Мадлен так и не разразилась гневной тирадой. Вместо этого внимательно посмотрела на меня, причем, кажется, с некоторым уважением, которого ранее не прослеживалось. Слегка улыбнулась и довольно кивнула головой:
– Так тому и быть. Но я хочу вас предупредить еще об одном. Вы находитесь при дворе Фуа, а значит, вам не стоит ждать от моих людей особо теплого приема. Даже несмотря на мое покровительство. Вражда вашего рода и рода Фуа – в прошлом, но некоторые захотят расшевелить старую ненависть. Так что…
– Я готов к этому… – Сдержанно поклонился. – В любом случае ваши люди – благородные дворяне, и я не ожидаю ничего более чем… в общем, несколько дуэлей мне совсем не повредят. Чего не могу обещать в отношении ваших людей.
– Вы уверены? – Мадлен окинула меня оценивающим взглядом.
– Я могу быть уверен только в себе, ваше королевское высочество. И еще в том, что вы самая прекрасная и умная дама во всем христианском мире…
Мадлен немного смутилась и даже кокетливым движением поправила прядь волос, но быстро справилась и заявила:
– Вы мне льстите, виконт. Кто с вами прибыл?
– Мой эскудеро дамуазо Уильям Логан и мой паж дамуазо Франсуа де Саматан. В высшей степени благородные и достойные нобли. Дамуазо Логан приготовляется к принятию сана кабальеро.
– Очень хорошо. Они сейчас прибудут сюда, вы их представите мне, после чего я вас представлю двору…
Тук с ходу бухнулся на колено, в движении содрав берет. Был благосклонно выслушан и облагодетельствован добрым словом контессы. В общем-то дежурной фразой, но произнесенной достаточно благосклонно.
Франсуа тоже ловко управился, причем удостоился вполне искренней улыбки и ободряющего взгляда принцессы.
– У вас, виконт, просто очаровательный паж, – обратилась ко мне Мадлен, не сводя с мальчика глаз, – он похож на ангелочка.
– Да, ваше высочество. – Мне пришлось еще раз поклониться. – Помимо красоты, он отличается редкой для своего возраста смелостью и отвагой.
– Какая прелесть… – протянула томным голосом Мадлен. – Подойдите ко мне, юный храбрец.
Франсуа по своему обычаю покраснел как вареный рак, но приблизился к контессе, как-то исхитрившись не грохнуться по пути в обморок.
– Это вам. – Мадлен достала из рукава белоснежный платок с золотой монограммой в уголочке и протянула моему пажу.
– Я буду хранить его, ваше высочество, как самую величайшую драгоценность в мире, – пролепетал мальчик и под пристальным взглядом контессы слегка покачнулся, теперь уже радикально побледнев.
– Он так чувственен, – улыбаясь, как сытая тигрица, заявила Мадлен. – Отдайте его мне, виконт. Обязуюсь – он получит надлежащее обучение и посвящение.
– Ваше королевское высочество… – кланяться уже надоело до чертиков, но пришлось еще раз изобразить поклон, – я обдумаю ваше предложение.
Еще чего не хватало. Парень, конечно, хиленький и в своем роде совсем не приспособленный для ратного дела, но как паж вполне справляется, да и свыкся я как-то с ним. Не отдам…
– Хорошо, вернемся к этому разговору позже… – Мадлен кивнула и встала со стула. – Следуйте за мной.
Прошли по узкому коридору, причем впереди нас, как джинн из кувшина, нарисовался давешний старик с посохом.
Остановились перед мощной двухстворчатой дверью из цельных дубовых плах, покрытых замысловатой резьбой.
– Вам необходимо будет остаться здесь, – заявил старик-придворный, обращаясь ко мне, и выскользнул за дверь.
Тотчас за ней трижды проревели трубы и громогласно объявили полные титулы Мадлен. Контесса приосанилась и величаво прошла в распахнувшиеся двери и, как я успел заметить, к ней сразу на входе присоединилось несколько дам и юношей – очевидно, пажей и фрейлин.
Сунулся было за ней, но Тук придержал меня за рукав и зашептал:
– Вас пригласят, монсьор…
– Сам знаю… – зашипел в ответ.
Чертовы этикеты… так и вляпаться недолго.
Прошло минут десять, причем я так ничего, кроме легкого гула за дверью, и не распознал. Наконец появился старик (как мне успел объяснить Тук, дворцовый сенешаль). Откуда он возник, опять было непонятно: выходил в одну дверь, появился из-за спины, настоящий джинн, в натуре… но створки распахнулись, и старик отлично поставленным голосом продекламировал:
– Бастард Жан д’Арманьяк, виконт де Лавардан, де Рокебрен!
Невольно затаив дыхание, сделал шаг вперед, одновременно ощутив… легкий ропот, прошелестевший по залу.
Яркий свет от многих десятков свечей во множестве шандалов и настенных бра.
Спертый воздух, заполненный приторными ароматами амбры, мускуса, еще чего-то незнакомого вперемешку с запахом обыкновенного человеческого пота.
В большом тронном зале, а по размерам он действительно был большим, около противоположной от меня стены на золоченом резном троне с высокой спинкой величественно восседала Мадлен в окружении кучки придворных: фрейлин, статс-дам, пажей и даже нескольких собачек.
Рядом с ней, по правую сторону, на кресле попроще сидел кардинал.
