.
Долбаное Рождество. Шоу спрятал подарки в подвале под видом не распакованных с переезда коробок. Они планировали дать детям выбрать маленькую живую елку, а потом раскопать ее и принести в дом.
Орла не могла себе представить, что будет отмечать предстоящий праздник (или любой другой) без Шоу. Но это может им помочь: разве ее друзья не подумают, что странно не получить от Моро-Беннетов праздничную открытку, как было всегда? Но хватит ли этого, чтобы заставить их волноваться? И беспокоиться настолько, чтобы начать действовать? Или они бы отмахнулись – «Моро-Беннеты вышли из игры»?
Когда-нибудь она снова попытается сбежать. Может быть, пойдет одна и оставит детей в доме, в безопасности. Может быть, это то, чего Оно хочет? Их компании? Что, если Орла все воспринимала неправильно: вдруг Ему просто одиноко? Но что, если с ней там что-нибудь случится, и она не сможет вернуться?
Орла не могла оставить детей умирать от голода, да еще и в одиночестве. Она приготовила ужин из скоропортящихся продуктов – тех, что были в холодильнике. Разогрела остатки курицы в сковороде с половиной банки соуса для пасты и подала это с недоеденными спагетти. Ужин вышел небольшим, но дети не жаловались. Необходимость дробить еду на порции напомнила Орле о первых днях в Нью-Йорке, когда ей едва хватало денег на жизнь и она ходила на занятия и прослушивания, пытаясь понять, что у нее лучше получается. Но тогда она могла позвонить родителям ради помощи, финансовой или эмоциональной. И всегда могла выскочить в магазин за дешевым раменом.
Мы притворимся, что все нормально.
Они будут проводить дни настолько беззаботно, насколько это возможно. Орле придется взвешивать каждое слово и каждую мысль, а еще перестать беспокоиться о погоде.
Мы сможем Его переиграть.
Это был оптимистичный план, даже если он не… Она заглушила сомнения. Он должен сработать. Ее левый кулак напрягся, сжимая невидимый камень, пока Орла наблюдала, как дети тихо доедают остатки ужина.
Тайко захотел спать в маминой кровати, поэтому она прочитала ему сказку, пока он играл с плюшевым лосем на пушистом одеяле. Потом они с Элеанор Куин лягут к нему, и это будет почти как дома, подумала Орла, – в их настоящем доме, без всех комнат и дверей. Хотя она сомневалась, что сможет заснуть. Как можно было, когда грудь сдавил Шоу – надгробной плитой вины – и когда было страшно оттого, что может принести следующее утро?
Элеанор Куин задержалась в дверях. С тех пор как они вернулись в дом, она, казалось, была в постоянном состоянии тревоги, все время к чему-то прислушивалась, словно мысленно была не здесь. Сердце Орлы замерло, а затем забилось быстрее, и она быстренько подвела сказку Тайко к моменту «и жили они долго и счастливо»; настало время сесть и поговорить с Элеанор Куин, спросить ее напрямую, знает ли она больше, чем рассказала. Орла боялась того, что скажет дочь, но должна была все узнать.
– Спи крепко. – Она поцеловала Тайко и выключила лампу, но оставила дверь широко открытой, а свет в коридоре включенным.
Обе руки сжимали воображаемые камни, пока она спускалась вслед за дочкой по лестнице. Когда ей пришлось обсуждать то же самое с Шоу, по крайней мере, был «Американ Хани», который помог ей справиться с неприятностями. Казалось странным желание выпить, чтобы облегчить разговор с девятилетней девочкой. Но в этом доме уже случилось слишком много мучительных бесед, и Орла опасалась, что худшее еще впереди.
27
Когда Орла вошла в гостиную, Элеанор Куин стояла у студии Шоу, взявшись за ручку двери и держа ее открытой.
Орла прошла мимо нее, вырвала из мольберта жирно намазанное красной краской полотно и поставила его на пол, лицевой стороной к стене. Убедившись в том, что остальные выставленные картины не слишком жуткие, она встала позади дочери, положив руки на ее узкие плечи, и ждала, пока Элеанор Куин разглядывала комнату.
– Ты что-нибудь ищешь? Папа бы точно не стал возражать… Может, попробуешь поиграть на какой-нибудь из его гитар? Когда не подключены, они очень тихие.
Орла очень старалась ее успокоить: Элеанор Куин знала слишком много, ни один ребенок не должен нести такое бремя.
Несколько дней назад музыкальный инструмент мог бы ее привлечь, но не теперь; она покачала головой.
– Тогда что?
– Я пытаюсь что-нибудь придумать.
Разве Шоу не говорил что-то подобное? За несколько дней до того, как его обуял страх?
Нельзя позволить дочери все делать в одиночку. Пришло время трезво взглянуть на вещи, перестать притворяться, что правила, которые когда-то регулировали их реальность, до сих пор существуют.
– Может, мы что-нибудь придумаем вместе? Давай об этом поговорим.
Элеанор Куин попятилась к выходу из комнаты, а потом замешкалась. Наконец она посмотрела на маму и кивнула.
