– А в больничке я попрошу, чтобы тебя усыпили. В порядке исключения. – Капитан передернул затвор. – Выбирай.
По щекам Левиной побежали слезы, рот перекосила гротескная улыбка:
– Правда попросите?
Взгляд Сорокина был стеклянным:
– Правда.
Девушка, всхлипывая, оперлась на водосточную трубу и встала. Ее муж тоже и пролепетал:
– А меня?
Сорокин даже не стал смотреть на него:
– И тебя. А теперь за сержантом Нофриным ша-гом марш!
Сорокин пропустил вперед втянувших голову, как под дамокловым мечом, людей и пристроился за спиной Ивана.
Они вошли под первые деревья сквера. Тут уже убрали. Тоже погрузчиком. Везде следы широких протекторов, обломанные ветки и куски человеческих тел, как обломки кирпичей на стройплощадке…
Пора. Дальше возможности уже не представится.
Пан или пропал.
Иван остановился, на всякий случай готовясь к удару, и обернулся к Сорокину:
– Мне в туалет надо.
Капитан направил на него автомат:
– В больничке сходишь.
– До больнички не дойду, – ровно и уверенно ответил Иван, демонстративно игнорируя ствол. Ну что, он его здесь положит, в двух шагах от места назначения?
Сорокин на удивление спокойно согласился:
– Ладно. Давай.
Иван не двинулся с места. Сейчас все решится: сработает его замысел или нет.
– Руки освободи.
Спецназовец задумчиво оглядел Ивана:
– А ты попроси кого-нибудь. Пусть помогут.
Иван прикусил губу и остался упрямо глядеть рослому спецназовцу в район шеи.
Неожиданно за него вступился Нофрин:
– Да ладно тебе, капитан. Дай ему последний раз поссать нормально. Хоть тут людьми останемся.
Сорокин пожевал щеку, посмотрел в ту сторону, откуда они пришли. Что-то изменилось в его лице, и, не глядя на Ивана, он устало проронил:
– Ладно. Лови. – И бросил Нофрину ключ от наручников, который тот поймал одной рукой, а второй поставил на землю Кирилла.
Жаль. Иван надеялся, что капитан сам подойдет открывать наручники. А так будет стоять настороже.
Нофрин подвел Кирилла к Левину и сказал:
– Постой тут минутку, ладно?
Сержант подошел к Ивану. Небритые щеки, казалось, ввалились еще глубже, обтянув скулы.
– Я перестегну наручники спереди.
Иван кивнул и развернулся, подставляя руки. Сорокин стоял метрах в четырех. Это максимум две секунды, если тот совсем тормоз. Но много ли тормозов в спецназе?
Колючий ветер подхватил в ветвях отдалившийся присвист турбины бульдозера. Прямо под ногами у Ивана валялся пустой ботинок. Хотя нет… Не совсем пустой…
Со следующим ударом сердца Иван перевел взгляд на просвет среди голых ветвей деревьев, в который проглядывала Башня, возвышающаяся над всеми домами и словно разбухшая, налившаяся насосавшейся крови пиявкой.
Он не успеет. Пока он будет возиться с Нофриным, Сорокин его просто пристрелит.
Вдалеке в небо вдруг начала подниматься стая воронья, вспугнутая кем-то.
Достать Сорокина он точно не сможет. Единственное, что Иван мог успеть, – это добежать до Кирилла…
Щелчок, звякнувшие стальные кольца – и давление металла на запястья пропало. Иван развернулся, сводя руки перед собой.
И что же Иван сделает? Свернет пацану шею? Выстрелит, если удастся завладеть пистолетом Нофрина?
Сорокин облокотился о ствол рябины, на которой птицы еще не склевали ягоды. Небритый, похожий на Бармалея Нофрин снова защелкнул браслеты, правда уже не защемив кожу. Справа было еще одно дерево – клен вроде, и Иван сделал к нему шаг, мельком взглянув на Кирилла. Совенок сидел на корточках, обхватив колени руками, и наблюдал за ним.
– Я быстро, – хрипло выговорил Иван и подошел к стволу. Расстегнул молнию джинсов.
Руки дрожали. Колени тоже.
Он стоял и не мог помочиться; в прогалине между ветвей вороны наконец улетели, и снова показалась Башня.
Последнее желание. Обычно курят сигарету.
А рябину ближайшие дни птицы клевать не будут. Они тут все наелись…
Первые капли с болью прошли на выход через сжавшийся мочеток. И наконец струя с брызгами устремилась к дереву.
Легче всего умереть и ни за кого не отвечать. Не делать никакого выбора.
Иван встряхнул и заправился. Застегнул молнию.
Он просто не сможет причинить вред Кириллу. Как не может и допустить, чтобы мальчика довели до больницы.
Иван развернулся и сделал шаг к Нофрину.
Он не может принять ни один вариант, ни другой. В животе холодела пружина, а кровь вдруг так загустела, что удары сердца замедлились…
У него нет выбора.
Это не выбор.
Иван сделал еще шаг к сержанту и поднял руки, протягивая опять наручники.
Нофрин озадаченно оглянулся на капитана за разрешением перековать Ивана обратно.
Вот его ухо, открытая шея. На поясе кобура с оторванным кожаным клапаном и торчащей черной рукоятью пистолета.
