— Признайся, — шепнул он, — на медальоне мы с тобой, да?
— Да.
Сердце Джеймса забилось быстрее. Все тринадцать лет разлуки и все те годы, что они были вместе, он был готов отдать жизнь за Дейзи, и все свои ошибки, даже самые роковые, он совершил лишь потому, что очень сильно ее любил.
— Я никогда не переставал тебя любить, — признался он, когда они уже лежали в постели.
— Во всем, что я делала, был ты, — тихо сказала она. — Во всех ожерельях, которые приносили счастье другим. Только ты. Я вкладывала в них нашу любовь, потому что тебя не было рядом. Потому что мы не смогли сохранить то, что имели.
— Мы еще можем все вернуть, Дейзи.
— Так не получится.
— А как получится?
Она заплакала.
— Нам придется все начать сначала.
Они словно упали в реку и отчаянно хватались друг за друга. Бурный поток нес их с собой по древнему руслу из гладких, обкатанных водой камней.
— Мы еще можем все вернуть, — повторил он. — Прямо сейчас.
Мать и отец. Мать и отец.
Они были там вдвоем, в уютном теплом доме, где неярко горят свечи и потрескивают в камине дрова, в то время как он вынужден мерзнуть снаружи.
Страж посмотрел в бинокль. Женщина задернула занавески, но в одном месте остался просвет, и он видел, как они целуются.
Неподалеку хрустнула ветка, и он настороженно замер. Кто-то шел по тропинке. Страж нырнул в кусты. Человек приближался. Но в темноте он вряд ли разглядит на снегу следы.
Мужчина остановился на том самом месте, где мгновение назад стоял Страж и откуда лучше всего видно, что происходит в доме. У Стража были причины подсматривать — он собирал информацию, а этот, видимо, из тех, кому доставляет удовольствие заглядывать в чужие окна.
Постояв с минуту, мужчина ушел, так и не заметив следов, ведущих в заросли чапареля. Вот так всегда, подумал Страж. Он повсюду оставляет следы, а они чаще всего не видят даже то, что у них под самым носом. Пока что улик у них совсем мало. Ничего, со временем будет больше.
Мороз пробирал до костей, пора было уходить. Иногда он ночевал в амбарах, иногда — в подвалах домов. Но свой основной лагерь он разбил на утесе неподалеку. Поставил палатку, наладил керосинку. В ста метрах вверх по склону у Стража был наблюдательный пункт, ранчо оттуда просматривалось как на ладони. Это был его театр. Из своего логова он следил за разыгрывающимся внизу спектаклем. Они тоже могли бы его увидеть, если б догадались поднять голову.
Спокойной ночи, мать и отец. Спокойной ночи, счастливая семья.
Луиза не могла не признать, что Альма умеет ухаживать за больными. Она восхищалась ее терпением, тем, как уважительно сиделка относится к своему пациенту. Впрочем, если б было иначе, Луиза немедленно дала бы ей расчет.
Налив себе кофе, Луиза подошла к кухонному столу, за которым Альма разгадывала кроссворд.
— Я не помешаю?
— Нет, — ответила Альма, но по ее тону было ясно, что она не расположена к общению.
Сделав вид, что ничего не заметила, Луиза села и раскрыла книжку про болезнь Альцгеймера, которую недавно купила. На глаза ей попалась фраза «прогрессирующее нарушение функций участков мозга, отвечающих за память и поведение». «Прогрессирующее». Она захлопнула книгу.
— Альма, расскажите немного о себе, — попросила она.
— О себе? — недоуменно переспросила та.
— Почему вы стали сиделкой?
Альма пожала плечами:
— Я долго ухаживала за мамой, когда она болела. У меня хорошо получалось. И я подумала: за мамой я ухаживала бесплатно, но ведь этим можно и зарабатывать?
— Разумно.
— Тамми говорила… — начала Альма.
— Что?
— Да так, не важно. Не хочу лезть в ваши семейные дела.
— Перестаньте. Ваша сестра замужем за моим племянником, так что мы практически родственницы.
— Ну, она говорила, здесь живете только вы и двое Такеров. Про невестку она не упоминала.
— Вы имеете в виду Дейзи? А какая вам разница, живет она здесь или нет?
— Да в общем никакой. — Альма снова уткнулась в кроссворд.
— Но вас что-то заставило о ней заговорить.
— Ну, просто… Я слышала, ей не везет с детьми. Сын погиб, а теперь вот и дочь из дома сбежала. А она ведь из богатых, не нам чета.
— У всех матерей жизнь нелегкая.
Альма поджала губы и пристально взглянула на Луизу.
— Такова уж материнская доля, — продолжала та. — Все мечтают о счастье, думают, те, у кого есть деньги на дорогие игрушки, не знают забот со своими детьми. Только это сказки. И королевы в волшебных замках страдают точно так же, как мы с вами.
— У моих детей игрушек, считай, и не было.
— Но вы ведь все равно их любите.
— Люблю. Только не знаю, насколько еще хватит моего терпения. — Альма сокрушенно покачала головой. — Один в тюрьме, и второй по краю ходит. Узнай он, что я здесь работаю, на аркане бы меня отсюда уволок.
— А почему ему должно не понравиться, что вы здесь работаете?
— Наслушался рассказов дяди Тодда и, видно, решил, что, если б не Такеры, мы бы тоже могли быть богатыми.
