Дейзи помахала им рукой и поскакала к конюшне. Когда Альма обернулась к Луизе, та заметила в ее глазах беспокойство. Ей даже показалось, что Альма готова отказаться от работы на ранчо. Странно, подумала Луиза, с чего это вдруг она так встревожилась.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
После сильного снегопада несколько дней стояла ясная погода, пригревало солнце, и, когда врачи наконец разрешили отвезти Далтона домой, почти весь снег уже растаял. Забирать Далтона вместе с Луизой поехал Джеймс.
— Ты уверена, что они не рано его выписывают?
— Конечно, уверена. Думаешь, я бы увезла его из больницы, если б это было ему во вред?
— Прости, — извинился Джеймс и улыбнулся про себя: до чего одинаково они друг на друга реагируют, любое замечание встречают в штыки. Машина мчалась по шоссе, пересекавшему территорию ранчо Такеров. На западе высились горы, их заснеженные вершины сияли на фоне голубого неба. Джеймс надеялся, что Сейдж, где бы она ни была, тоже радуется солнцу. А ему было в сто раз приятнее представлять, как дочь едет на велосипеде в такую погоду, чем в буран или грозу.
По дороге Луиза три раза напомнила Джеймсу, что оформлением придется заниматься ему.
— Ты ведь знаешь, я не имею права ничего подписывать. Это может сделать только жена или другой член семьи.
— А отец? — спросил наконец Джеймс, гадая, к чему она клонит. — Разве он сам не может подписать?
— Перед отправкой домой ему вколют успокоительное.
Утром Джеймс с Полом тщательно вымыли машину, убрали заднее сиденье и положили на пол в багажном отсеке толстый матрац. Дейзи принесла одеяла и подушки. Когда она готовила ложе для Далтона, ее рука несколько раз коснулась руки Джеймса.
Ему тогда показалось, оба они при этом вспомнили одно и то же — поездку на родео в Шайенн. Джеймс участвовал в состязаниях по бросанию лассо. По дороге домой он держал Дейзи за руку. На коленях у нее лежал его кубок. На полпути к ранчо он остановил машину, вышел, открыл дверцу Дейзи и взял ее на руки. Была середина лета, полная луна заливала луга и горы серебристым светом. Пройдя через заросли полыни, Джеймс опустил жену на траву, лег рядом и поцеловал ее. В ту пору их переполняла страсть и, оказавшись вдвоем, они забывали обо всем. Сейчас даже воспоминания об этом причиняли ему боль.
— Ты иди получи выписку, — велела Луиза, когда они подъехали к больнице, — а я проверю, готов ли он.
— Как скажешь. — Он расслышал в голосе Луизы горечь, молчаливую обиду на то, что Далтон так и не сделал ее законной женой, но Джеймс в эти дела предпочитал не вмешиваться. Правда, когда-то давно он, мальчишка, только что потерявший мать, высказал отцу свое мнение. Но с той поры много воды утекло, за двадцать лет у Далтона было достаточно времени сделать Луизе предложение.
Наконец все бумаги оформили, можно было ехать. Джеймс вез отца к машине в кресле-каталке, а Луиза шла рядом, держа Далтона за руку.
— Какой у меня замечательный сын, — слабым голосом сказал Далтон. — Приехал за отцом в такую даль.
— Ты уж извини, что я тебя ни разу не навестил, но…
— Да знаю я, знаю, — перебил его отец. — Тебе надо было стадо загонять, и Сейдж могла появиться в любую минуту.
Неожиданно Луиза вскрикнула и, отпустив руку Далтона, ушла вперед.
— Луиза! — позвал ее Далтон, но та даже не обернулась. — Что это с ней? — спросил он сына.
— Понятия не имею.
— Луиза…
Она ускорила шаг. Джеймс не мог взять в толк, с чего она так завелась, да и момент выбрала не самый подходящий.
Открыв заднюю дверь машины, Джеймс наклонился к отцу, положил его руку себе на плечо и впервые в жизни взял его на руки. Далтон прижался головой к щеке сына.
— Тебе удобно? — спросил Джеймс.
— Не беспокойся, — ответил Далтон.
Джеймс осторожно уложил отца на матрац и накрыл одеялом. Когда они выехали на шоссе, Далтон уже крепко спал.
Джеймс молчал, но, увидев, что Луиза как ни в чем не бывало расчесывает волосы, не выдержал:
— Что на тебя нашло на стоянке?
— Ничего.
— Мне так не показалось. Зачем ты его расстроила?
— Я его расстроила? — запальчиво переспросила Луиза. — А тебе не приходило в голову, что я тоже могу расстраиваться?
— Но сегодня мы его забирали из больницы.
— Его, ее… — Луиза попыталась засмеяться, но в голосе ее звенели слезы. — Вот ты как считаешь… А в семье не должно быть ни «его», ни «ее». Страдает один — страдают все. И боль твоего отца — это и моя боль.
— Я никогда не сомневался в твоих чувствах к нему.
— Конечно! Ты лишь сомневался, что я имею право стать его женой. А теперь из-за этой проклятой болезни он забывает, кто я такая. Забывает, как меня зовут, думает, твоя мать еще жива. По-твоему, мне не обидно?
— Он что, действительно зовет тебя Розалиндой?
— Да, зовет. Иногда. Только тебе, наверное, не интересно меня слушать.
— Рассказывай. Я постараюсь не перебивать.
