Но, вернув руку на дерево, Элеанор Куин стала еще растеряннее.
– Что такое? – спросила Орла.
– Все кружится и кружится. Узоры, спирали. Я не знаю, что это значит.
Орла снова поглядела на отметины на снегу, теперь наполовину стертые каракулями Тайко. Это Элеанор Куин видела у себя в голове? Волнистые надписи? Это то, что дерево – или нечто жившее вместе с ним – пыталось объяснить любым способом, в надежде, что они смогут расшифровать послание?
– Узоры похожи на эти знаки? Их ты видишь в голове?
Как будто в ответ на ее слова налетел порыв ветра и стер завихрения на снегу. Тайко удивленно завопил, когда из его руки вылетела палка.
– Нет. Хватит меня отвлекать.
Голос дочки был еще более раздраженным, чем до этого. Может, Орла действительно ужасно мешала стараниям Бин?
Но затем плечики Элеанор Куин опустились, и вместе с этим на нее опустилась усталость.
– Прости, я просто пытаюсь найти… подсказки. Знаки. Мы можем попробовать в другой раз.
Орла осторожно отвела от дерева Элеанор Куин, отгоняя нахлынувшее разочарование.
– У тебя ведь получилось сдвинуться с мертвой точки, правда?
Элеанор прижалась к маме и кивнула. Орла крепко ее обняла. Кожа дочери выглядела такой тонкой, такой бледной, а сама девочка – такой маленькой и худой… Было сложно поверить, что она сможет защитить их всех от чего-то ужасного.
– Ты в порядке? Не надо было пробовать? – спросила Орла, в свою очередь желая стать щитом для нее. Какая мать, зная о миссии своей дочери, не предоставила бы ей защиту, в которой та нуждалась?
– Нет… мы должны попробовать.
– Прости. – Орла поцеловала ее в макушку. – Хотела бы я почувствовать Его, как ты, чтобы тебе вообще не пришлось эти заниматься.
– Знаю, мама.
Орла держала Элеанор Куин, пока они возвращались через лес – по четкой тропинке из следов, оставленных их обувью. Девочка заваливалась на бок, еле волоча ноги. Тайко пытался отскочить, поговорить с другими деревьями, но Орла держала руку на его куртке, чтобы сын не отходил больше чем на пару шагов.
– Побегаешь по двору, когда вернемся, ладно? Не здесь. – Она обратилась к дочери. – Ты в порядке?
– Да, просто… думаю.
– Все еще пытаешься Его услышать, да?
– Это важно.
– Я не хочу, чтобы ты переутомилась или… не зацикливайся…
– Это важно не только для нас. Это важно для Него.
Орла верила: она что-то нащупала, связанное с умершей девушкой и пентаграммой. Но что было в дереве? Элеанор Куин до сих пор называла его «Оно» – в этом не было ничего женского.
– Тем более не стоит зацикливаться. Элеанор Куин, мы не знаем, с чем имеем дело.
– Но чем быстрее я пойму… Я хочу домой!
– Мы едем домой? – спросил Тайко, полный энтузиазма.
– Мы возвращаемся в дом, а не в квартиру. Нам нельзя туда вернуться, помните? Но пока вы будете играть во дворе, я посмотрю, что можно сделать с гаражом. Мы не можем его так оставить, это опасно.
Она пыталась мысленно разложить все как колоду карт, перевернув рубашкой вниз, – чтобы был виден только безобидный рисунок, повторяющийся на обороте. Орла спрятала образ, где она откапывает машину. Спрятала образ, как отвозит детей в Питтсбург, к их лола и лоло. Вот бы добраться туда к Рождеству. Ее родители бы так удивились, но помогли бы смягчить травму от пережитого. Но она не стала озвучивать эту мысль, боясь разочаровать детей.
– Глядите! – охнул Тайко, когда они вышли из леса на поляну у дома.
Орла прикрыла глаза рукой, когда они вышли из тени деревьев. Во дворе образовалось скопление снежных рулонов. Некоторые были маленькие, высотой всего в фут, другие – размером с тюк сена, который они напоминали.
Тайко вырвался из ее хватки и побежал вперед на разведку, с еще большим интересом, чем в первый раз.
– Их так много, мама!
В самом деле. На этот раз феномен произвел на нее впечатление неестественного явления. Они сформировались в результате ветра, который дул в одном направлении. От дома. К тропинке, по которой они входили в лес. Настораживающе.
Порыв ветра – и все снежные рулоны поползли к ним.
Тайко закричал и помчался к маме.
Они стояли на месте и смотрели. Потом подул новый порыв ветра, и рулоны опять двинулись на них.
– Они нас схватят! – закричал сын.
Орла подняла впавшего в истерику Тайко на руки. Его не испугало ни северное сияние, ни гораздо более опасный снегопад. Но теперь он кричал – после каждого порыва ветра, который двигал эти рулоны.
– Тайко, дорогой, все в порядке… Это просто ветер.
Просто ветер и небольшой «подарок» от того, что управляло погодой и жило в гигантском дереве.
– Кажется… – Элеанор Куин прошла по полю снежных рулонов, – оно не пытается тебя напугать, а… Кажется, оно думает, что играет. Оно просто хочет играть!
Порывы ветра становились сильнее и чаще, ускоряя движение снежных рулонов.
– Мама, помоги!
