Мясо лежало на тарелке – там, где она его оставила, размороженное и готовое к приготовлению. Беверли долго искала в шкафчике чугунную сковороду, пока не вспомнила, что та со вчерашнего вечера стоит на плите. Включила конфорку, выложила куриные ножки в сковороду и вернулась к моркови. Потянулась за ножом – и представила себе Томми, продрогшего и мокрого, стоящего на обочине дороге в темноте, под проливным дождем. А мимо мчатся машины, обливая мальчика с головы до ног грязной водой… Он ведь заболеет! Это видение разрывало ей сердце. Погруженная в свои мысли, Беверли вышла из кухни. Она не знала ни куда, ни зачем идет; словно кто-то тянул ее за невидимую нить и одновременно стирал все мысли в голове.
Беверли поднялась по лестнице и замерла на пороге комнаты Томми. Наверняка он давно нашел под кроватью ружья, но промолчал. От этого открытия она чуть не потеряла сознание. Когда комната вновь обрела четкие очертания, она увидела на тумбочке книгу «Вперед, Дружок!» и Железного человека; «не забыть бы их при отъезде» – мелькнула какая-то отстраненная мысль. Интересно, зачем она вообще пришла в комнату сына… И тут вдруг донесся запах гари.
Кухня была заполнена дымом. Беверли бросилась к плите и схватила раскаленную ручку сковороды. Кожа на руке зашипела от ожога. Беверли вскрикнула и выронила сковороду на плиту. Порывшись в одном из открытых ящиков и разбросав все его содержимое по сторонам, она нашла кухонную рукавицу. Натянула ее на руку с порезанным пальцем и, стараясь не обращать внимания на боль, сняла сковороду с огня. В своей другой жизни – где не нужно было трястись над каждым кусочком пищи – она просто поставила бы сковороду под струю воды, а сгоревшую еду выбросила в мусор. Вместо этого сковороду она аккуратно отставила в сторону и достала тарелку в надежде спасти хоть что-то от курицы.
В куче кухонных приборов на полу обнаружились щипцы. Не обращая внимания на дым, все еще валивший из сковороды, Беверли принялась отдирать куриные ножки – каждая сгорела с одной стороны, но была сырой с другой – и выкладывать на тарелку. Только потом она отнесла сковороду в раковину и залила ее водой. И, немного успокоившись, вновь ощутила мучительную боль в обожженной руке. На ладони и пальцах уже образовались волдыри. Запах дыма смешивался с непереносимым зловонием подгоревшей курицы. Томми никогда не станет такое есть, а значит, у них осталось еще меньше еды, чтобы подкрепиться в дороге. Как теперь вообще что-то делать, когда на одной руке – ожоги, а на другой – глубокий порез? Случилась очередная неудача в череде многих неудач. Разве такая женщина годится на роль матери?!
43
Следующие часы Беверли провела в каком-то забытьи. Она не помнила, как очутилась на крыльце, села в кресло-качалку. Густой синий туман обволакивал все кругом и проник, кажется, даже в ее мысли. Рука и палец болезненно пульсировали, но, погрузившись в меланхолию, она ничего не замечала.
«Я должна увидеть Томми, – вдруг пришло ей в голову. – Только тогда все изменится, только тогда синий туман исчезнет».
Этот мальчик стал смыслом ее жизни; нужно увидеть его серьезное личико, с каким он обычно выходит из школьного автобуса. Она пригладила бы его непослушный чубчик и сказала, что любит.
Судя по настенным часам в доме, скоро подъедет автобус. Беверли встала, сошла с крыльца и направилась к дороге, не думая ни о черных внедорожниках, ни о мужчине на пикапе, ни о работниках в поле, которые могли за ней наблюдать. Ей предстояло одно – очень важное – дело.
Она присела на бревно и тут же почувствовала боль от ожога. Подумала, что хорошо бы обмотать руку или помазать обезболивающим кремом, который наверняка есть в доме… Нет, тогда она может пропустить возвращение Томми.
Тучи продолжали сгущаться, превращаясь в грозовые облака. Листья на деревьях шелестели от поднимающегося ветра. На заборе на противоположной стороне дороги сидела птица кардинал, пристально глядя на нее глазами-бусинками.
Беверли вглядывалась в горизонт в ожидании автобуса. Боль то усиливалась, то отпускала; каждый новый приступ заставлял ее вздрагивать. Она раскрыла ладонь в надежде, что ласковый ветер облегчит боль, но стало только хуже. Кардинал сорвался и полетел вдаль, становясь все меньше и меньше. Клубы фиолетового тумана продолжались сгущаться. Время шло. Вот уже рабочие забрались в грузовики и уехали. Над полями прозвучали раскаты далекого грома. Автобуса все не было.
Беверли вернулась на крыльцо, чтобы через окно посмотреть на часы. Автобус опаздывал то ли на полчаса, то ли на час – никак не получалось посчитать точно. Тогда она вернулась к своему наблюдательному пункту у дороги, и недоумение сменилось раздражением, а затем уступило место тревоге. Когда страх окончательно укоренился в душе, синий туман немного рассеялся, в голове запульсировали вопросы: «Что случилось с автобусом? Где Томми?»
Беверли стала задыхаться. Что делать? Она помчалась домой. Сломался автобус? Томми все еще в школе? Надо идти туда пешком или попробовать остановить попутку? Как было бы хорошо, если бы рядом жили соседи! Какая-нибудь старушка, которая принесла бы пирог, когда они только въехали в дом…
Но никого не было.