Иван, не замедляясь, сблизился с Нофриным, и пока тот запоздало попытался сделать шаг назад, провел ложное движение руками в наручниках в голову, а когда Нофрин рефлекторно бросил руки в блок, прямо с шага ударил его ногой в пах. Когда тот начал сгибаться, Иван подскочил еще на шаг, выдернул пистолет из кобуры и догнал предателя основанием рукояти в висок. Получилось на излете, и Иван тут же присел, чтобы удобнее перехватить оружие и найти, где там сраный предохранитель.
Нофрин завалился вправо, открывая уже делающего шаг в сторону Ивана спецназовца.
Лепесток предохранителя сдвинулся, и Иван тут же направил пистолет двумя руками на Сорокина и нажал на курок. От отдачи пистолет чуть не вылетел из рук.
Сорокин дернулся, но не остановился. Почему он не падает? Стрелять еще! Выше бронежилета. В голову!
Иван снова нажал на курок, но капитан уже был рядом – как же он так быстро двигался! Жесткий удар по рукам выбил пистолет на землю, а следующий удар под дых резко бросил в лицо обломанные ветки на земле. Сияние боли поднялось от живота к замершим легким и хрипящему горлу, в котором так и застряли слова: «У меня не было выбора».
Голову Ивана резко дернули вверх и вбок, и перед ним расплылось лицо Сорокина, который медленно и негромко сказал:
– Я очень хочу тебе вырвать кадык. Еще в части хотел. И только то, что я знаю, что тебя ждет в больнице, помогает мне держать себя в руках. Я не дам тебе так легко умереть.
Иван тщетно пытался сделать вдох. Но спазм мышц не проходил, и в глазах стало темнеть. Паника же не приходила. Иван несколько отстраненно, будто со стороны, наблюдал за своим скорчившимся телом.
Ничтожество.
Он упустил шанс.
Он оставил умирать Кирилла.
Потому что испугался испачкать свои руки.
Капитан отпустил его, и Иван снова уткнулся лицом в землю, но в следующую секунду смог сделать жадный вдох. Потом закашлял и снова вдохнул, и перевернулся набок. Свет снова возвращался.
Кирилл сидел на земле, опустив лицо на колени и закрыв голову руками.
Теперь Иван не сможет ни о чем не знать. Его побег от самого себя, от ответственности провалился. Он слизняк, из-за которого подвергнется пыткам ребенок.
Сорокин присел и придавил коленом предплечья Ивана, лежащего на животе, и схватил его кисти. Голос его все так же был тускл и невыразителен:
– Из-за тебя этим утром погиб мой лучший друг. Он умер у меня на руках от потери крови, когда ему гранатой оторвало руку.
Иван, видя Сорокина со спины, понял, что тот достал нож, и почувствовал, что ему еще сильнее вывернули правую кисть. Капитан продолжил:
– Я тут подумал, им ведь печень твоя нужна? Верно? И без пары пальцев на руках ты не перестанешь быть донором, а делать глупости больше точно не захочешь.
Рядом зашевелился Нофрин.
Иван напрасно пытался вырваться. Сорокин, легко удерживая его, бросил сержанту:
– Нофрин, ну ты лох. Как ты?
– Нормально, товарищ капитан… – ответил сержант, стирая кровь с виска и морщась при сгибании.
Корпус Сорокина закрывал от Ивана его собственные руки и то, что капитан собирался сделать, но выражение лица Нофрина, который тяжело поднялся и бросил взгляд в их сторону, не оставляло иллюзий. Иван перестал биться под тысячетонной скалой тела спецназовца и, повернув голову набок, посмотрел на холодное небо с куцыми облачками.
Знает ли он, что-то такое боль? Надо привыкать. Сегодня ее будет много. Если бы только можно было взять себе и долю Кирилла.
Холодный металл коснулся основания безымянного пальца правой руки Ивана, и он, подобрав губами ветку с земли, сжал ее зубами.
Громкий выстрел заставил Сорокина дернуться и завалиться назад прямо Ивану на голову.
Резкая боль пронзила правую ладонь.
Тиски захвата ослабли, Иван вытянул руки, а потом и голову из-под капитана.
Над ним стоял Нофрин с пистолетом в руке:
– Куда ты все торопишься?
Иван чуть отполз назад, но сержант спрятал пистолет, достал ключ и сказал:
– Руки давай.
Левая щека и плечо гимнастерки Нофрина были залиты кровью. Удар рукоятью пистолета довольно глубоко рассек кожу.
Иван попытался подняться, с опаской:
– Нофрин. Сергей. Так ты… Ты не с ними?
Спецназовец как сидел на руках Ивана с ножом, так и завалился назад с простреленной головой. С ладони Ивана капала кровь: уже мертвый, Сорокин, падая, чиркнул лезвием.
Сержант снял наручники:
– Мы с Кириллом сами по себе. С тех пор как Юрки, а потом и полковника не стало. А не арестовали меня из-за моей сестры, которая жена их командира, что тебя в больничку отправил.
Кирилл наконец подбежал к Ивану, и он стал на колено, чтобы крепко обняться с совенком.
Нофрин продолжил:
– Тут за городом караван собирается. Ждут до шестнадцати. Еще час. Надо успеть.
Детские пальчики, как птичьи коготки, впились в плечи Ивана.
– Теперь все будет хорошо, – бормотал Иван, гладя мальчика по голове.
Потом поднял голову к Нофрину:
– И куда потом?
Тот усмехнулся:
– Для начала подальше отсюда, а там видно будет.