Могла бы жизнь течь и дальше среди мушкетов и пищалей по проторенной обществом дороге — кандидатская, с. н. с., докторская, зав. сектором, зав. отделом, а может быть и выше, дальше пенсия, садовый участок в Горелово, дети, внуки, а бог даст и правнуки…
Да что же ему было не жить, да жизни радоваться — зарплата приличная, квартира хорошая, жена красавица. Детей правда еще не было — откладывали до защиты кандидатской.
Друзей у Пети было много и друзья не из последних, люди в основном творческие — музыканты, поэты, художники, писатели — может и не Андрей Битов или Бродский, но в определенных кругах знаменитые и признанные, а самое главное — просто интересные.
Все было: нашумевшие премьеры, официальные и полуофициальные вернисажи, шумные компании, кухонные посиделки до утра — сизые слои табачного дыма, водочка порой, а больше разговоры, разговоры…
И осенний Павловск был у Пети, и грибы в утреннем подмороженном лесу и Балтийское взморье, и белые ночи…
Так и катилась бы Петина жизнь, как ленинградский трамвай с конечной станцией — Волково кладбище, если бы не перестройка.
Грянула она и выковала первое звено совсем другой судьбы.
В начале перестройки Петя почувствовал, как и многие в ту пору, в душе весну, а в сердце горение. Тогда всем одного только хотелось — поскорей, поскорей… Чего именно «поскорее» никто точно сказать не мог — собрания сочинений Набокова или окончательной победы капитализма, но делать что-то хотелось, на улицы тянуло, то ли приветствовать, то ли протестовать, а может и вовсе весь мир насилья до основанья…
Как многие другие метался и Петя. Бросало его от одной демонстрации к другой, с одного митинга к другому и прибило туда, где может быть он меньше всего хотел оказаться. Прибило его к одной ультра-левой партии или группе, где поначалу ему очень понравилось. Показалось ему, что встал он на переднем крае борьбы за новый мир и демократию, за народ. И называлась эта партия соответственно — Народно-Демократическая Партия или сокращенно НДП. Лидером была немолодая, похожая на провинциальную учительницу женщина с железным характером. Говорили, что когда-то она и вправду была учительницей, но детей не любила, работу свою ненавидела и с началом перестройки ушла в политику. Здесь её жгучая ненависть обрушилась на правительство, на чиновников, на начальство — большое и малое, на всех, кто имел власть или подобие власти.
Всех, скопом, она публично обвиняла в консерватизме, продажности, коррупции, большевизме, сионизме и других смертных грехах. Сначала были только демонстрации и митинги, а потом запахло чем-то более серьезным. Видимо по поводу малого числа сторонником и в надежде поднять широкие народные массы, НДП сменила тактику и пошла на баррикады. Началось с организации беспорядков, акций, как они это называли, а потом, как и полагается борцам за народное счастье, партия перешла к террору.
Тут и Петин талант пригодился. Он в музее не бумажками, а живым делом занимался — ремонтировал, реставрировал. На спор, с закрытыми глазами, любое огнестрельное оружие за минуты разбирал и собирал. Не зря прозвище у него было — Петя Золотая Ручка. При нужде всё, что стреляет и взрывается сам изготовить мог, от пистолета до бомбы с часовым механизмом.
Сначала Петя за знакомое дело взялся с энтузиазмом, думал, что раз для партии надо… Но когда прогремели взрывы в метро, выстрелы на площадях Петин энтузиазм растаял. При взрывах гибли неповинные граждане, а начальники в метро не ездили и по площадям не гуляли. Они, хотя и были новые и демократичные, но передвигаться предпочитали в тех же бронированных лимузинах.
Взрывы и выстрелы народной волны не подняли и Петя понял, что нужно идти другим путем. К тому же на Петю кто-то, куда-то и о чем-то сообщил и пришла пора для Пети, как для прежних революционеров, счастья народного на чужбине искать. Да тут еще и ветер перемен подул, железные ворота открылись и понесло нашего ленинградца по далеким странам, о которых он только в книжках читал.
Приземлилась Петина семья сначала в Южной Родезии, которая к тому времени уже называлась Зимбабве и которая чуть было не стала их конечной остановкой.
Вообще-то они в Южную Африку собрались, и в Зимбабве заявление на въездные визы в южно-африканское посольство подали, а в ожидании виз жили в Хараре, в небольшой дешёвой гостинице. В те далекие годы это был еще один путь попасть в Южную Африку, потому что в России тогда страну апартеида и расового насилия еще на дух не переносили и ни консульства, ни уж конечно посольства южно-африканского в стране доживающих советов не было.
Времени свободного было много, денег не слишком, так что развлечением было по улицам ходить и витрины разглядывать.
Во время одной из таких прогулок Петя набрел на небольшой антикварный магазин, где в витрине выставлено было старинное и коллекционное оружие. Стоит ли удивляться, что оторванный от любимого дела он буквально застыл перед витриной. Хозяин — португалец вышел посмотреть, кто этот незнакомец превратившийся в соляной столп и они разговорились. Всё, что к Петиной специальности относилось он на 5 или 6 языках объяснить мог, а для связки и школьно-институтского английского хватило.
