– …клянусь!
– …принимаю!
– …клянусь!
– …принимаю!
На чем целовали крест в руках компанейского обер-капеллана и только потом допускались приложиться к моей руке, недоуменно вперивая свои гляделки в стальную перчатку. Что они там себе об этом думали, могу только догадываться, однако сталь лобызали усердно.
Я уже перестал различать лица людей, они все слились в одну, лишенную каких-либо отличий физиономию, которую с каждым целующим мою руку человеком я все больше ненавидел.
Сначала развлечения ради пытался рассматривать хорошеньких девчонок, но потом и это надоело. Да и было таких в главах семей… раз, два – и обчелся. Не только красивых, а вообще баб.
– …клянусь не причинять вреда…
– …клянусь не измышлять худого…
– …признаю́ себя вашим человеком на положении…
Господи, зачем мне все это? Как хорошо, что в деревушке всего сотня дворов…
Народ после присяги отваливался от меня и попадал прямо в руки герцогского аудитора и Мюста Хидделя – грамотного помощника моего обер-интенданта. Где и сообщали сим почтенным господам о текущем состоянии своего подворья и количестве надельной земли и разной худобы в хозяйстве, вплоть до птицы. А как по-другому? Только контроль и строгий учет – основа феодального строя.
– Монсьор, монсьор!.. – зашипел стоявший рядом с креслом Тук. – Кажись, все… Вы там речь говорить собирались…
– Кто? Я? А… ну да… – Встал и изобразил на лице крайнюю суровость.
По фаланге сервов прошел легкий трагический стон… Несмотря на всю предварительную пропаганду такого доброго меня, милостивого господина и короля из сказки, они все же кровопролитиев опасались. Чуяли: есть за что…
– Я, кондюкто лейб-гвардии его светлости герцога Бургундии, Фландрии и Брабанта Карла Смелого, барон Жан ван Гуттен, кавалер ордена Дракона, при полном разуме заявляю, что буду вам добрым сеньором, протектором для сей земли. И каждая населяющая ее душа находится под моей защитой и только моим судом… ну и… – Я запнулся, подбирая слова. – В общем…
Да что сказать-то, растерялся я, как пацан…
– …кто не работает, тот не…
Господи, что я несу…
– …труд облагораживает че…
Мама, да за что мне это наказание…
– …ищите и обрящете… Стучите, и откроется вам… – Я, совершенно запутавшись, дернул за рукав герольда.
– Баро-он ван Гутте-эн вступил во владение! – дурным голосом завыл Амбруаз, спасая положение, и глухо грюкнул своим посохом о землю.
Сразу же задудел персеван в фанфару, и его поддержали трубачи компании… Какофония, вырви ухо…
Фу… слава богу, закончилась эта кара господня.
– Монсьор! Вы та-а-ак торжественно выглядели… Прям кайзер Римский во время триумфа… – Откуда-то сбоку вынырнула умильная рожа восторженного Тука.
– Иди ты… – Я со злости чуть не стукнул шотландца, но сдержался и насколько мог мягко приказал: – Давай, братец, мне сюда дорпсхоофта, и немедленно!
Следующий час я провел у себя в шатре, растолковывая старосте свои соображения по налогам. В чем встретил полное понимание и горячее одобрение. Ёптыть, козе понятно… Вот если бы я налоги и оброки собрался только увеличивать, то…
Я, как и задумывал, убрал все мелочные поборы и высказал намерение отдать сервам в аренду все свои пастбища и плодородные поля, на оброк. А барщину оставить, только не связанную с полевыми работами. Это пока только намерение. Дальше придется наделять кусками земли каждого серва чуть ли не персонально… но это уже не сегодня.
Староста обещал провести подготовительную работу с населением и прикинуть первоначальную нарезку. Затем и обговорим конкретно стоимость и систему аренды… Участки-то разные по качеству земли. М-да… катавасия будет еще та, и не на один день разборок. Но катавасия вельми нужная. Ибо владетельный сеньор зависит от своих сервов точно так же, как и они от него. Симбиоз, однако…
– Рыбаки прибыли, монсьор! – почему-то торжественно доложил Иост. – И госпожа Матильда сказала, что готова, а остальные поименованные ждут вас в солильне.
Госпожа? Ну да… Быстро же народ понял истинную роль фламандки в этом замке… Но, собственно, препятствовать пока не буду. Посмотрю, как дальше все сложится.
– Моргенштерна ко мне… – распорядился я. – Застоялся, наверное, мальчик. Распорядишься конюхам, чтобы его обязательно по два часа в день на лонже выгуливали.
– Сделаю, монсьор, – ответил Иост и солидно добавил: – Так я его уже выставил вам.
– Молодец… – Я вышел из шатра и, немного потрепав по холке и охлопав шею довольно всхрапывающего гигантского жеребца, скормил ему прошлогоднее яблоко и сел в седло.
– Госпожа Матильда… – шутливо поклонился я фламандке, гарцевавшей рядом на ладной иберийской кобылке, и невольно залюбовался девицей.
Хороша, стервь!
Моя конкубина ловко сидела в дамском седле, несмотря на его жутко неэргономичную конструкцию. Чесслово, я в таком седле и ста метров не проеду, грохнусь. Представьте себе: всего одна лука крючком под правую ногу, хорошо хоть посадка параллельно плечам лошади, а не боком, как еще пару десятков лет назад дамы ездили.
