— Конечно, — какая-то пожилая леди пролетела мимо, схватив печенье с блюдца и чуть не сбив меня с ног.
— Зайди, пожалуйста, на кухню, там еще несколько таких, возьми один и принеси сюда, хорошо?
— Ладно.
— Отлично, — мама хотела добавить еще что-то, но к ней подошел какой-то дедушка и поинтересовался, где он может найти стакан сока, так что её внимание переключилось на него. — Пойдемте, я провожу вас. Кстати, возьмите печенье, вот здесь есть шоколадное, с орехами, с изюмом…
Зайдя на импровизированную кухню, я увидела, что там никого не было, за исключением парня, раскладывавшего печенье в дальнем углу. Комната, занятая под кухню, была очень яркой: люминесцентные лампы освещали белые стены и кафельный пол, так что я даже прищурилась на пару секунд, почти вслепую направляясь туда, где стоял парень. Снаружи доносился голос Уэйда — надо думать, от него разбежались еще не все слушатели.
— Извини, — начала я. Мне показалось, что я вижу в нем что-то знакомое, еще до того, как он повернулся ко мне. — Я должна…
Это был Роджерсон. На нём были джинсы и белая футболка, волосы ниспадали на его шею. Видеть его в таком ярком свете было необычно, и в то же время этот свет делал его реальным. Он больше не был парнем из моих сновидений.
Роджерсон не выглядел удивленным нашей случайной встречей. Оглядев меня с головы до ног, как в момент знакомства, он улыбнулся. В соседнем зале Уэйд громко просил собравшихся раздвинуть личное пространство, сделать что-то спонтанное, неожиданное.
— Вы можете удивить себя! — убеждал он.
Роджерсон поставил блюдце на поднос.
— Должна — что?
Я стояла, не понимая, о чем он говорит. Он снова посмотрел на меня, ожидая ответа.
— Взять это, — наконец сообразила я, указав на поднос. Он кивнул, поставил туда последнее блюдце с печеньем и вручил мне. Я глупо кивнула в ответ и медленно пошла к двери, чувствуя на себе его взгляд.
— Помните о дыхании, — нараспев декламировал Уэйд со сцены низким вибрирующим голосом. Я обернулась. Роджерсон стоял там же, где я оставила его. Поймав мой взгляд, он поднял брови, и я решилась.
— Итак, ты не собирался, скажем, позвонить мне?
Теперь он выглядел удивленным.
— Я не знал твоей фамилии.
— Но знал, где я живу, — сказала я.
— Хм, да, — Роджерсон засунул руки в карманы и опустил голову, несколько дредов упали ему на лицо. Затем он вскинул подбородок. — Я как раз занимался этим.
— Правда что ли? — скептически поинтересовалась я.
— Да, — ответил он, отступая на шаг назад. В том, как он двигался, было что-то завораживающее: бесшумно, плавно, будто перетекая, а не переходя из точки в точку. Это сводило меня с ума. — Правда.
Я покачала головой и направилась с подносом в зал, где меня уже ждала мама. Она быстро выхватила у меня угощение, и несколько штучек печенья с изюмом упало на пол.
— Ты как раз вовремя! — она поставила блюдца на стол, и к ним немедленно потянулось множество рук. Я повернулась, чтобы идти обратно на кухню — не знаю точно, собиралась ли я просто забрать оставшееся угощение или надеялась увидеть там Роджерсона.
— Отпустите всё это, — произнес Уэйд, и я быстро оглянулась на него: он сидел на своей подушке в позе, которую часто принимала Боу во время медитации. — Откройте свой разум и впустите в него себя.
Роджерсон был на кухне. Я встала перед ним и посмотрела прямо в его зеленые глаза. Он улыбнулся. Опять.
— А я тебе не верю, — твердо сказала я.
— Это всё волосы, — объяснил он, тряхнув головой. В его глазах заплясали смешинки. Я поджала губы.
— Что ты вообще здесь делаешь?
Он подошел ближе и положил руки мне на талию, аккуратно сцепив их в замок на моей спине, которая все еще болела из-за падения с пирамиды и веса других болельщиц.
— Это долгая история, — проговорил он. — Ты действительно хочешь ее услышать?
На самом деле, в тот момент я не хотела.
Позади нас на сцене Уэйд продолжал говорить, убеждая помнить о дыхании («глубокий вдох, а затем плавный выдох»), открыться миру и стать свободными. Он говорил еще много бесполезных слов, и его голос вскоре слился для меня в одно бессвязное бормотание, когда Роджерсон притянул меня к себе и поцеловал. Я закрыла глаза и глубоко вдохнула.
Глава 6
— Кейтлин, — начала моя мама вечером, когда я ждала Роджерсона, собиравшегося заехать за мной. — Я не думаю, что это хорошая идея.
Я стояла на верхней ступеньке лестницы, откуда могла видеть дорогу к Лейквью из окна. Каждый раз, когда я видела проезжавшую машину, у меня перехватывало дыхание, и я надеялась, что это был он. Отец отложил газету и внимательно взглянул на меня.
— Что именно? — поинтересовался он.
Мама пересекла комнату и подошла к своей новой викторианской кукле, лавочнику — низенькому человечку, державшего в руках нечто, похожее на мешок муки.
— Кейтлин встречается сегодня с тем мальчиком, — сказала она, поправляя шляпку на голове куклы, — и они куда-то собираются.