Через несколько минут разговора португалец понял какое сокровище ему случайно бог послал. Магазин был рассчитан на богатых коллекционеров оружия, а такие еще водились в то время в Зимбабве, хорошие же специалисты, тем более по старинному оружию, в стране почти повывелись и на следующий же день Петя, несмотря на отсутствие документов и туристскую визу, был принят на работу.
И опять стало казаться Пете, что вот оно — его место на этой планете. Зарплата была хорошая, хозяин помог квартиру в белом районе снять, жена была под боком. Начал он уже вид на жительство в Зимбабве и паспорт выправлять, но судьба совсем другой поворот выковала и связано было это опять таки с перестройкой, только на этот раз с Зимбабвийской.
В бывшей Родезии народ под мудрым руководством уже давно чего-то строил — не то социализм с африканским лицом, не то черный капитализм, но все было, как при всякой перестройке — цены росли, налоги росли еще быстрее, а инфляция все прибавки съедала. Да и еще одна беда была. Видимо они там все-таки африканский социализм строили, потому что всё стало, как в бывшем СССР — пустые прилавки, очереди, никем не конвертируемая валюта.
Короче говоря Петю все эти черные перестройки совсем доконали и, с разбухшей от желчи печенью, упаковал он чемоданы и решительно пересек границу с ЮАР. На мосту через Лимпопо их с женой сначала зимбабвийские пограничники остановили — с ними было нетрудно договориться, оставил он им все свои сохранившиеся и теперь уже ненужные доллары (зимбабвийские разумеется) и на другой берег направился.
«Вы кто?» — спросили его на южно-африканской стороне.
«Я Петя! А это моя жена» — наверное ответил он.
«А куда вы направляетесь?»
«В Южную Африку! Хочу тут жить».
«Ну уж ладно, идите!»
Был такой разговор или не было, но в Южную Африку они попали и не знаю уж как добрались до Йоганнесбурга, где мы и встретились в Berea, где жило большинство тогдашних нелегалов из России.
Наверное нужно сказать, что разговор на мосту вполне мог иметь место. Время было такое. Пограничники тогда еще были белыми, а год был 1991, то-есть канун конца белой власти. К этому времени герметизм африканеров в Южной Африке дал здоровенную трещину. Поняли они наконец, что черных в стране в пять раз больше и что за Национальную Партию — партию белых — чёрные голосовать не будут. Поняли они тоже, что приезжающих в страну эмигрантов, неважно откуда — из России или Болгарии, не выгонять, а стараться оставить нужно — они какие никакие, а белые. В общем в это время большая поблажка нам эмигрантам была.
С этого момента легенда о Пете кончается и начинают разворачиваться события свидетелями которых мы были сами.
Прибыл в Южную Африку Петя уже в несколько помрачённом состоянии, а местные события его окончательно доконали.
В стране отцветающего апартеида (Де Клерк уже произнес свою программную речь, а Мандела вернулся со своего тюремного острова) назревали большие перемены.
Верхи уже не могли, низы ни в какую не хотели, революционная ситуация назревала, как свежий прыщ и в предчувствии грядущей перестройки, печень у Пети начала поджимать диафрагму.
До предела разочарованный в демократических идеалах, он решил покончить с левачеством раз и навсегда. Новый путь круто поворачивал в правом, а скорее даже в ультра-правом направлении. Русскую общину потрясла весть: Петя-оруженосец встал под знамена фашизма, вступил в AWB.
Существовала такая партия истинных патриотов белой Южной Африки, возглавлял которую матёрый «бур» Юджин Террибланш. Был он известен не только как вдохновенный оратор, но и странными сексуальными приключениями, публичным падением с лошади во время парада и лиловыми подштанниками, о которых в прессе рассказала журналистка, кратковременная героиня его романа.
Партия его отличалась крайним расизмом и борьбой за чистоту белой расы. Их красные знамена с белым кругом посередине украшала сломанная свастика, а обыденной жизни члены партии не разрешали своим детям купаться в речках или ручьях, так как выше по течению в воде могли полоскаться чёрные.
Честно говоря, я не думаю, что Петя был руководим только идейными соображениями. Наверное его привлекало и то, что, как большие дети, люди Террибланша не расставались с оружием и демонстрировали его при всяком удобном и неудобном случае, а еще наверное их обещание создать в пределах новой Южной Африки белую африканерскую республику и выдать каждому члену AWB так называемый «бурский паспорт», документов-то у Пети все еще не было.
В новой для него партии Петя задержался ненадолго.
«Несерьезные люди» — лаконично объяснял он впоследствии причины своего разрыва с AWB и рассказывал, что как знаток оружия был принят в специальное подразделение, что-то вроде африканерского «спецназа», выезжал на секретные военные учения.