скивают – призывно, доступно.
Военные тоже остановились.
Иван рядом с полковником. Потянул его за рукав:
– Не слушайте! Не слушайте это! Вы же уже это проходили!
Но его самого никто не слушал.
Полковник деловито расставлял бойцов в оцепление, и они помогали всем организованно уносить пайки к себе домой. Улицы пустели.
– Это же только корм! Вы же люди! Нельзя менять еду на свободу!
Иван бежал среди редеющей толпы и заглядывал в довольные и раздраженно отворачивающиеся от него лица.
Набат!
Нужно бить в набат, чтобы они снова очнулись!
Иван поднялся на колокольню и схватился за веревки колоколов, чтобы удержаться от порыва колючего морозного ветра.
Он достучится.
Иван уперся и дернул языки бронзовых сфер.
Вы же не скот, вы же люди!
Колокола нестройно звякнули. Тихо, сухо. Звук словно умирал, только отлетая от звонницы, и сыпался вниз высохшими трупиками птиц…
Люди!
Звук становился все тише.
Иван напряг все силы, тянул на себя, перебегал и тащил в противоположную сторону.
Наконец звук вернулся громогласными взрывами, и он понял, что стучит в двери. Огромные трехметровые черные дубовые двери с бронзовыми ручками и кольцом, на котором красовался символ треугольника с глазом внутри, от которого исходили лучи. Иван брезгливо отдернул руку и отошел на шаг.
Это была дверь в Башню. Справа и слева, скучая, стояли в карауле затянутые в парадную форму и не обращающие на него внимания солдаты.
– Зачем стучишь? – раздался голос в пустоте. – Мешаешь. А там тебя все равно никто не слышит.
Иван обернулся на пустые улицы, замусоренные пакетами и упаковками от проднаборов. Люди разошлись по домам, и из окон все чаще слышались радостные нетрезвые крики и песни.
Иван снова повернулся к двери и попятился, сжимая кулаки и задирая голову на уходящие в небо бесконечные стены.
– Я вас ненавижу!
Это негромко сказанное упало к основанию, впиталось в фундамент, вызвало едва заметную волну дрожи по стенам, снизу к невидимому в облаках пику.
– Думаете, что, поднявшись и запершись в этой Башне, вы сравнились с богами? Но вы просто воздвигли стену от тех, кто мог бы вам напомнить, что вы такие же смертные!
Башня снова задрожала, и откуда-то сверху посыпалась штукатурка и ухнула рядом часть облицовочной плиты.
В пустоте снова материализовался голос:
– Эту башню построили сами люди. В этой башне лежат кирпичи, принесенные каждым из вас. Эта башня нужна вам самим.
Иван затрясся:
– Вся ваша Башня стоит на лжи! На разъединении народов! Вы добились того, что никто больше не понимает друг друга!
Башня чуть просела в грунт, подняв облако пыли и оглушив запаздывающим грохотом.
Голос продолжал негромко, но с задором:
– Не мы вас разъединили. Вы сами отказываетесь слушать. Это надо вам! Это надо вам!.. – Голос стал походить на шелест.
Иван протер глаза и торжествующе выплюнул слова:
– Я уничтожу тебя!
Но вместо того, чтобы рухнуть миллиардами частиц и быть развеянной по миру ветром и забытой, покосившаяся Башня вдруг словно стала четче, резче, реальнее.
Голос заговорил громко, спокойно, буднично:
– Возможно, когда-нибудь. Ненадолго. Ну а сейчас – время. Нам нужны запчасти. Видишь, Башня болеет? Ей нужны новые сердца и новые почки…
Из серых стен выдвинулись ослепительные граммофонные трубы и заговорили сварливым голосом поварихи на раздаче в столовой:
– Все на обязательную вакцинацию! Проходим, граждане, не толпимся.
Иван услышал топот ног и оглянулся: к нему, а точнее к Башне, лился поток людей. Миллионный рой мотыльков, летящий на свет…
Иван не мог поверить.
Откуда это всепоглощающее желание вверить свою судьбу доброму владыке и не отвечать ни за что самому?
Почему никто не понимает, что если уйти от ответственности думать за самого себя, за тебя будет думать другой? Но только в своих интересах.
Это же добровольный отказ от осознания! От того, в конце концов, чтобы быть человеком!
Откуда это непонятное стремление сунуть голову в песок, найти уютную иллюзию? Отказаться от формирования единой картины…
Ведь донорство – это изъятие не только отдельных органов. Но и отдельных элементов мозаики картины мира. И когда это просто несвязная куча, никто не замечает, что стало один кусочком меньше.
Рядом забирают соседа, но мы не понимаем, что забирают часть нас самих, потому что считаем, что нас это не касается. Потому что мы не ощущаем себя единым целым и позволяем брать соседние кусочки, которые ничего для нас не значат. Тогда как это часть наших собственных тел.
Раздался громкий гонг – и двери стали раскрываться внутрь.
Толпа сама, довольно хрюкая и блея, двинулась в проход, сжимая и неся с собой Ивана.
Чуть в темной влажной глубине помещения, границ которого было никак не понять, проявилась конвейерная лента. Она дернулась и с нудным гудением и шорохом начала свой бег еще дальше – к лесу механических, отражающих металлом рук со скальпелями и пилами. По бокам от конвейера стояли столы и те тучные женщины, что раздавали продуктовые наборы. Теми же деловитыми голосами они кричали:
– Проходим, не задерживаем! Проходим!
