От страха у нее дрожали руки, и строчки прыгали перед глазами. Ничего, сейчас пройдет, зато теперь она успокоится.
— Чем ты тут занимаешься?!
Луиза вздрогнула от неожиданности. Далтон самостоятельно проехал от кабинета до спальни, а ковер в коридоре приглушил звуки, так что она ничего не слышала.
— Ты меня напугал.
— Что это у тебя в руках, Луиза? Мое завещание? С чего вдруг у тебя так разыгралось любопытство?
— Понимаешь, с тех пор как приехала Дейзи, я стала…
— Черт бы тебя побрал! — закричал Далтон. Крутя колеса руками, он подъехал и вырвал у нее завещание.
— Далтон…
— Таскаешься каждую пятницу в этот проклятый бар. Мужики вьются вокруг тебя, как шакалы. Хотят потанцевать с тобой, полапать. Думаешь, я слепой?
— Но они мне не нужны.
— Я тебе доверял, — сказал он, сверкая глазами. — Глядя, как ты отправляешься в этот чертов бар, я не мог не думать обо всех этих ковбоях, но я тебе доверял. И надеялся, ты тоже мне доверяешь. А оказывается… — Он потряс листком, который держал в руке. — Вот оно, твое доверие.
— Я должна была сама увидеть…
— Увидеть глазами то, чего не чувствуешь сердцем?
— Когда тебя увезли в больницу, — в отчаянии попыталась объяснить Луиза, — Тодд меня спросил, где я буду жить, если…
— Тодд Райделл?
— Он же мой племянник. Он беспокоится обо мне.
— Сукин сын, — сказал Далтон. — И ты его слушаешь? А почему ты у меня не спросила? Или считаешь, со мной уже бесполезно разговаривать? Решила, я больше ни на что не гожусь. Ноги не ходят, голова не варит, и приласкать тебя не могу, как раньше.
— Я люблю тебя, — сказала Луиза.
— Конечно. И ты доказала свою любовь. — Он опустил голову, плечи у него затряслись.
— Посмотри на меня, — взмолилась она. — Ну пожалуйста…
— Розалинда… — сквозь слезы произнес Далтон.
Луиза была в отчаянии. Все из-за этой проклятой болезни. Она не доверяет его сердцу, потому что умирает его мозг. Далтон поднял голову.
— Прости. Я хотел сказать — Луиза.
— Я поняла. — Она протянула к нему руки.
— Опять я перепутал имя… — Уронив листок с завещанием на колени, он взял Луизу за руки. — Прости меня.
— Тебе не за что просить прощения, любовь моя.
— Не бросай меня, — дрожащим голосом сказал он.
— Я никогда тебя не брошу, — прошептала Луиза и положила голову ему на колени. Смятое завещание валялось на полу. Она не стала его поднимать.
В тот вечер, когда на Вайоминг обрушилась снежная буря, Дэвид и Сейдж нашли пристанище в заброшенном деревянном строении, которое когда-то использовалось для фенологических наблюдений, примерно в восьмидесяти километрах от ранчо Такеров. Влажный снег, налипший снаружи на стены, законопатил щели, и внутри было относительно тепло.
Как в эскимосском иглу, подумала Сейдж, просунув палец в дырку от выпавшего сучка и нащупав за тонкой доской слой снега. Собаки и котята устроились возле нее. Дэвид разводил огонь в пузатой чугунной печке.
— Пора ужинать, — наконец сказала она.
— Знаю. Как насчет ростбифа с картофельным пюре?
— Я бы предпочла омара и картошку-фри, — засмеялась Сейдж. Дэвид стал кормить животных, а она достала пачку кукурузных хлопьев, которую они прихватили в придорожном кафе. Усевшись поближе к печке, они поели.
Дожевав хлопья, Дэвид вынул из рюкзака ручку и стал рисовать на тыльной стороне ладони сначала крошечные перья, а затем — точки и кружки. Сейдж сидела рядом и смотрела. В печке уютно потрескивали угольки.
— Круг, — объяснил Дэвид, — защищает точку. — Затем, прочертив еще один круг, побольше, добавил: — А второй круг защищает первый круг.
— Тебе нравится защищать, — сказала она.
— Кто-то же должен это делать.
— А кого первого ты защитил? Человека?
— Собаку. Ее звали Тельма. Я защитил ее от своего отца.
— Ты говоришь о нем так, словно он тебе вовсе не отец.
— Так и есть. Меня усыновили.
Сейдж попыталась представить, каково это — быть приемным ребенком.
— Но ведь когда люди берут тебя в свою семью, они тебе как настоящие родители.
— Считается, что да.
— А на самом деле?
— Чего тут обсуждать, если и над родными детьми родители часто измываются.
Сейдж подумала о том, что видела в собачьем питомнике. Ей тогда стало понятно, что и татуировки Дэвида, и его стремление спасать животных как-то связаны с его собственной жизнью. Он же говорил, его родители тоже разводят собак.
— Что они с тобой делали?
Дэвид пожал плечами, продолжая сосредоточенно рисовать круги, затем спросил:
— Ты что, хочешь отдать ребенка на усыновление?
Она погладила живот. Ей всего шестнадцать, у нее нет ни денег, ни работы, но она знала, что ни за что на свете не отдаст своего ребенка.
— Нет. Не хочу.
Дэвид нахмурился, но кивнул с явным одобрением. Потом засучил левую штанину, приспустил носок и нарисовал на ноге одну над другой три волнистые линии.
— Река, — сказал он.
— При чем тут река?
