Уж некому теперь и вспоминать...
В годах старик, но отдыха не просит,
Пошли теперь такие старики.
И носит важно, с уваженьем носит
Общественный армяк и сапоги.
И видит — жизнь тянувший, как упряжку,
Под кличкой лошадиною батрак,
Что только сам себя зовет Бубашкой,
А все его уже зовут не так...
1933
Рожь отволновалась. Дым прошел.
Налило зерно до половины.
Колос мягок, но уже тяжел,
И уже в нем запах есть овинный...
1933
Он до света вставал, как хозяин двора,
Вся деревня слыхала первый скрип на колодце.
Двадцать лет он им воду носил и дрова,
Спал и ел как придется.
И ни пасхи, ни духова дня ему не было
Что работнику трудно — своему ничего.
А чтоб части невестка потом не потребовала,
До последнего дня не женили его.
Он возился с конями, хомутами, чересседельниками,
Ездил с возом на мельницу, в лес с топором.
И гордился, гордился богачами брательниками,
Конями, сбруей, богатым двором.
Так бы доля его, неизбывная, темная,
И тянулась весь век; но бывают дела:
Приманила его одна разреденная,
И женила его на себе, и в колхоз привела.
1933
Братья
Лет семнадцать тому назад
Были малые мы ребятишки.
Мы любили свой хутор,
Свой сад. Свой колодец,
Свой ельник и шишки.
Нас отец, за ухватку любя,
Называл не детьми, а сынами.
Он сажал нас обапол себя
И о жизни беседовал с нами.
— Ну, сыны? Что, сыны? Как, сыны?
И сидели мы, выпятив груди,
Я с одной стороны,
Брат с другой стороны,
Как большие, женатые люди.
Но в сарае своем по ночам
Мы вдвоем засыпали несмело.
Одинокий кузнечик сверчал,
И горячее сено шумело...
Мы, бывало, корзинки грибов,
От дождя побелевших, носили,
Ели желуди с наших дубов —
В детстве вкусные желуди были!..
Лет семнадцать тому назад
Мы друг друга любили и знали.
Что ж ты, брат? Как ты, брат? Где ж ты, брат?
На каком Беломорском канале?..
1933
Хозяин
Поплевав, он затягивал крепко супонь,
Выбирал из-под войлока смятую гриву,
Перевязывал повод повыше — и конь
С запрокинутой мордой стоял терпеливо.
А хозяин под сено засовывал кнут,
Не спеша самокрутку вертел на дорогу
И усаживал бабу и, сеном ее подоткнув,
Сам садился — свешивал правую ногу.
И, вожжой без нужды поправляя шлею,
Выезжал за околицу —
Кум королю.
С полдороги — первые встречи:
Добрые люди с базара назад.
Бабы спустили платки на плечи,
На всю округу песни кричат.
Хозяин едет, спешить не спешит,
Хватит времени праздник справить.
А к дому — плашмя он в телеге лежит,
Баба, на корточки вставши, правит.
Конь один знает, что кнут в передке.
Едет хозяин, Спит хозяин. Пьян хозяин,
И нос в табаке...
А в избе, что сгнила у него без сеней,
Только голые стены да куча детей.
А коровку — единственный хвост на дворе
На холстах, на веревках таскал в январе.
Двор стоял, точно шапка у пьяницы, криво,
Мыши с голоду дохли, попадая в сусек.
И скрипел журавель[15]на колодце тоскливо,
Чтобы помнил о жизни своей человек...
1934
Усадьба
Над белым лесом край зари багровой.
Восходит дым все гуще и синей.
И сразу оглушает скрип здоровый
Дверей, шагов, колодцев и саней.
На водопой проходят кони цугом.
Морозный пар клубится над водой,
И воробьи, взлетая полукругом,
Отряхивают иней с проводов.
И словно на строительной площадке
На доски, на леса — легла зима.
И в незаполненном еще порядке
Стоят большие новые дома.