Если бы сломался автобус, она бы знала. Томми, наверное, все еще в школе, его нужно забрать… Беверли споткнулась о груду вещей на полу и упала, сильно ударившись коленом. Не обращая внимания на ушиб, тут же вскочила на ноги. Вспомнила о маскировке – хотя времени, конечно, в обрез. С трудом доковыляла до своей комнаты и замерла в дверях: одежда была разбросана по полу, дверцы шкафов распахнуты, даже постельное белье сдернуто с кровати. Беверли растерянно заморгала, пытаясь осмыслить увиденное.
«Неужели это сделала я? Когда? Вчера, когда обыскивала дом?» Она наводила порядок под раковиной и в кладовке, в чулане и на заднем крыльце, но поднялась наверх в таком возбужденном состоянии, что почти ничего не помнила. Неужели весь этот хаос – тоже дело ее рук?
Тут Беверли вспомнила мужчину на пикапе, и у нее сдавило горло. Может быть, это он заходил в дом, пока она прятала ружья у ручья? От этих мыслей она покачнулась и чуть не упала, едва успев ухватиться за дверной косяк. Пришлось признать очевидное: она так долго копала яму, что за это время незнакомец проник в дом и все перерыл.
Нет, остановила себя Беверли, очнись, не то провалишься в кроличью нору![11] Главное сейчас – Томми. Все остальное не имеет значения.
Чуть успокоившись, она зашла в спальню и оглядела беспорядок. Парик по-прежнему лежал в ванной, вместе с бейсбольной кепкой. В зеркале Беверли заметила кровь на рубашке и переоделась в ту, что висела на держателе занавески в душе. Присмотревшись к своему отражению, она с трудом узнала себя в исхудавшей женщине с затравленным взглядом. Времени на макияж не оставалось. Из-за боли в руке и пальцах заколоть волосы удалось с огромным трудом. Надев парик и кепку, Беверли стала искать возле кровати туфли. Разгребла огромную кучу одежды на полу, заглянула под кровать… Все безуспешно. И вдруг вспомнила, что спала на диване. Наверное, там и разулась.
Она сделала несколько шагов к двери, когда случайно оглянулась на опустевший шкаф. Ноги подкосились. На грани потери сознания, со все нарастающим чувством ужаса Беверли уставилась на туфли на красных каблуках от Кристиана Лабутена – давний подарок Гэри ей на день рождения. При побеге она оставила их дома.
44
Точно, ее туфли! Беверли узнала коробку, в которой они лежали, и крошечную потертость на одном из носков, оставшуюся с того вечера, когда она впервые надевала их на ужин.
Гэри все предвидел с самого начала, он знал, что они с Томми ударятся в бега. И не нужны были никакие камеры на автовокзале и остановках; не требовалось рассылать по всей стране их фотографии и объявления о розыске. Зачем? Понимая, что они уйдут налегке, Гэри установил в их рюкзаки GPS-трекеры. А потом в течение следующих нескольких дней просто сидел – может быть, даже дома – и следил по своему телефону или компьютеру за их передвижениями. У него была полная информация о том, как она садилась в чужие машины, как останавливалась в мотеле, как ходила в закусочную. Скорее всего, он отследил ее первый визит в этот дом, нашел его на какой-нибудь спутниковой или бумажной карте, а затем, используя свои связи, установил личность хозяйки.
В ванной Беверли сняла парик и пошатываясь спустилась по лестнице, ошарашенная собственной глупостью. За окнами сверкнула молния, донесся раскат грома. Хлынул ливень, и дом буквально задрожал, как будто мимо него двигался поезд, но Беверли, погруженная в свои мысли, ничего не замечала.
Гэри, конечно же, связался с хозяйкой дома; скорее всего, позвонил по телефону еще до того, как та договорилась показать дом Беверли. Рассказал какую-нибудь липовую историю, предложил помочь правительству в расследовании, возможно, пообещал деньги, а потом дал инструкции, что нужно делать. Теперь ясно, почему женщина была такой нелюбопытной: не задала Беверли никаких вопросов, не попросила показать удостоверение личности или предоставить рекомендации. И почему, кстати, с такой готовностью взяла наличные.
Остальное было просто. Он отправил следить за ней своих людей на подержанных пикапах – чтобы не выделяться. А потом начал психологическую войну. В первый раз мужчина на пикапе подкинул в дом оружие и наркотики, предусмотрительно сняв ботинки, чтобы не оставить следов. Гэри хорошо ее знал и мог предвидеть реакцию: она бы сразу запаниковала, если бы обнаружила отпечатки чужих ботинок. Во второй визит подосланный мужчина разгромил ее комнату, пытаясь вывести Беверли из равновесия и запугать. А в полях вокруг дома за ней следили люди Гэри под видом рабочих – чтобы точно знать, когда она решится на побег.
Беверли с трудом добралась до дивана. По мере того как складывались фрагменты пазла, сознание начало работать более размеренно и четко. Пока она ходила за продуктами и красила кухню, Гэри отправился в начальную школу Джона Смолла и обо всем договорился. Объяснил директору, учителю и водителю автобуса, что Беверли похитила их сына и является опасной преступницей: в ее доме спрятаны оружие и наркотики; в качестве доказательств были предъявлены фотографии. Отдельно Гэри подчеркнул свою заботу о мальчике. А затем представил простой план спасения ребенка, когда тот находится в школе, – чтобы не пострадал от действий матери.