«Как можно выше, чтоб всему миру зримо было, жрецы и вожди обоих народов возносят над головами святые книги — бесспорный довод правоты — и указуют на них перстами и провозглашают, что, вот, написано: это — наша земля! Книги думают за своих невольников, да разве зеркало в помощь слепому? Книги — что порох, и нет безвредных книг. И то горе, что и те, кто в оппозиции к жрецам пребывают, этот жреческий клик приемлют!» — так мыслит Бернар Фальк.
Пожалуй, старик сгущает краски. Нельзя забывать, что в стране Эрцель существуют две партии — Левая и Правая. В запальчивости Бернар не замечает Левую, адепты которой хотят мира с герами и почитают серую линию.
Правая партия жалуется, что, наперекор душевному влечению к ней эрцев, газеты ее не любят и настраивают народ в пользу Левой. А Левая партия твердит, мол это враки.
Вот, в здании одной из авивских газет, в конце коридора, в фойе, уселись в креслах двое. Напротив Райлики, новой помощницы секретаря, расположился Шай Толедано — один из редакторов, мужчина средних лет и строгих правил. Шай знаком с Итро Оксом и с Гиладом. Последний ходатайствовал за сестру, чтоб поберег ее от каверз, чинимых новичкам.
— Нравится тебе у нас, Райлика? — спросил Шай.
— Не скучно здесь. А что, Шай, разрешат мне отпуск?
— Через полгода работы? Попробую попросить за тебя.
— Спасибо, Шай.
— И зачем тебе понадобился отпуск сейчас?
— Да так, с родителями побыть… — замялась Райлика.
— Темнишь! Я знаю от Итро и от Гилада, какую штуку твой отец задумал. Собрались в путешествие в страну Ашназ, на полтора века назад. Хотите привезти Свиток.
— Что вы думаете обо всем этом, Шай?
— Ты знаешь, я — человек религиозный, и верю в вечность народа эрцев. Я полагаю, задуманное возможно, хоть и звучит невероятно. А ты что скажешь?
— Не знаю. Хочется новизны. Не отправилась в путешествие, уступила родителям. Теперь поеду с ними.
— Вернешься — расскажешь.
— Шай, пусть никто из наших не узнает о поездке. Засмеют.
— Разумеется, Райлика! И ты не проговорись. Если до Роны дойдет, что я верю небылицам, погибла моя репутация серьезного аналитика.
— Кто упоминает мое имя всуе? — воскликнула вошедшая Рона.
— О, Рона! А я как раз рассказываю Райлике о зачинателях нашей газеты, — не моргнув глазом соврал Шай.
Рона Двир, дама солидных лет, высокого роста, энергичная и решительная, уселась в кресло. Она — ветеран, праматерь новой авивской прессы. Рона — старший редактор, ее слово, как камень весомо и твердо, а авторитет незыблем.
— Какого мнения о нашей газете держится твоя юная подопечная? — спросила редактора старший редактор и при этом покосилась на Райлику. Взгляд Роны был строг, но голос выдавал доброту.
— Райлика считает, что у нас не скучно, — улыбаясь, ответил Шай.
— Девушка — сама проницательность. Более бесспорного суждения высказать не возможно.
Райлика смущена. Это похвала или насмешка?
— Ты молодец, девочка, ты всем нравишься, — подбодрила Райлику почтенная матрона.
— Сегодня мы ждем гостя, — продолжала Рона, обращаясь к Шаю, — Пожалует небезызвестный тебе Мики Парицки. В последнее время он дает все меньше оснований величать его гостем, — поколебавшись, заметила Рона и пристально уставилась на Шая, — Он зачастил. Что–то притягивает его. Сила всемирного тяготения действует на вашего брата! Впрочем, мы всегда рады ему и его статьям.
Шай сидел с замороженным лицом. Райлика ретировалась к себе.
— Пойдемте, господин Толедано, ко мне в кабинет. Встретим Мики достойно, — сказала Рона и подумала: «Где–то я слышала, что все мужики за сорок — конченые негодяи».
— Пойдемте, госпожа Двир, — в тон ответил Шай, и оба удалились.
Шай Толедано и Мики Парицки больше, чем друзья — они боевые товарищи. Офицерами воевали вместе в особом воинстве, причислиться к коему стремятся лучшие, из которых лучшие удостаиваются чести. Не раз подставляли друг другу плечо, и за плечами у каждого немало лихих дел — утеха памяти. Навоевавшись досыта, отправили на чердак высокие тяжелые ботинки, выучились в университете, женились и породили детей — Шай двух девочек, а Мики — двух мальчиков.
Шай рос в семье, где блюдутся традиции веры. Мики воспитывался на безбожных идеях. Первый тяготеет к Правой партии, а второй, ясное дело, — к Левой. И не просто тяготеет, но занял в ней важную позицию и делает карьеру, стремясь наверх. Помещает свои статьи в газете, где работает Шай. На бумаге они противники, а в жизни, как сказано, больше, чем друзья. Ибо, дойдя в противостоянии своем до крайней точки, обязательно вспоминают, что оба эрцы, и стрелы возвращаются в колчаны. Однако, это — не правило в стране Эрцель.
Рона Двир восседает во главе стола. По одну сторону расположился Шай, по другую — Мики.