Они выглядывают незнакомо
На улице огромного села,
Где только дом попа и называли домом,
А церковь главным зданием была;
Где шли к воде поодиночке клячи
И, постояв, отказывались пить;
Где журавель и тот скрипел иначе,
Совсем не так, как он теперь скрипит...
Надолго лег венцами лес сосновый.
И лес хорош,
И каждый дом хорош... ...
Стоишь, приехав, на усадьбе новой
И, как Москву,
Ее не узнаешь...
1934
Я иду и радуюсь.
Легко мне.
Дождь прошел.
Блестит зеленый луг.
Я тебя не знаю и не помню,
Мой товарищ, мой безвестный друг.
Где ты пал, в каком бою — не знаю,
Но погиб за славные дела,
Чтоб страна, земля твоя родная,
Краше и счастливее была.
Над полями дым стоит весенний,
Я иду, живущий, полный сил.
Веточку двурогую сирени
Подержал и где-то обронил...
Друг мой и товарищ, ты не сетуй,
Что лежишь, а мог бы жить и петь.
Разве я, наследник жизни этой,
Захочу иначе умереть!..
1934
Мужичок горбатый
Эту песню Филиппок
Распевал когда-то:
Жил на свете мужичок,
Маленький, горбатый.
И согласно песне той,
Мужичок горбатый
Жил беспечно, как святой —
Ни коня, ни хаты.
В батраки к попу ходил
В рваных лапоточках,
Попадью с ума сводил
И попову дочку.
Он не сеял и не жал,
Каждый день обедал.
Поп грехи ему прощал,
Ничего не ведал.
Пел на свадьбах Филиппок
По дворам богатым:
Жил, мол, раньше мужичок,
Маленький, горбатый.
И в колхозе Филиппок
Заводил, бывало:
Жил, мол, раньше мужичок,
Этакой удалый.
По привычке жил, как гость,
Филиппок в артели.
Только мы сказали:
— Брось,
Брось ты в самом деле!
Ходишь, парень, бос и гол,
Разве то годится?..
Чем, подумаешь, нашел
Бедностью гордиться.
Ты не то играешь, брат,
Время не такое.
Ты гордись-ка, что богат,
И ходи героем.
Нынче трудно жить с кусков,
Пропадать по свету:
Ни попов, ни кулаков
Для тебя тут нету.
Видит парень — нечем крыть,
Просится в бригаду.
И пошел со дня косить
С мужиками рядом.
Видит парень — надо жить.
Пробуй, сделай милость.
И откуда только прыть
У него явилась!
Видит — надо.
Рад не рад
Налегает, косит.
Знает, все кругом глядят:
Бросит иль не бросит?..
Не бросает Филиппок,
Не сдает — куда там!
Дескать, вот вам мужичок,
Маленький, горбатый.
Впереди Филипп идет,
Весь блестит от пота.
Полюбил его народ
За его работу.
И пошел Филипп с тех пор
По дороге новой.
Позабыл поповский двор
И харчи поповы.
По годам еще не стар,
По делам — моложе,
Даже ростом выше стал
И осанкой строже.
И, смеясь, толкует он
Молодым ребятам,
Что от веку был силен
Мужичок горбатый.
Но, однако, неспроста
Пропадал безгласно:
Вековая сила та
В сук росла напрасно.
1934
Новое озеро
Сползли подтеки красноватой глины
По белым сваям, вбитым навсегда.
И вот остановилась у плотины
Пугливая весенняя вода.
И вот уже гоняет волны ветер
На только что затопленном лугу.
И хутор со скворешней не заметил,
Как очутился вдруг на берегу.
Кругом поля ровней и ближе стали.
В верховье где-то мостик всплыл худой.
И лодка пробирается кустами,
Дымя ольховой пылью над водой.
А у сторожки, на бугре высоком,
Подрублена береза, и давно
Долбленое корытце светлым соком
Березовиком до краев полно...
Сидит старик с ведерком у обрыва,
Как будто тридцать лет он здесь живет.
— Что делаешь?
Взглянул неторопливо:
— Пускаю, малец, рыбу на развод...
Про паводок, про добрую погоду,