Я взглянула на часы: без пятнадцати семь. Он сказал — «В семь», но я была готова уже в пять сорок.
— И кто же он? — спросил папа.
— Роджерсон Биско-младший, — откликнулась мама, и подошла к куклам, сидевшим вокруг стола с чайным сервизом. Она аккуратно пододвинула чайник ближе к одной из кукол и заботливо переставила чашку подальше от края столика.
— Тот подающий? Из баскетбольной команды? — отец явно заинтересовался. — Или кто-то другой?
— Кто-то другой, — ответила мама, и отец вздохнул. Я не стала защищать Роджерсона в его глазах.
Когда мама увидела нас на кухне, она спросила, откуда я его знаю, и я просто ответила, что он — мой знакомый из школы.
Его «долгая история» оказалась рассказом о том, как он был отстранен от школы за какие-то нарушения, что привело к общественным работам — то есть раскладыванию печенья по тарелкам. Видимо, мнение Келли о Роджерсоне было не таким уж неправильным.
Наши родители были знакомы — его мама, Бобби Биско, местный риэлтор, также состояла в Ассоциации родителей. Я видела её мельком — пышные светлые волосы обрамляли лицо, которое, казалось, могло бы украсить любой рекламный плакат, голову она держала высоко и смотрела на окружающих будто бы снисходительно. Роджерсон Биско-старший был главой местной фармацевтической компании и играл в гольф в том же загородном клубе, что и моя мама. А старший брат Пейтон, год назад выпустившийся из престижной частной школы Perkins Day, сейчас был первокурсником в университете. Наверное, знать всё это было бы достаточно, но я была любопытна, а у Роджерсона оказалось великое множество «долгих историй». Некоторыми он поделился со мной, подвозя меня домой после фестиваля. Он рассказал, что ходил в ту же частную Perkins Day до пятнадцати лет, а потом «был исключен из-за некоторых проблем с администрацией школы». Решив, что этого уточнения будет достаточно, он больше не упоминал об этом. Его семья жила в Эрборсе, элитном районе неподалеку от загородного клуба, и окна их дома выходили на девятую лунку на поле. Домой, по его словам, Роджерсон мог заявляться когда ему вздумается. Он перешел в другую школу, а после занятий подрабатывал в гараже, чиня старые машины, время от времени был и волонтером. Он говорил об этом скупо, вскользь снова упомянув «некоторые проблемы», но затем сказал, что сейчас, «кажется, встал на правильный путь». Впрочем, я не волновалась, чего не скажешь о моей маме.
Она ходила из угла в угол, что-то бормоча себе под нос, то подходя к куклам и что-то поправляя, то отходя и глядя на них на расстоянии.
— Я думаю, что… — начала она своим тихим пассивно-агрессивным голосом, затем остановилась, ожидая, что кто-нибудь попросит продолжить.
— Что? — отец свернул газету и положил её на стол перед собой.
— У тебя сегодня был трудный день, — сказала мама, глядя на меня. — Ты наверняка устала.
— Вовсе нет. Со мной все в порядке.
— А еще у тебя очень важная игра в понедельник, — говорила она, словно не слыша меня. — Я уж не говорю о танцах в пятницу. Не удивлюсь, если на этой неделе у тебя было много дополнительных тренировок!
— Мам. Сегодня суббота, — произнесла я, поджав губы.
— Хм, ну я просто говорю, — она гипнотизировала взглядом отца, — что всё это не кажется мне хорошей идеей.
Последние два слова были сказаны с особенным нажимом, явно призванные побудить моего отца к действию. Бинго! Он посмотрел на нее, затем на меня.
— Кейтлин? Может быть, тебе действительно не стоит никуда сегодня идти, в конце концов, неделя была непростой, — предположил он.
— Сегодня суббота, — снова возразила я. — Папа, ты что, смеешься? Я занималась уроками весь день, а ведь сегодня выходной!
— У тебя тест по математике в понедельник, — напомнила мама. Я почувствовала неприятный холодок на спине, мне не нравилось это ощущение того, насколько она вовлечена в мою жизнь. Теперь, с уходом Кэсс, все ее внимание переключилось на меня, и мама знала обо всех моих тренировках, контрольных — да о каждом шаге! — словно мы были одним человеком. Наблюдая, как это происходит с Кэсс, я завидовала сестре. Теперь я начинала её понимать.
Отец вновь развернул газету.
— Будь дома к положенному времени, — сказал он, просматривая колонку спортивных новостей. — И подготовься завтра к тесту. Хорошо?
Мама разочарованно вздохнула.
— Хорошо, — отозвалась я.
Роджерсон появился минута в минуту, остановив машину, не доезжая до нашей подъездной дорожки. Часы еще били семь, когда я вышла наружу. Я не стала оборачиваться, и так прекрасно зная, что мама смотрела мне вслед, а затем подошла к окну и наблюдала за тем, как я иду к его машине. Мысленно я спросила себя — появилось ли такое же чувство легкости у Кэсс, когда она бесшумно выскользнула из дома тем августовским утром?
— Привет, — сказала я, забираясь в машину.
— Привет, — откликнулся Роджерсон, заводя двигатель, разворачиваясь и направляя машину к шоссе. Все светофоры горели зеленым светом, и я искоса взглянула на Роджерсона, гадая, что же он думает обо мне.