Они расположились на диване, лицом друг к другу, поджав под себя ноги. Сердце Орлы сжалось, и тело пронзила острая боль: так они всегда садились с Шоу для разговоров по душам и извинений. Глаза защипало, и она быстро смахнула слезы рукой, чтобы дочь не успела заметить. Элеанор Куин наблюдала за ней с мрачным, но изучающим видом. И хотя дочь всегда была задумчивой, теперь она изменилась так, что Орла ее почти не узнавала. Отчасти это могла быть пелена скорби из-за потери папы, но эти изменения начались до его смерти.
Орла не знала, как задавать вопросы, какие говорить слова. Но должна была попытаться: дочери было страшно.
– Элеанор Куин… Бин… – Орла взяла обмякшие руки девочки и потерла их в своих. – Я знаю, тебе очень тяжело, и я наделала ошибок – с папой и тобой. Я не понимала, что происходит… Пожалуйста, знай, что я пытаюсь во всем разобраться.
– Я тебе верю.
– Поначалу я думала… Для меня все было так незнакомо, и я не понимала эту местность, климат… Думала, дело во мне, в том, что я не готова…
Элеанор Куин покачала головой:
– Это не из-за тебя. Здесь что-то есть.
– Ты права. Теперь я это знаю.
Орла задержала дыхание. Она обхватила ручки дочери, и Элеанор Куин их сжала. Обе держались так, будто что-то могло оторвать их друг от друга, и приготовились сопротивляться. Наверное, стоило начинать раньше бить тревогу из-за поведения дочки: девочка всегда была задумчивой, но не рассеянной.
Однако и Орла была занята собой, своими мыслями: она пыталась объяснить происходящее логически или просто понять, почему все казалось совершенно неправильным.
По лопаткам Орлы пробежала дрожь:
– Ты знаешь, что Оно такое? Чего Оно хочет?
Лицо Элеанор Куин снова стало пустым. Она повернула голову, приглядываясь, прислушиваясь. И вздохнула с тем же разочарованием, которое появлялось на лице, когда она не могла разобраться в математике.
– Это что-то… Не знаю, я до сих пор пытаюсь понять. Оно здесь, я чувствую. Поначалу это было только иногда. Но сейчас все чаще и чаще, и я не знаю, что это такое.
Орле не хотелось еще больше запугивать Элеанор Куин, но, возможно, ей будет полезно узнать об истории этого места и их дома.
– Ты знаешь, что… здесь раньше были люди? Женщины, недалеко отсюда, давным-давно. И они приезжали, чтобы вылечиться от болезни, от которой тогда не было лекарства. От туберкулеза. Он поражал легкие. Папа нашел информацию… Мы подумали, что это может как-то относиться к тому, что происходит сейчас. К беспокойным душам, которые здесь погибли. Ты чувствуешь что-нибудь подобное?
Элеанор Куин отнеслась к ее словам очень серьезно и сосредоточилась еще сильнее, прищурилась, даже закрыла глаза. Но покачала головой.
– Я стараюсь задавать ему вопросы. Очень стараюсь!
Орла придвинулась к ней, но Элеанор Куин не хотела, чтобы ее обнимали.
– Мама, ты не понимаешь! – Она вскочила на ноги и сердито раздернула шторы, отчего все окна гостиной выглянули в тревожную ночь, на тревожную землю, на исчезновение которой Орла отчаянно надеялась. – Оно снаружи.
– Что Оно?..
– Я не знаю, что это такое! Это не связано с погодой, природными явлениями. Это не снег, не ветер, а… нечто большее. Оно показывает нам то, что мы знаем, что оно знает, или… Но это не человек и не вещь. – Она едва не закричала от бессилия. – Оно пытается понять нас, меня, чтобы мы смогли…
Она встала у окна рядом с дровяной печью, задержавшись там, ее глаза остановились на чем-то за стеклом.
– Это что-то плохое? Элеанор Куин, оно желает нам зла?
Орла снова встала позади дочери, но на этот раз не пыталась отвлечь ее нежностями. Просто старалась понять, что чувствует Бин в противоположном от них мире, среди черных древесных стволов и белой пелены снега.
– Вряд ли оно… оно не думает о плохом или о хорошем. Оно думает о… живых.
Орла отчасти ее понимала. Хотя до недавнего времени она не задумывалась об этом в полном смысле, возникло ощущение, что задача остаться в живых теперь под угрозой.
– Значит, мы просто мешаем… чему-то? И это случилось бы в любом случае, даже если бы нас здесь не было?
Но Оно позвало Шоу.
Орла размышляла вслух, по-прежнему ища конкретное объяснение, которое имело бы смысл, – как скалолаз, который ищет ухват или уступ, который не рухнул бы под его весом.
Нерелигиозная часть ее все еще отрицала то, что это может оказаться осознанной злобной высшей силой. Какое-то божество, которое требовало еженедельного посещения его храма или ежедневного произнесения его имени. Несомненно, то, у чего была безграничная сила, обладало сознанием, большим, чем одно мгновение жизни одного смертного существа.
Орла надеялась, что у этого существа не было личных мотивов. Потому что это могло значить, что оно желало смерти Шоу и хотело, чтобы Орла его убила, а она никогда бы не смирилась с тем, что стала пешкой в игре какого-нибудь всеведущего монстра.
– Мы… мы – отчасти причина того, почему это происходит, – сказала Элеанор Куин. – Оно хотело, чтобы мы были здесь: я чувствую, мы нужны Ему. Но не понимаю…