Вдоль той же стены рядком выстроились герольды в расшитых коттах и с трубами, гвардейцы с алебардами и еще какой-то неопознанный, но важный и яркий с виду люд.
По обе стороны зала толпилось множество придворных в пышных и ярчайших одеждах. Даже в глазах зарябило от буйства красок и оттенков.
Я в своем роскошном костюме казался на их фоне серой невзрачной мышью.
Дамы как будто сошли со средневековых гравюр в своих высоких рогатых чепцах, длинных конических энненах[116] и еще совсем мне незнакомых головных уборах в виде паруса. Платья поражали разнообразием цветов, но были практически одного фасона. Так называемое платье-роб, в пол и со шлейфом, и перехваченное пояском под грудью, чтобы подчеркнуть животик, а вот накидки на сами платья отличались порой фантастическими очертаниями.
Я участвовал в современной реконструкции средневекового бала, затащила та самая молодежь, которой я помогал с фехтованием. И теперь, с одной стороны, зрелище было довольно знакомым, но вместе с тем в виденных мной ранее жалких современных потугах на роскошь ничего даже близко не напоминало ту реальность, которая находилась у меня перед глазами.
Дамы в буквальном смысле слова сверкали от обилия драгоценных камней и золота. Диадемы, серьги, ожерелья, перстни. Даже сама одежда, пояса, кошельки и обшлага рукавов – все было покрыто драгоценностями.
Мужчины, все эти благородные кабальеро, переплюнули своих подруг с лихвой и напоминали пышных попугаев. Я даже чуть не сплюнул с досады.
Где суровый, аскетический дух рыцарства?
Где мужественные кабальеро, покрытые шрамами, в посеченных доспехах и с зазубренными о кости врагов мечами?
Нет таковых!
Вместо шлемов – причудливо накрученные тюрбаны и шляпы, похожие на тирольские, но с гипертрофированно вытянутыми передними полями. У некоторых, как я понял – самых записных щеголей, поля выдавались вперед на пару десятков сантиметров этаким клювом, окончательно подчеркивая схожесть с расфуфыренными птицами.
Вместо кольчуг и кирас – ярчайшей расцветки пурпуэны[117] и жаки с разрезными рукавами, свисающими почти до пола. У некоторых модников рукава были усыпаны колокольчиками, издававшими при каждом движении звон.
Поверх этого у многих мантии и причудливые плащи, отороченные мехом.
Количество сверкающих побрякушек просто зашкаливает и, скорее всего, их счет идет на килограммы.
К разноцветным шоссам я уже привык, да и сам в таких, но гульфики! Судя по размерам, некоторые придворные обладали лошадиными достоинствами… да что там – мамонт вполне может позавидовать!
Вместо сапог и латных сабатонов на ноги мужики понадевали туфли с длиннющими закрученными мысками, привязанными к щиколоткам, коленям и даже к поясу.
Вместо боевых мечей – золоченые рапиры, кинжалы и шпаги, усыпанные гроздьями драгоценных камней и являющиеся не более чем пародией на боевое оружие.
Полный разрыв шаблона…
Мама, куда меня занесло?!
Я, конечно, не обольщаюсь внешней мишурой нарядов. Пятнадцатый век на дворе. Каждый из них, несомненно, – воин и без рассуждений ринется в любую рубку, но все равно… все равно – попугаи.
И вся эта цветистая толпа впилась в меня взглядами разной степени ненависти. Ропот не смолкал и даже нарастал. Я всерьез стал ожидать, что двор коллективно похватает свои декоративные шпажки с кинжальчиками и ринется меня рубить.
Ситуацию поправил старик-сенешаль; справедливости ради скажу – он один из немногих напоминал настоящего кабальеро. Сенешаль бухнул посохом в пол и грозным голосом заявил:
– Вдовствующая принцесса Вианская, Андоррская и Беарнская, дочь Франции Мадлен де Фуа желает говорить!
В зале мгновенно наступила мертвая тишина. Я даже услышал, как бурчит желудок у Тука.
Мадлен выждала довольно продолжительную паузу и произнесла:
– Я понимаю ваш ропот, мои верные подданные. К нам прибыл старый недруг Арманьяк, и в вашей памяти еще жива ненависть к представителям этого рода. Но… – Мадлен запустила еще одну драматическую паузу. – …Но зачем он это сделал? Кто может сказать, зачем он к нам прибыл?
Пышный толстяк, стоящий в группке придворных около самого трона, зверски выпучив глаза, выкрикнул:
– Он спасает свою никчемную душонку от гнева руа франков Луи Одиннадцатого. Будет просить заступничества, милостей и денег!
На слово «денег» у толстяка уже не хватило воздуха, и он его в буквальном смысле прохрипел.
Такая же пышная и толстая дама в неимоверно высоком двурогом эннене, стоящая рядом с толстяком, возможно даже – его жена, довольно громко высказалась, как выплюнула:
– Бастард! Отродье…
Мадлен поморщилась, но промолчала, с превосходством обводя взглядом зал.
Крики стали раздаваться один за другим.
Боже… в чем меня только ни обвиняли и что они только ни предполагали. Причем больше всех вопили самые скромные придворные, находившиеся на самом большом удалении от трона. Некоторые из них даже потрясали оружием и делали угрожающие движения в мою сторону.