— Эта вражда давно закончилась, — сказала Луиза.
— Некоторые любят раздувать тлеющие головешки.
— И Тодд из их числа. Он дружит с вашими сыновьями?
— Да.
— Вы не сказали им, куда едете?
Альма отрицательно помотала головой.
— Да я и не могла им сказать. Я ж говорила, один сидит за потасовку в баре, а другой дома и не показывается. Школу бросил, пьет, как отец и брат, и живет где-то в горах.
— В каких горах?
— Уинд-Ривер. Говорит, надо учиться выживать в суровых условиях. Когда он был маленьким, я не могла уделять ему много времени, вот он мне теперь и отплатил — живет как дикий зверь.
— А как ваш муж на все это смотрит?
— Что муж… И вообще, зря мы затеяли этот разговор. — Альма тряхнула головой, словно сердясь на себя за то, что так разоткровенничалась. Когда она подняла глаза, в них снова ничего нельзя было прочесть.
Луиза разглядывала солонку. Что-то из сказанного сиделкой не давало ей покоя.
— Кстати, — начала она тоном, каким обычно говорят о погоде, — а почему вы думаете, что сын Дейзи погиб? Наверняка это никому не известно. Он до сих пор считается пропавшим без вести.
— Пропавшим? Его что, продолжают искать? — спросила Альма, краснея.
— Да нет, конечно. Полиция давно прекратила поиски.
— Я уверена, что он погиб. Тодд был там в тот день. И он рассказывал, что никаких следов мальчика нигде не обнаружили, а если б он был жив, его бы обязательно нашли. Тодд считает, мальчика, скорее всего, утащил медведь или волк. А может, малыш провалился в какую-нибудь расщелину и не смог выбраться. Но он мертв. Иначе и быть не может.
— Вы Джеймсу это объясните, — горько усмехнулась Луиза. — Все эти годы он не уезжает с ранчо, надеется, что в один прекрасный день его сын вернется.
— Не вернется, — торопливо сказала Альма. Глядя на нее, можно было подумать, что она чего-то боится. — С этим надо смириться.
— По-моему, в этой семье не умеют ни с чем смиряться.
— Родителям и так достается. Зачем же понапрасну терзаться, желая невозможного?
Луиза промолчала. Да, этой женщине не позавидуешь: один сын в тюрьме, другой скрывается в горах, раздувает в себе пламя старых обид. Ей, безусловно, есть из-за чего терзаться.
Возможно, поэтому она и разгорячилась. И все-таки — почему она так настаивает на том, что Джейк погиб? Словно для нее это очень важно.
Утром шел снег, и Джеймсу не хотелось вставать и уходить от Дейзи. Он уже несколько ночей спал у нее в домике и сейчас предпочел бы прижать ее к себе и проваляться весь день в теплой постели. Но его ждала работа.
Он ехал верхом по берегу реки и осматривал в бинокль ближайшие горы. Ему надо было выяснить, кто оставил эти фотографии. Пришпорив коня, он поскакал по глубокому снегу в сторону каньонов, пронесся мимо Пола, который вместе с несколькими другими пастухами чинил ограду. Вершины скал отливали золотом в лучах пробившегося сквозь тучи солнца, но в каньоне было почти темно.
Метрах в ста впереди Джеймс увидел несколько грифов. Он громко закричал и замахал руками. Шумно хлопая крыльями, птицы взлетели и стали кружить поблизости, не желая бросать свою добычу.
Джеймс подъехал к тому месту, где они устроили пир. Вот и нашелся пропавший бычок. Его застрелили. И отрезали ему голову. Судя по всему, это произошло несколько дней назад. Хищники уже успели над ним поработать: из бока выдраны куски мяса, в шкуре видны продолбленные клювами дыры.
Джеймс спешился и склонился над тушей. Снег вокруг был усыпан клочьями черной шерсти и закапан кровью. Услышав стук копыт, Джеймс обернулся. В каньон въехал Пол. Джеймс махнул ему рукой. Когда Пол приблизился, Джеймс спросил:
— Грифов видел?
— Да, но я не придал этому значения, они тут все время кружат. — Пол взглянул на обезглавленный труп.
— Неплохой был бычок. — Он привык вести бухгалтерию и не мог не прикинуть, сколько денег они только что потеряли.
А Джеймс размышлял о другом: сколько времени потребовалось, чтобы отрезать голову бычка, весящего две тонны.
— Кто это сделал? — спросил Пол.
— Понятия не имею. — Джеймс посмотрел по сторонам. Кто-то его дразнит, фотографируя его стадо, убивая его коров.
— Похоже, этот человек ненавидит животных.
— Нет, — возразил Джеймс, — он ненавидит меня.
Завещание наверняка хранилось в сейфе. Луиза долго боролась с искушением туда заглянуть. Одно дело — просматривать бумаги на столе, и совсем другое — лезть в сейф.
Далтон дремал в кресле-каталке у себя в кабинете. Альма была внизу, готовила ему ужин. Луиза отодвинула в сторону портрет Розалинды, за которым был спрятан сейф.
Несколько лет назад, когда Далтон, загоняя скот, упал с лошади, он назвал ей шифр. На всякий случай, сказал он тогда. Собравшись с духом, Луиза повернула наборный диск. Дверца сейфа открылась.
Внутри было множество документов, в том числе свидетельство о рождении Джеймса, медали, завоеванные на родео… и завещание Далтона Такера.