— Когда все закончится, вы можете предъявить нам счет за оружие, и мы возместим все, до последнего сольдо, можно даже с процентами. Мы, единая Италия, будем искренним и верным другом Советского Союза. Вот только послушными рабами не будем — извините, но мы предпочтем погибнуть в бою, чем стать рабочей скотиной у таких, как Дон Кало, или его хозяева.
Русский откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Секунд на десять — видно, что этот человек очень устал, что тебе Атлант, удерживающий небо. И ответил.
— Дело не в деньгах, Луиджи. А в большой политике. А друзья и партнеры нам очень нужны. Что ж, я передам ваши слова в Центр. Все, что я могу — это добавить личную рекомендацию… и будьте уверены — я ее добавлю, исключительно в вашу пользу. Ответ получите через неделю на четвертой точке. Всего наилучшего…
С июля через границу пошли крупные партии оружия. И не только — однажды пригнали два грузовика с грузом тушенки, в тех ящиках, что в кузове с краю, а в глубине… но и консервам нашлось применение. Экономически Италия оставалась единой, с одной и той же лирой, что на севере, что на юге — правда, из-за низкого и все падающего курса (кто-то шутил, что лирами скоро будут стены обклеивать) большее хождение имели американские доллары и русские рубли, а еще на рынках, особенно в провинции, за денежные единицы шли банки тушенки, американские сигареты, и даже патроны. Таможни не было, и коммерсанты шастали через границу в обе стороны, высматривая, что где дешевле, что дороже — и как правило, карабинеры с них брали малую плату частью товара, но внаглую и подчистую не грабили, понимая что если торговцы станут искать обходные пути, или вовсе прекратят деятельность, хуже будет и самим мздоимцам. К тому же в провинции, и приграничье не было исключением, карабинеры часто были местные, а не присланные из Неаполя, а это другие совсем отношения, всегда можно договориться, найти общую родню — хорошо знакомых торговцев часто даже не досматривали, удовлетворяясь врученным ящиком тушенки или блоком сигарет. И еще оставалось море, у карабинеров не было флота, а янки до патрулирования морских границ пока еще не опускались, а рыбаки занимались своим делом, надо же что-то кушать, и кому забота, если какого-нибудь владельца лодки родня просит передать что-то на ту сторону? Дошло до того, что в Красном Поясе (так называли коммунистический район у границы, начавшийся еще недавно с трех освобожденных деревень) заказывали на севере и простые товары, как обувь, мануфактуру, железные изделия — в обмен на продукты, а самые ушлые даже ездили со своим товаром на ту сторону, торговать на русские рубли! Приграничье, на взгляд Луиджи, все больше становилось похожим на территорию «Красных бригад» этой зимы, в альпийских предгорьях, когда на дорожных указателях писали «дойчефрай», немцам в освобожденную зону хода нет. Оружия натащили в изобилии, даже минометы — но Луиджи не обольщался. В отличие от «Красных Бригад», освобожденная зона не была на русском обеспечении, да и сельскохозяйственных работ летом куда больше, чем зимой — а потому, люди при всем желании не могли так же интенсивно заниматься военной подготовкой, хотя инструкторов с севера тоже прислали, большей частью не русских, а итальянцев. И что будут стоить его бойцы, когда против них выйдут не вояки дона Кало, а американские солдаты… мы все равно будем драться, но будет очень тяжело!
В октябре все резко переменилось. Первым сигналом был резко возросший интерес Центра к политической ситуации. Затем прямо было сказано, что ИКП надлежит быть готовой к честным югоитальянским выборам — и это при том, что все помнили «сицилийскую демократию» Дона Кало. Неужели? Русский посланец лишь усмехнулся и ответил, меньше знаешь, крепче спишь.
— Задача, получить влиятельное представительство в парламенте (или как он будет у вас называться, после Дона Задницы), и контроль на местах, хотя бы в отдельных регионах. И помните, что писал Ленин — буржуазная демократия есть высший шаг на пути к социализму, в сравнении с реакционной диктатурой. Прежде всего, благодаря гораздо большим возможностям пропаганды, то есть революционного воспитания трудящихся масс.
Дон читал газеты. В том числе, и доставленные с Севера.
Ему даже нравилось читать про свое всемогущество и жестокость. При чем тут садизм и сравнение с хижиной дяди Тома — смерды должны знать свое место, и быть благодарны своему хозяину, за то что тот дает им работу. И чем в принципе, отличается работник-человек от прочей рабочей скотины — хороший хозяин должен о ней заботиться, чтобы не сдохла, но и только! И показательная жестокость тут, это акт гуманизма: судьба одного бунтовщика может, убережет от кары десяток, кто не решатся, и продолжат работать, принося Дону доход. А судя по тому, что возмутителей спокойствия становится не меньше, а больше — он, Дон Калоджеро, еще непростительно гуманен!