Матильда ради торжества надела сегодня красивое черное платье из шелкового атласа с серебряной вышивкой по лифу. А на прелестную головку – большой итальянский бархатный берет малинового цвета, под который спрятала волосы, и украсила головной убор пышным белым страусовым пером. Так что выглядела она истинной благородной дамой, никто не смог бы и подумать, что она из подлого сословия.
Фламандка, услышав, как я ее назвал госпожой, взволнованно покраснела, но в тон мне ответила, слегка наклонив голову:
– Господин барон…
Я послал ей воздушный поцелуй и пришпорил Моргенштерна. Застоявшийся жеребец мигом домчал меня до места, где рыбаки солили рыбу. Впрочем, Иост и Матильда от меня не отстали, а фламандка, задорно вскрикивая и понукая свою лошадку, еще и обогнала на завершающем отрезке пути.
Эх, хороша фемина! Я подавил в себе желание срочно уединиться с девушкой, и решил устроить на днях парфорсную охоту, заодно и объехать свои владения. Там и забурюсь с ней в какие-нибудь дебри. Лямур на природе, так сказать, устрою… Ух, поскорей бы…
Солильню расположили неподалеку от стоянки рыбацких баркасов, и представляла она собой ветхий навес с пристроенным покосившимся амбаром. Куча серой грязной и крупной соли, пирамида бочонков, несколько больших, сложенных из бутового камня ванн и дикая вонь из овражка, куда сбрасывали протухшую рыбу. Вот, собственно, и все. Ну и пара громадных бронзовых котлов, в которых с раннего утра кипятят воду, согласно полученным от меня распоряжениям.
М-дя… завтра же все здесь снесут нахрен и начнут строить порядочный солильный цех. Тьфу, мля, засранцы…
Бросил поводья Иосту и помог спрыгнуть с лошади Матильде, затем направился к телеге, в которой привезли свежую рыбу.
– Вот, ваша милость… – с поклоном презентовал мне улов старшина рыбацкой артели Якоб Бейкельцон.
Кряжистый бородатый мужик лет сорока. Он заведовал солильней и раньше, потому я его и определил в старшие при новом производстве. Под надзором моей фемины, конечно. Он уже подобрал себе в помощь с десяток пареньков из деревни, и они, сбившись в кучку, робко переминались возле телеги.
– Одна в одну, ваша милость… – Якоб выудил из кучи рыбы здоровенную сельдь и тряхнул ее в руке.
Ну да, ну да… рыбка, конечно, знатная. Сантиметров по сорока пяти длиной, широкоспинная, кондовая, действительно одна в одну, и ее здесь не меньше чем на десяток сорокалитровых бочонков. И это на промысел сходил всего один баркас! Интересная коммерция намечается… Но все это позже.
– Что еще в сети попало?
– Да с десяток штук краснорыбицы еще вытянули, сам не знаю, как ее к нам занесло, она обычно ближе к норвегам держится. Ну и трески два мешка да мелочи разной… – засуетился Якоб. – Оно все здесь. Согласно вашим приказам, ваша милость…
Рыбак сдернул мешок со здоровенной семги чуть ли не в метр длиной, и похвастался ею передо мной.
– Ух ты… – Я стянул перчатку, провел пальцем по серебристой в крапинку спинке рыбины и спросил у рыбака:
– Вот такой мне целый баркас на завтра сделаешь?
Якоб побледнел и собрался падать на колени.
– Встань, рыбак. Я не гневаюсь, просто скажи: в чем проблема?
– Случайно оно… – Рыбак уже был не рад, что выловил эту злополучную краснорыбицу. – Рано еще для нее, да и идти далеко на норд за ней надо. Сам не знаю, как она в сети затесалась… Вот тресочки и селедочки – это мы завсегда пожалуйста. Можем и переметы на палтуса поставить…
– Ладно. О краснорыбице позже поговорим. Строй в рядок всю свою команду.
Быстренько принял от каждого персонально строжайшую клятву под страхом смерти и разных других ужасных кар не разглашать великую тайну засола, которую я им собирался открыть. Рыбачки клялись и крест целовали на том. Ну и руку… куда без этого… Может, и выглядит сия мера идиотизмом с моей стороны, но ей есть вполне практическое объяснение. Я просто собираюсь узурпировать производство в этой местности и даже наладить поставки рыбки Бургундскому Отелю. А в случае успешности проекта желающих перенять секрет найдется множество, да вот только хрен им. Секрет специй они, может быть, и отгадают, а вот способ посола – вряд ли. Весь секрет в том, что рыбу укладывают в бочонки не навалом как попало, а особым способом, в результате которого рыба «дышит» в рассоле и не преет. Опять же жабры надо убирать, тоже особой методой – зябрение называется. Я, будучи еще Александром Лемешевым, прочитал на досуге кучу специализированной литературы. Вот люблю я кулинарить, и все тут.
Так вот… Есть легенда, в которой говорится, что способ засола, при котором рыба долго хранится, открыл фламандский рыбак Якоб Бейкельцон где-то примерно в это время. Вот с тех пор качественную сельдь такого посола и называют в его честь бейкелем…
Что?!
– Быстро, еще раз – как тебя зовут?! – гаркнул я на рыбака.
– Якоб, ваша милость… – Лицо старшины рыбаков опять приняло радикально белый цвет. – Бейкельцоны мы…