«Затерянный мир», о котором ты говорил.
– Кратер?
– Да, круглое плато, обнесенное стеной неприступных гор. Но за десятки тысяч лет горы понемногу осели и приобрели вид обычных холмов. Отсутствие в долине хищников, изобилие горных родников и роскошных пастбищ навело профессора на мысль, что здесь могли бы выжить даже такие выкидыши эволюции, как единороги. Обо всем этом профессор написал трактат под названием «Соображения по поводу уникального микромира на Вольтафильском плато» и, приложив к нему шестьсот тринадцать археологических, ботанических и зоологических образцов, в августе 1936-го года представил сей труд на рассмотрение Академии наук СССР.
– И его, конечно же, не оценили.
– Ты прав. Его гипотезу почти никто не воспринял всерьез. К тому же, как назло, именно в эти годы между Московским и Ленинградским университетами шла борьба за главенство в Академии. Положение ленинградцев было шатким: в их исследованиях вечно недоставало «диалектического подхода», из-за чего им постоянно урезали финансирование, грозя посадить на хлеб и воду. И тем не менее, отрицать существование черепа единорога никто не посмел. То есть гипотезы гипотезами, но если вещь реально существует, игнорировать ее невозможно. И Академия назначила специальную комиссию по изучению загадочного объекта. С десяток экспертов в течение года заново исследовали каждый квадратный сантиметр черепа и с большой неохотой пришли к единодушному выводу: да, этот череп естественного происхождения, подделкой не является и действительно принадлежит особи, которую можно охарактеризовать условным термином «единорог». И в конечном итоге, Президиум Академии наук постановил: считать носителя данного черепа оленем-мутантом, то есть единичным случаем, не характерным для эволюции видов. Череп вернули профессору в Ленинградский университет, а вопрос закрыли.
Несколько лет профессор Перов ждал, что ветер судьбы переменится, и результаты его исследований признает ученый свет, но в сорок первом году разразилась война с Германией, и надежды угасли, а в сорок третьем, морально раздавленный, он скончался. Череп же пропал неизвестно куда еще в сорок втором, во время блокады Ленинграда. После того, как немецкая артиллерия и русские бомбардировщики практически сровняли с землей университет, уже никто не знал, куда делся череп. Так исчезло единственное в мире вещественное доказательство существования единорогов.
– Так что же, вообще ничего не осталось?
– Кроме фотографий – ничего.
– Фотографий?
– Ну да, снимков черепа. Профессор сделал около сотни. Часть уцелела и до сих пор хранится в архиве Ленинградского университета. Вот, например, один.
Я взял у нее книгу и взглянул на фото. Изображение было размытым, но общие контуры предметов считывались неплохо. Череп стоял на столе, покрытом белой тканью. Рядом для сравнения лежали наручные часы. В центре лба на снимке был нарисован белый кружок, уточнявший, где находится рог. Никаких сомнений: этот череп и тот, что подарил мне старик, принадлежали животным одной породы. У первого рог частично сохранился, у второго нет, но все остальное совпадало один к одному. Глаза мои скользнули к черепу на телевизоре. Замотанный в футболку, он издали сильно смахивал на мирно дремлющего кота. Я немного поколебался, не рассказать ли о нем моей лекторше. Но все же решил молчать. В конце концов, на то они и секреты, чтобы о них знало как можно меньше народу.
– Остается вопрос, действительно ли его уничтожило при бомбежке, – сказал я.
– Как знать… – ответила она, теребя мизинцем челку. – Если верить этой книге, Ленинград после войны остался в таких руинах, точно по городу проехались огромным катком; и больше всего пострадал именно тот район, где находился университет. Так что черепа, скорее всего, больше не существует. Не исключено, конечно, что профессор еще до начала блокады спрятал его в безопасном месте, или же он как-то попал в руки немцев, а те увезли его в Германию как трофей… Так или иначе, следы черепа теряются.
Я еще раз посмотрел на фото, захлопнул книгу, положил на подушку. И задумался: является ли череп на телевизоре черепом с фотографии – или же принадлежит другому единорогу, которого откопали где-то еще? Проще всего, конечно, спросить об этом напрямую у старика. Мол, откуда у вас этот череп и зачем вы мне его подарили?.. А я ведь скоро встречусь со стариком, чтобы отдать результаты шаффлинга… Ну вот тогда и спрошу. А до тех пор, как тут ни ломай себе голову, с мертвой точки все равно не сдвинуться.
Пока я думал об этом, рассеянно глядя в потолок, моя гостья положила голову мне на грудь и прижалась к боку. Я обнял ее. Оттого ли, что ситуация с единорогами немного прояснилась, мне стало легче. И только самочувствие пениса не хотело улучшаться, хоть плачь. Но вздымался мой пенис или болтался, как резиновый шланг, – ей, похоже, было до лампочки. С беззаботным видом она прижималась ко мне, выводя ноготками на моем животе ей одной понятные загогулины.
10Конец светаСтена
Хмурым вечером я подхожу к сторожке и вижу, как моя тень помогает Стражу чинить телегу. Выкатив ее на площадь перед Воротами, они снимают прогнившие доски с бортов и заменяют их новыми. Страж ловко проходится по новым доскам рубанком, а тень приколачивает их молотком. С тех пор, как мы расстались, моя тень почти не изменилась. Выглядит вполне здоровой, только движения какие-то неуклюжие да под глазами собрались морщинки затаенного недовольства.