— Я рада, господин Парицки, принимать вас в своем кабинете. Левая партия необыкновенно активизировала свою деятельность. Ваши статьи, Мики, украшают газету каждую неделю.
— Прошу не забывать, госпожа Двир, что писанина этого левака должна быть уравновешена моим аналитическим комментарием.
— Прошу не забывать, господин Толедано, что газета, в которой вы являетесь редактором, объективно отражает баланс общественных идей. Паранойя — коллективный диагноз «праваков», выражаясь вашим языком.
Мики с видимым удовольствием слушал перепалку.
— Господин Парицки, будьте любезны, сотрите ехидную улыбку с физиономии и кратко представьте нам ваш последний опус.
— Госпожа Двир, господин Толедано! — с преувеличенной торжественностью начал Мики, — Как вам известно, в гуще народа страны Эрцель зреет готовность к миру с герами, нашими неизживными соседями. Из двух зол — уступить часть или потерять целое — эрцы научаются отдавать предпочтение злу меньшему. Усвоить сложную науку выбора помогает давление новой реальности, кладущей предел бессмысленным мечтаниям. Не стыдно подчиняться обстоятельствам, и примем неизбежность достойно!
Мики сделал паузу. Убедился, что, как и ожидал, лицо Роны выражает нетерпение, а лицо Шая — скепсис.
— Левые сделали открытие. Если открытие не находит применения, в нем нет ценности, — заметил Шай.
— Открытия остановить нельзя. Но они оскорбляют проворонивших новизну, и горе открывателям, — вставила слово Рона.
— Наша Левая партия, глаз и глас народа готовит лозунги к кампании выборов новых ста двадцати скрытых праведников, нашего с вами парламента. Моя статья будет первой публичной апробацией этих лозунгов. Мир с герами, серая линия, дьявольский контраст роскоши и нищеты — это темы статьи. Отмечается, что имеется некое малое число правых, которые почитают войну за высокое счастье, а добывать для себя это счастье шлют большое число левых. Подробности прочтете сами. Уверен, за нами пойдут заблуждающиеся сторонники Правой партии. Вот, что я принес на сей раз. Присоединяюсь к требованию господина Толедано о равновесии.
Иронию последнего замечания Рона оценила полуулыбкой.
— Благодарю вас за краткость сообщения, господин Парицки. Не сомневаюсь, что господин Толедано скрупулезно разберет текст и явит читателям несостоятельность фантазий «леваков». Мики, оставьте материал, статья выйдет в свет в конце недели.
Шай и Мики вышли из кабинета Роны.
— Дружище, где ты прячешь новенькую? — спросил Мики, ткнув Шая кулаком в бок.
— Она у себя.
— Пойду выманю ее.
— Мики, в мире нет тайн. Рона объясняет твою литературную активность не теми причинами, что ты привел в ее кабинете. Гони беса прочь.
— Нет сил быть безгрешным.
— Не будь им. Ищи другую дорогу в ад, в стороне от Райлики.
— Твоя правильность наводит тоску.
— Расскажи о сыновьях.
— Ну, слушай.
Глава 4Ашназ
Супруги Фальк и возлюбленная их дочь сидят в гостиной своей квартиры. Войди тут кто из знакомых, и был бы удивлен несказанно: дом превратился в театральные подмостки. Публика отсутствует, значит это не представление, а репетиция. Причем, генеральная — ведь актеры–то в костюмах!
Да, семейство приготовилось в путь. Не решено, правда, каким видом транспорта предстоит воспользоваться, зато известны пункт назначения и приблизительный год прибытия. В центре комнаты составлены чемоданы. Главное содержание их — одежда. На Бернаре строгое черное одеяние. Рядом на столе лежат цилиндр и перчатки. Луиза и Райлика наряжены в длинные платья с кружевами, оборками, складками, фестонами и прочими важными деталями. Рядом с цилиндром покоятся женские шляпы с лентами. Красота! Каждая мода хочет утвердиться навечно. Что против былого эстетизма нынешние функциональный примитивизм и эротический максимализм? Нищета прогресса!
Над созданием туалетов увлеченно трудились все трое. Поначалу Бернар высокомерничал. Мол, не в одеждах мудрость ума, а верность моде убавляет от свободы духа. Потом втянулся в коллективный труд. Он добывал материалы в литературных источниках, материалы из магазинов тканей доставляла Райлика, а умелые руки Луизы были заняты материализацией идей. Обсуждение моделей и примерки — общее дело.
— Мы, кажется, готовы. Что будет дальше, папа? Наши намерения никто не принимает всерьез.
— Ошибаешься, дочка! Принимают всерьез, да стесняются других и себя, потому и не подают виду. Все эрцы одним мирром мазаны. И твои Рона и Мики, безбожники, уголком сердца верят в избранность и вечность эрцев. А чудные эти свойства означают среди прочего, что сему народу дарована свыше привилегия покидать колесницу времени, неумолимо влекущую из прошлого в будущее все иные божьи творения, — высокопарно возразил Бернар.
— Теперь, как в старой сказке, мы должны закрыть глаза и открыть глаза? — прервала Луиза поток мужниного красноречия.
— Нам не нужен тайный проход на городском мосту и не требуется машина времени со скрипучими рычагами. Мы крепко верим, и этого довольно. Жизнь сильна верой, а чудеса — для сказки. Не станем закрывать и открывать глаза, а оглянемся вокруг себя.