с Николаем, а дальше за ними – еще бойцы.
Нофрин присел рядом:
– Живой?
– Вроде.
Нофрин оглянулся и сказал кому-то громко:
– Айтишник трехсотый. И два двухсотых.
– Ну, берите и пошли, пока здесь все не рухнуло.
– Сергей, планшет, – слабо окликнул Нофрина Иван.
– Забрал.
Ивана подняли, все задвигалось; тела он почти не чувствовал. С усилием почти прошептал:
– Стойте… Главное!
– Чего еще? – остановился Нофрин и наклонился к нему.
Иван сделал еще усилие:
– Антидот в операционной. Возьмите доктора, если живой, он покажет.
Перед глазами Ивана проплывали лица, руки.
– А что Роевский?
– Ушел.
Такие всегда уходят.
А такие, как Юра, нет.
Хотя нет, просто в разные места.
У голосов вокруг появились хвостики эха.
– Нашли, кто вертушку на нас навел?
– Нет пока, но кто-то из своих. Что там Юрий хотел командиру доложить?
– Вон айтишник оклемается, все расскажет.
Ивана несли, потом везли, над ним склонялись лица, ему что-то делали, кажется, пару раз укололи.
Потом появилось скуластое лицо с плоской переносицей и тремя звездочками на погонах.
– Ты тот самый айтишник?
– Так точно, товарищ полковник.
Это и был командир. Иван попытался сесть. Но его мягко придержали:
– Отдыхай, успеешь.
– Времени нет. И я не знаю, хватит всем вашим антидота…
Полковник кивнул:
– Ничего. Выбрать свою смерть – это уже немало.
Перед глазами Ивана, громко шелестя, слетали какие-то афиши – глупые и бесполезные, разваливались пустые эстрады, сморщивались, как печеная картошка, громкоговорители.
А ведь и правда, это уже немало.
*****
Иван смог поговорить с командиром Юрия, и тот оказался настроен очень решительно.
Пока миллионы смотрели ролик айтишника на ютубе, полк МВД во главе с полковником вышел на улицы, и к нему стали присоединяться другие военные и полицейские. Не только в их городе. Везде. Волна докатилась до других стран. Они крушили фуры-морозильники, подрывали самосвалы с известью, и белый «снег» кружил над городами и селами, преломляя лучи прорвавшего тучи солнца.
Иван смотрел на серую башню, словно погруженную и парящую в жидкости со снежинками в новогоднем шаре, и сердце трепетало, грудь все расширялась, гулко резонируя счастливым смехом.
Когда ролик закончился, прозревший народ стал выходить на улицы, и все вместе они образовывали реку, которая текла в сторону Башни, словно неумолимо сжимающийся несокрушимый кулак возмездия. Ее надо разрушить, не оставить камня на камне. Довольно рабства! Конец обману!
Иван, стоя на крыше одной из раскуроченных фур, вокруг которой на асфальте растеклась лужа от тающего льда, приложил ладонь козырьком ко лбу. Как незаметно они проникли в сознание каждого. А ведь он еще помнит время, когда никто бы не позволил даже самой мысли о том, что людям не принадлежит ничего, включая собственное тело. Эту мысль внедрили исподволь, что у людей ни на что нет прав, что им ничего не принадлежит, что это они должны государству. Что их органы у них, по сути, в долг. Все принадлежит системе. Фабрика органов, как и все прочие фабрики и заводы.
Но этому пришел конец. Баста! Иван чувствовал, что сердце в груди стало таким большим, что вот-вот разорвет ее и полковым барабаном устремится выбивать темп идущим к трону тирана.
Вдруг то там, то здесь, как грибы после дождя в мультфильме, стали появляться пункты выдачи продпайков. Они набухали карикатурными каплями и лопались, оставляя после себя реальные столы с тучными тетками, кричащими перед собой и вокруг, и по всему городу, и сосредоточенными счетоводами с блокнотами в руках, со звонящими кассовыми аппаратами, отмечающими очередной выданный паек. На людей хлынул поток каш, бутилированной воды, замороженных пельменей, молока…
И уже никто не движется к башне, а собирает рассыпавшиеся пакеты с яблоками, мандаринами и печеньями.
В воздухе вспыхивают слова: «Главное – стабильность!», «Любые перемены – это опасность!», «Неизвестность – это холод и голод! Это болезни и неопределенность!», «Зачем рисковать тем, что имеешь? Близкими, собой?».
И вот колбаса и мясо с рыбой в вакуумных упаковках уже сыплются с неба вперемешку с бутылками вин, виски, водки… Они плавно слетают к ногам толпы, задорно позвякивают при посадке и побле