Даже демократические выборы не помогли! Было ведь все почти как пишут красные — и погромы, и убийства, вот только спокойствие и покорность не наступили, ни левую прессу полностью извести не удалось, ни оппозицию запугать, ни крестьян заставить честно трудиться, не думая о коммунистической заразе. В итоге все стали поголовно вооружаться, благо в стране после только что окончившейся войны оружие достать было легко. И обычной уголовщины развелось, бороться с ней руки не доходили — так что и политики, и помещики, и фабриканты, и газеты, и даже деревенские общины все поголовно обзавелись командами телохранителей и отрядами самообороны — три дня назад, парней, мирно приехавших налог собрать, опять пулеметами встретили! Причем карабинеры, когда противник хорошо вооружен, обычно появляются к самому концу событий, и «не дай бог, успеем, догоним». Это было на севере, возле границы — история с Красными бригадами повторяется? Взвод карабинеров, посланный навести порядок, просто разбежался, побросав оружие! Немцы бы без всякой жалости, сначала бы там все артиллерией разнесли, затем пустили танки — так нет пока у полиции, а тем более у парней из Семьи, тяжелой техники и вооружения! А янки в ответ на просьбы продать «шерманы» и пушки все обещают, и не дают!
Если даже на Сицилии творится такое. Сосед, Микеле Панталеоне, стал не просто социалистом, а одним из вождей ИСП! Он, Калоджеро, и урожай ему травил, и работников приказывал избить, и машины в поле поломать… а еще, хотел ведь за него свою племянницу замуж выдать, объединили бы хозяйства, соседи ведь — ну а что было, то было, по-соседски, Панталеоне ведь тоже в долгу не остался, и еще, сколько грязи на него, Калоджеро Виццини, вылил, через своих дружков в левой прессе! И вот, три недели назад приперся в городок Виллальбо, это считай, личная наследственная вотчина рода Виццини на Сицилии — да не один, а со своим приятелем Джироламо Каузи и еще бандой своих сторонников в придачу! Чтобы поговорить с безземельными рабочими об аграрном вопросе и справедливой оплате труда — и ведь не выгонишь, почти что уже родня! Ну так что мешает туда и своих крестьян согнать, выдав им вина, малую долю денег, и наказ взять с собой что потяжелее и поострее, лупите агитаторов покрепче, отвечать за все будет ваш Дон? Без обид — чтобы родственничек знал впредь, кто в семье главный?
Потасовки начались еще до приезда гостей — когда мэр городка, Беньямино Фарина (хороший парень, и тоже родственник Калоджеро) приказал стереть со стен домов большевистские серп с молотом и звезду, нарисованные в большом количестве накануне ночью, неизвестно кем. Когда начался митинг, атмосфера была уже накалена — и ведь предупреждал же Калоджеро будущего зятя по-хорошему, ладно, болтай если хочешь, но не касайся острых вопросов, мягче, примирительнее, нам же еще рядом жить! Нет — началось про «несправедливую эксплуатацию», и прочая коммунистическая пропаганда, кто первый начал стрелять, уже и установить не удалось! Ну и толпа — крестьяне, верные своему Дону, ринулись бить голодрань, те тоже похватали, что под руку попало, и началось такое, как только город не сравняли с землей… причем у «невинных жертв мафиозного террора» в грузовике с собой оказались пара пулеметов, автоматы и гранаты, что в значительной мере уравняло численный перевес боевиков Семьи! А бравые карабинеры, всегда готовые хватать одиночных и безоружных смутьянов, заперлись в участке, боясь нос высунуть — и появились на улице, лишь когда все стихло! По итогу баталии, «поле боя» осталось за Семьей, смутьяны отступили, а кого-то из них, не успевших сбежать, забили до смерти и вздернули трупы на фонарях — но главарей, Панталеоне и Каузи, не поймали, они отступили в полном боевом порядке с остатками своего воинства. А главное, Панталеоне заявил, зализав раны, что племянница Дона Задницы в качестве будущей жены его совершенно не интересует! И что теперь делать с объединением хозяйств, уж больно хороши поля у кооператива Панталеоне, когда у него, Калоджеро, какие-то жалкие каменистые клочки земли, это вопиющая несправедливость, которая должна быть исправлена! Что ж, не вышло по-хорошему договориться, придется по-плохому. Но если даже на Сицилии на стенах рисуют большевистскую звезду, что же говорить о деревнях у границы, куда по слухам, приходят целые караваны с советской стороны?[38]
С русскими дону Калоджеро приходилось уже встречаться. С эмигрантами — а в двадцать седьмом, будучи в Неаполе, он в течение недели гостил на острове Капри и был представлен Максиму Горькому. Поэт-буревестник мировой коммунистической революции в жизни оказался совсем не «бледным фанатиком с горящими глазами», каким Дон его представлял — может быть, он и был таким где-то и когда-то, но в Сорренто отдыхал веселый буржуа, любящий светскую жизнь, роскошь и комфорт, он сорил деньгами, щедро тратя не только на себя, но и на обширную семью, был рад гостям, для которых любил разжигать огромный костер на пляже, чтобы танцевать вокруг него ночью, двери его дома, виллы «Иль Сорито», никогда не закрывались, туда приходили целыми тол