Когда я подхожу, оба отрываются от работы и оглядываются.
– По делу пришел? – спрашивает Страж.
– Ага… Поговорить надо, – отвечаю я.
– Мы скоро передохнем. Подожди в доме, – говорит Страж, отворачиваясь к недоструганной доске. Тень еще раз зыркает в мою сторону – и лишь яростнее колотит молотком. Похоже, зла на меня как черт.
Зайдя в Сторожку, я сажусь за стол и жду, когда придет Страж. На столе, как всегда, бардак. Порядок на столе Страж наводит, только если собирается точить свои ножи. Обычно стол завален грязными чашками, деревянными чурочками, курительными трубками, засыпан молотым кофе пополам со стружкой. И только ножи на стене неизменно развешаны безупречно ровными рядами.
Стража нет очень долго. Я сижу, развалясь на стуле, и разглядываю потолок. В этом городе ужасно много времени, которому некуда деться. И местные жители знают самые разные способы его убивать.
Время идет, а со двора все доносятся шкрябанье рубанка и стук молотка.
Наконец дверь распахивается, но в дом входит не Страж, а моя тень.
– Долго разговаривать времени нет, – быстро говорит она, проходя мимо. – Я на минутку за гвоздями.
Тень открывает дверь кладовой и достает с правой полки ящик с гвоздями.
– В общем, слушай внимательно, – говорит она, выбирая из ящика гвозди нужной длины. – Первым делом ты должен сделать карту Города. Да не по чьим-то рассказам, а обойти все сам и нарисовать то, что видел своими глазами. До последней мелочи.
– На это нужно время, – говорю я.
– Хорошо бы передать мне эту карту до конца осени, – торопливо говорит тень. – К карте приложи объяснения. Особенно важно – подробные описания Стены, Восточного Леса и мест, где втекает и вытекает Река. Это все. Сделаешь?
С этими словами тень открывает дверь и выходит. Когда дверь закрывается, я подробно восстанавливаю в памяти все, что она просила: Стена, Восточный Лес, вход-выход Реки… А что? Составить карту Города – и в самом деле неплохая идея… Наконец-то смогу представить, как он выглядит полностью, из чего состоит. Да и свободное время проведу с пользой. Не говоря о радости: моя тень мне все еще доверяет.
Чуть погодя возвращается Страж. Войдя в дом, первым делом вытирает полотенцем вспотевший лоб, затем отмывает грязь. И наконец поворачивается ко мне:
– Ну? Что там у тебя?
– Я пришел повидаться со своей тенью, – говорю я.
Страж несколько раз кивает, набивая трубку табаком, потом закуривает.
– Сейчас пока нельзя, – говорит он. – Жаль, но тебе еще рано. В это время года тени еще слишком сильны. Подожди, пока дни станут короче. Так будет лучше… – Он ломает в пальцах спичку и бросает в тарелку на столе. – Тебе же лучше. Будешь привечать свою тень, пока она от тебя не отвыкла, – потом хлопот не оберешься. Я такого уже навидался. Так что не обижайся, но придется подождать.
Я молча киваю. Что ему ни скажи, он все равно сделает по-своему. А с тенью поговорить, пускай и недолго, все-таки удалось. Остается набраться терпения и ждать, когда он позволит нам встретиться.
Поднявшись со стула, Страж подходит к умывальнику, наливает воды в большую глиняную кружку, выпивает до дна, опять наливает, опять выпивает – и так несколько раз.
– Как с работой? Получается?
– Да… Втягиваюсь потихоньку, – отвечаю я.
– Это хорошо, – кивает Страж. – Кто работает как следует, тот и живет по-людски. А у тех, кто не умеет хорошо работать, вечно всякая чушь в голове.
За окном слышно, как моя тень по-прежнему забивает гвозди.
– Пойдем-ка прогуляемся, – предлагает Страж. – Покажу кое-что интересное.
Я выхожу за ним на улицу. Тень, забравшись в телегу, приколачивает последнюю доску. Не считая колес, телега совсем как новая.
Страж ведет меня через площадь к подножию Обзорной Башни. Время – полдень, душный и пасмурный. Небо над Стеной затягивают с запада черные тучи – вот-вот хлынет ливень. Рубашка на Страже насквозь промокла от пота и, облепив его огромную спину, источает едкую вонь.
– Это Стена, – говорит Страж и похлопывает ладонью по Стене, как по шее лошади. – Семь метров высотой, вокруг всего Города. Преодолеть ее разве что птицы могут. Ни входа, ни выхода, кроме этих Ворот, больше нет. Раньше были еще Восточные Ворота, но теперь их кто-то замуровал. Кладка, сам видишь, кирпичная, но кирпич не простой: ничем его не разбить и не развалить. Ни пушечным ядром, ни землетрясением, ни ураганом.
Наклонившись, Страж подбирает с земли увесистое поленце и начинает обстругивать его ножом. Нож строгает на удивленье легко, и поленце почти сразу превращается в тонкий клинышек.