У Орлы не было другого выбора, кроме как побежать по сугробам к дому с напуганным сыном, сжавшимся у нее на руках.
Позади нее тревожно закричала Элеанор Куин.
– Милая? – Орла остановилась на крыльце, по-прежнему держа Тайко.
Позади нее Элеанор Куин пробивалась сквозь полосу препятствий и хаотичный ветер. Снежные рулоны перекатывались, набирая скорость, преследуя ее. Орла поставила Тайко на землю, готовая встретиться с загадкой природы лицом к лицу и помочь дочери. Но Элеанор Куин оказалась быстрее: она забежала на крыльцо, схватив маму за руку. Орла открыла дверь, и дети протиснулись в дом.
Снежные рулоны оказались у лестницы. Снежинки, испарявшиеся с их дугообразных форм, создавали иллюзию, будто они дышат. Пытаются отдышаться. Словно стая диких собак разных размеров, бдительных и голодных.
Они не дали бы ей уйти.
Орла хотела понять, как Оно это делало: преобразовывало ли оно землю или же их разум? Все, что они видели, казалось настоящим. Выглядело настоящим – настолько, что она перепутала мужа с белым медведем. Но как такое возможно? Ни у одного призрака не было бы столько власти над землей или людьми, верно? И что Оно пыталось сказать или сделать? Его отчаяние сейчас казалось очевидным, и не имея других доказательств, Орла предположила, что есть связь между Его поведением и ускорившимся увяданием гигантской сосны, где Оно «жило».
Стая снежных рулонов следила за каждым ее движением, пока она стояла на ступеньках. У них не было глаз, но Орла чувствовала, что они за ней наблюдают. Оценивают. Выжидают, чтобы наброситься, если она сделает что-то не так. Орла хотела накинуться на это чертово нечто, сделать хоть что-нибудь.
Вот и конец ее плану откопать машину и уехать отсюда. Слишком легко было представить, как это орда катится на нее, погребая под собой. Делает сиротами ее детей.
Нет, она понимала, что так нельзя.
– Хорошо. Мы стараемся. – Орла вытянула руки: «Стоп». И подняла их: «Мы не виноваты. Мы стараемся».
Снежные рулоны ждали, словно бесстрастная публика. Дожидались следующего акта…
Орла ушла со сцены и исчезла в доме.
31
Перед тем как уехать из города, Орла прочла книгу автора корейско-американского происхождения, который уехал в Пхеньян преподавать в элитной школе. Северная Корея была увлечением, которое они с Шоу разделяли; они смотрели все документальные фильмы, которые могли найти об этой скрытной, авторитарной нации. Молодежь подчинялась строгим правилам, ее заставляли, как мясо, проходить через мясорубку и становиться однородной массой. Даже их понятие дружбы приводило Орлу в ужас: «друзей» назначали, и они следили друг за другом. Но что насчет свободы воли? А как же любовь? Все было так по-оруэлловски – устранить язык, чтобы устранить мысли, вот только ничто не может навсегда подавить человеческие эмоции. Это потребовало бы, как в научной фантастике, хирургического удаления неотъемлемой части души.
Эта книга привела ее к другой, к сборнику рассказов, которые были вывезены контрабандой из страны. Именно в одной из историй Орла узнала, что существует наказание за неприкрытые слезы на публике. Подобные проявления повышенной тревожности считались доказательством оппозиционной настроенности человека: ни у одного жителя Северной Кореи, который по-настоящему любит свою страну, нет повода плакать. И не может быть никогда. Потеря контроля над своими эмоциями может означать изгнание. Или казнь.
Поскольку Орла провела всю следующую неделю взаперти с детьми, она узнала, насколько сложнее подавить эмоции, чем физическую боль – каждый день, весь день, а не только напоказ на час или два. Особенно сложными были эмоции, которые заставляли человека плакать или кричать, возмущаться или учащенно дышать. Что касалось ее, она опасалась неизвестных последствий, если ее поймают на инакомыслии. Изгнание, казнь.
Она заставляла себя поддерживать оптимистичный настрой ради Элеанор Куин и Тайко, в то время как все внутри было вверх дном. Орла волновалась, что проявление эмоций в итоге размотает ее, словно пряжу, а затем последует наказание. Пряжа разматывалась, опутывая предметы, а в центре было ничто.
Это Ничто ее пугало. Ничто – это была она, которая раскачивалась в углу с пустым взглядом, в то время как Элеанор Куин поджигала на себе футболку, пытаясь зажечь дровяную печь, в то время как Тайко до крови резал руки, пытаясь открыть последнюю банку спагетти.
Чтобы ничего не упустить, она заперла в себе ужас, горе, беспокойство, сожаление. Орла каждый день хвалила детей за то, что занимали себя, за то, что не жаловались. Тайко наконец-то слишком испугался, чтобы даже предлагать поиграть во дворе, а Орла притворилась, что это победа – больше никаких истерик в четырех стенах, будто он – взрослый мальчик, который рос в нормальных условиях.
Они придумали много игр, в которых зачастую надо было попасть в мишень скатанной парой носков. Орла вытащила из подвала пару пустых коробок и сделала картонное каноэ. Притворяясь, что они гребут на каноэ по таинственному океану, полному дружелюбных животных, они позабыли о заточении. Гостиная, теперь размером с три объединенных воображения, больше не казалась тесной. Они могли отправиться куда угодно, пока ее не существовало.