— Ты прав, из больницы мы забрали его, — сказала Луиза, — но меня это тоже касается. Я его люблю. Мне придется заново учить его ходить, терпеть в доме постороннего человека, есть с этой сиделкой за одним столом. А когда я буду петь в «Дилижансе», — продолжала она, комкая в руках платок, — мне придется привыкать к тому, что его нет в зале.
— Прости меня. — Джеймс был потрясен тем, с каким жаром она говорит.
— Думаешь, если человек стар, его уже ничто не волнует?
Далтон что-то забормотал во сне.
— Ты не старая, — сказал Джеймс.
— Достаточно старая, чтоб знать побольше твоего. Так что слушай. У нас с Далтоном одна жизнь, и у вас тоже.
— Это ты про…
— Про тебя и Дейзи! Вы с ней — одно целое. Вы оба любили своих детишек, оба сейчас переживаете за Сейдж. И пока девочка не добралась до дома, вы с Дейзи — одна семья.
Джеймсу хотелось сказать, чтобы она не совала нос не в свое дело, объяснить, что он лишь старается защитить Дейзи и Сейдж. Но Луиза еще не закончила.
— Ты не понимаешь, что значит двум людям быть вместе. Когда пропал Джейк, ты сам разрушил свою семью.
— Не говори глупости.
— Решил, что недостоин быть мужем и отцом. Я это видела, все это видели. Думал, раз ты потерял сына, то и жену с дочкой уберечь не сумеешь. И переубеждать тебя было бесполезно.
Он мрачно смотрел на дорогу.
— А ведь это не одного тебя касалось, и беда была общая.
Больше она не проронила ни слова. Джеймс взглянул на небо, увидел стаю гусей. Птицы сделали круг и сели на озеро. Лед был еще тонкий, но гусей выдержал.
— Розалинда! — позвал Далтон.
Джеймс взглянул на Луизу. Час назад он бы обрадовался, услышав из уст отца имя матери. Но сейчас ему было жаль сидевшую рядом с ним женщину.
— Розалинда… — жалобно повторил Далтон.
Луиза отстегнула ремень и, встав коленями на сиденье, дотянулась до его руки:
— Я здесь, дорогой. Не бойся. Я всегда с тобой.
У Сейдж было хорошее настроение. Просидев десять часов в занесенном снегом коровнике, они с Дэвидом снова продолжали путь. Ее не покидало ощущение легкости и свободы. У них кончились деньги, поэтому, доехав до ближайшего кафе для шоферов-дальнобойщиков, они остановились и нанялись на пару дней мыть посуду за минимальную плату и ночлег. Сейдж удивилась, что, беря их на работу, у них не спросили ни имен, ни адреса. Просто отвели на кухню, показали, как и что делать, и велели не бить посуду.
В кухне на стене висел телефон, и Сейдж, проходя мимо за очередной стопкой грязных тарелок, со стыдом подумала, что за все это время ни разу не звонила домой. Боялась, что, услышав голос матери, расплачется, и мать уговорит ее вернуться, и она так и не увидит отца.
— А какой у тебя отец? — спросила она Дэвида, драившего сковородки.
— Добрый и веселый, целыми днями возится со щенками и курит трубку. Я его очень люблю.
— Правда? — обрадовалась Сейдж.
— Нет. Я его ненавижу.
Опять он за свое. Никогда не поймешь, шутит он или говорит серьезно.
— Давай лучше быстрее домоем посуду, чтоб можно было получить деньги и накормить животных, — сказал Дэвид. — Нам надо сегодня же вечером ехать дальше.
— Сегодня? Но мы ведь собирались завтра.
— Мне нельзя задерживаться. Меня ждет дело.
Она собрала для собак остатки ростбифа. Непонятно, почему Дэвид отказывается говорить о своей семье, но она на него не сердилась. Некоторые люди не любят рассказывать о себе, поэтому надо просто набраться терпения. И уметь слушать.
Что это за дело, из-за которого он так спешит?
Он составил список — что нужно сделать, что купить. Но и про девчонку не забывал. Вся семья готовилась к ее приезду. Он видел, как встревоженно ходит по комнате ее мать, как переживает отец.
У него такого не было.
Его никто никогда не ждал, не разжигал к его приходу камин. Там, где он жил, либо орали друг на друга, либо молчали. Протекающая крыша, пустые полки на кухне, отключенное отопление.
Зато у этих скотоводов счастливые семьи. Дома у них порядок, кладовые ломятся, в ванной горячая вода. Их деткам — и новые игрушки, и лошадки для прогулок.
Каким одиноким может быть человек, подумал Страж. Ребенок или взрослый — не важно. Если все тебя бросили, если ты один, не имеет значения, сколько тебе лет.
Комната была наполнена солнечным светом. С утра Дейзи успела обзвонить очередные полицейские участки и теперь не могла придумать, чем ей заняться. И тут она услышала свист.
Выйдя на крыльцо, увидела Джеймса. Он был верхом и держал под уздцы Скаут.
— Собирайся, — сказал он. — Надень сапоги.
Дейзи подыскивала предлог, чтобы отказаться, но улыбка на лице Джеймса заставила ее вспомнить молодого ковбоя, который когда-то предложил ей пожить у них на ранчо.
— Я быстро, — крикнула она и побежала одеваться.
Когда она снова вышла из дома — в сапогах, куртке и темных очках от слепящего снега, Джеймс слез с коня и помог ей сесть в седло. Но сначала надел ей на голову белую шляпу — тот самый стетсон, который он когда-то купил специально для нее. Она была удивлена и тронута тем, что он все эти годы хранил ее старую шляпу.