Кто-то в передних рядах переставал блеять и с дико раскрытыми глазами начинал кричать:
– У меня страховка от донорства! Не имеет права! У меня страховка!
Толпа занесла Ивана на движущуюся ленту вместе с другими, лес скальпелей приближался.
Иван попытался растолкать людей и соскочить с ленты, но плечи вокруг превратились в бетонный монолит, а он – в застывшего в опалубке мотылька. Стало влажно и холодно, будто из могил потянуло сквозняком. Иван набрал в легкие воздуха, чтобы закричать, но тут прямо перед ним появился Юрий. Он легко раздвинул толпу, ему помогал Нофрин.
Капитан громогласно кричал, как грузчик на рынке:
– Дорожку! Дорожку!
Нофрин протянул руку, выдернул Ивана с конвейера и не дал упасть внизу. Его взяли под руки и отвели за столы с кричащими женщинами.
Иван наконец спросил Юрия:
– А я уж думал, нет никого, кроме этих… – Он кивнул назад.
Юрий замотал головой:
– Не, не все такие. И я слишком поздно понял, что это касается всех. И мы о-го-го сколько можем. Скажи, Серега?
Нофрин закивал:
– Ага, когда все вместе. Мы просто опоздали.
– Мы просто опоздали, – повторил Иван.
– Но это ничего, щас наверстаем. – Юрий огляделся, задирая голову. – Ты говорил, надо сравнять эту Вавилонскую башню с землей? – Он заглянул Ивану в глаза. – Одна вещь… Передай Кириллу… – Он чуть задумался, стальными глазами глядя куда-то в темноту. – Чтоб не боялся.
Юрий перевел взгляд на Нофрина. И тот подтвердил:
– Страха нет.
Капитан снова посмотрел на Ивана:
– Страх делает нас слабыми, заставляет отказаться от того, кто мы, не дает увидеть, что есть на самом деле. Пусть не боится. Передашь?
Иван проглотил комок в горле:
– Я все скажу, Юр! Не переживай! Главное, что мы вместе!
Юрий улыбнулся:
– Да. Я горжусь, что служил с такими, как ты, Серега. И что дружил с такими, как ты, Ваня. Ну, пора!
Они развернулись к выходу и медленно пошли, будто и не было этой людской реки, заливаемой в жерло мясорубки, будто не было стен и темноты, а были только свобода и чистый город.
И Башня рушилась и распадалась, таяла и схлопывалась, истекала и сморщивалась… Пока не остались только прозрачный воздух и солнце.
*****
– Встать!
Команда подействовала как электрический разряд, окончательно приводя в себя, но Иван не стал торопиться, поднимаясь на ватные ноги.
Перед Иваном стояли двое спецназовцев в черных масках и с короткими автоматами. Один держал планшет. Никакого конвейера. Какая-то комната, на стуле у кровати военная форма. Похоже, он в части, куда его привезли накануне. Ужасно болит голова.
– Руку, – потребовал спецназовец, включая считыватель чипов.
Иван никак не отреагировал, демонстративно посмотрев в окно и пытаясь там что-то на самом деле разглядеть. Где военные из этой части? Форма спецназовцев явно здесь чужеродная.
Спецназовец сделал быстрый короткий шаг, и Ивану прилетело кулаком в солнечное сплетение; он согнулся от боли, тщетно пытаясь вдохнуть.
Руку схватили, приподняв его тело от пола, и прибор пискнул. Голос второго спецназовца оказался хриплым и совершенно будничным:
– Этого в больничку.
Первый отпустил руку Ивана, и тот распластался на полу, слыша только свое слабое шипение при попытке вдохнуть. Послышалась возня – наверное, первый прятал прибор в чехол. Затем снова раздался его спокойный уверенный голос:
– Встать.
Есть ли смысл сопротивляться? Сначала хоть понять, что происходит. Иван начал медленно подниматься. Со второй попытки ему это удалось. Мутило. Его спокойно ждали с наручниками наготове:
– Лицом к кровати, руки за спину.
Иван развернулся к кровати, застеленной синим шерстяным одеялом, и отвел назад руки.
Холодный металл защемил кожу, и Иван вскрикнул. Его развернули и подтолкнули к двери в коридор.
Так, вчера его привезли сюда, вкололи антидот, потом заходил полковник…
Иван вдруг остановился: сразу за дверью и дальше по всему коридору на грязном полу в красных разводах лежали убитые бойцы. Изрешеченные стены и разбитые окна говорили о жестоком бое. Странно, как он мог ничего не слышать?
Жесткий толчок в спину заставил искать равновесия и шагнуть дальше.
Вот одно лицо, которое кажется знакомым. Солдат, привалившийся к стене, уставился в пол. Похож на того, кто нашел его с Николаем и Нофриным в больнице. Иван еще объяснял ему, где искать сыворотку и что лучше взять с собой доктора, он-то точно найдет.
Прямо за углом, на выходе на улицу, лежал и сам Николай в луже крови.
Перед ступеньками крыльца была сооружена баррикада из мешков с песком и каких-то металлических листов.