— Рядом с нашим домом текла река. Я делал из деревяшек лодки и представлял себе, как поплыву к своей настоящей семье.
— К тем людям, которые от тебя отказались?
— Я по ним скучаю, — продолжал он, словно не слышал ее вопроса. — Я их совсем не знаю и тем не менее скучаю по ним. — Он вдруг затряс головой и засмеялся как сумасшедший. — Тебе этого не понять. У тебя замечательные родители, которые живут в разных местах. Только если они такие прекрасные, почему им не живется под одной крышей?
— Потому что мой брат пропал, — сказала Сейдж. — Это было для них слишком тяжелым ударом, и они больше не могли быть вместе.
— У тебя пропал брат?
— Да. Мы с ним близнецы. Нам тогда было по три года. Его звали Джейк. Я хорошо знаю, что такое тосковать по родному человеку.
— Тебе его очень не хватало?
— У меня было такое чувство, как будто от меня отрезали половину.
— Отрезали половину… — повторил Дэвид.
— А где жили твои настоящие родители? — спросила Сейдж. — В Вайоминге?
— Наверное. Мои приемные родители из своего штата почти не выезжали. — Дэвид смотрел на огонь. — Отрезали половину… Я понимаю, что ты имеешь в виду. Когда скучаешь о ком-то так сильно, что вся жизнь идет наперекосяк. Посмотри на Петал с ее игрушкой. Она так тосковала по своим щенкам, что совсем свихнулась.
— Ты считаешь, Петал свихнулась?
— Наполовину. Как я.
Он подложил в печку несколько поленьев.
— Как ты думаешь, куда подевался твой брат?
— Не знаю. — У Сейдж мурашки побежали по коже. — В землю.
— А может, спрятался в пещере?
Ока вскинула голову:
— Почему ты сказал про пещеру?
Дэвид пожал плечами:
— В горах полно пещер. Может, он заполз в одну из них. Я сам однажды в пещеру провалился. С тех пор у меня вот это. — Откинув со лба волосы, он показал тонкий белый шрам.
— Сколько тебе тогда было лет?
— Года четыре или пять.
Сейдж закрыла глаза. Ужасно. Любопытный сорванец забегает в таинственную пещеру и проваливается в яму.
— Кто тебя спас? — Она погладила лежавшую рядом Петал.
— Мой дядя. То есть брат моей приемной матери.
— Хорошо, что он оказался поблизости, — сказала Сейдж.
— Да. Он вообще довольно хороший человек. Как-то отец пытался заставить меня зарубить только что родившихся щенков, и дядя ему так врезал, что он упал без сознания.
— Отец заставлял тебя убивать щенков?
— Да. Такая вот у меня семейка. Но дядя совсем другой. Однажды — я сам слышал — он сказал родителям, что если б знал, как они будут со мной обращаться, то не стал бы тогда меня вытаскивать.
— Может, тебе лучше жить у него?
Дэвид пожал плечами:
— Он перестал к нам приезжать. После той ссоры дядя и родители больше не разговаривают.
— Ты должен его найти.
Он нахмурился и снова начал рисовать. Выбрал место на правой руке и нарисовал еще одну сову. Точки, черточки, совы и круги — эти знаки Дэвид, похоже, любил больше всего. Сейдж смотрела на него, прислушиваясь к завыванию ветра за окном.
— В пещере я видел сов. Их желтые глаза следили за мной.
— Тебе было страшно?
— Нет. Я понимал, что они мои друзья.
— Ты здорово рисуешь, — сказала Сейдж и с грустью вспомнила о маме. — Наверное, ты унаследовал талант от кого-то из своих настоящих родственников.
— Возможно. Мой брат вообще рисовать не умеет.
— А этот брат… Он тоже приемный?
— Нет, — ответил Дэвид. — Он их родной сын.
Ребенок пошевелился, и Сейдж показалось, что ее сейчас затошнит. Она испуганно прижала к себе Петал.
Дэвид взял ее за руку:
— Не волнуйся. Здесь тепло, еда у нас есть.
Ветер усилился. В окнах дрожали стекла.
— Мой ребенок… А вдруг что-нибудь случится и мы не сумеем отсюда выбраться?
— Мы всегда сможем попросить о помощи, — совершенно серьезно сказал Дэвид и принялся рисовать точки и кружки на руке Сейдж. — Если что, обратимся к духу.
— К посланнику иных миров? — спросила она, вздрогнув от собственных слов. Дэвид объяснял ей, что днем об этом говорить нельзя, но сейчас уже давно была ночь.
— Да.
Как всегда, когда разговор у них заходил о подобных вещах, Сейдж вспомнила мать, ее мастерскую, где кругом разложены птичьи перья, кости, камни, золотая проволока, а с потолка свисают ловушки для снов — затянутые сеткой обручи, которые должны задерживать хорошие сны.
— А какого духа мы позовем? — спросила Сейдж.
— Самого храброго, — ответил он. — Это магическое имя, оно тебя оградит от любого зла. Если ты его произнесешь, никто тебя не сможет обидеть.
И в памяти Сейдж всплыло имя — индейское имя, которое часто повторяла мама.
— Какое имя? — прошептала она.
— Вашаки, — сказал Дэвид, затем повторил его еще раз, уже громче.
Глаза у Сейдж затуманились от слез. Неведомо откуда к ней пришло еще одно воспоминание: дорожная пыль и четыре крохотные ножки — ее и брата, и голоса отца и матери, рассказывающие об индейском вожде, чье имя означает «храбрость».