— Я тут перекинулся парой слов с охранником, — сказал Хейго. — У слуг не выходной. Госпожа Бастет рассчитала всех, кроме поварихи и двух охранников, работающих посменно. Три дня назад.
Когда к Айлин вернулся дар речи, она расстроенно произнесла:
— Слава богу, скоро приедет Панья, её дочь, уж она-то наведёт порядок! Танита слишком привязана к внукам… Дом опустел, вот она и затосковала. Внуки, внуки, что ж вы с нами делаете? Подождите… всех? И врача?!
…В тот же день доктор Риц был откомандирован в поместье Бастет. Вернулся он совершенно взбешённый и, заявившись в кабинет Айлин, гнева не скрывал.
— Это неслыханно, госпожа Монца… Меня на порог не пустили!
— Простите госпожу Бастет, Эдам, простите ради Мау, — лепетала Айлин. — Нездоровье изматывает и подчас делает нас нетерпимыми. Когда нервы взвинчены, уже не до приличий… И не беспокойтесь, ваша поездка будет оплачена по самому высокому тарифу…
Оскорблённое самолюбие волновало Эдама сильнее оплаты, но нельзя же драматизировать вечно, пришлось взять себя в руки.
— Мне передали — продержав полчаса под дверью! — что супруг госпожи Бастет приедет завтра и всё решит…
— Как вовремя, — с облегчением выдохнула Айлин. — Будем считать, проблема решена.
2
Любые ночные бдения — кутежи, вынужденные поездки или дежурства, лишавшие людей целительного сна, — по мнению доктора Рица, являлись одним из действенных способов саморазрушения. Крайне организованный и обладавший железной волей, он тщательно заботился о своём здоровье, поэтому ложился до полуночи и вставал с первыми лучами солнца, давая организму возможность восстановиться в самой природой предназначенное время.
Дом ещё был погружён в сладкую дремоту, а доктор уже шёл в свой кабинет мимо кухни, где повариха ставила опару для выпечки и гремела кастрюлями, и, конечно, ему была ведома тайная страсть Господина Миша.
— Трататушки, трататушки, трататушки, тратата…
Тратату-ушечки, тратату-ушечки…
Виктория тихонько напевала, похлопывая в ладоши, а Господин Миш, тёмный, лохматый, вставал на задние лапы и, в неописуемом блаженстве закатив зелёные глаза, неуклюже раскачивался из стороны в сторону, как медведь на ярмарке. В счастливый день ему удавалось сделать несколько па, прежде чем, запутавшись в лапах, завалиться на чёрно-белый плиточный пол.
Заслышав трататушки, доктор замирал у двери, и, дождавшись окончания плясок, незамеченным проскальзывал мимо кухни. Но сегодня его опередила младшая госпожа, зачем-то поднявшаяся ни свет ни заря.
Увидев, как Господин Миш пляшет, Фанни по-разбойничьи громко и безудержно засвистела. Мурр, с прижатыми к голове ушами, в панике бросился к круглому отверстию в стене и юркнул в него. Благодаря таким лазам кошки могли свободно перемещаться по дому, не стеснённые закрытыми дверями. Все дома знатных семейств в Дубъюке сообщались подземными кошачьими тоннелями, но на чужой территории мурры появлялись только по необходимости. Нельзя вообразить, чтобы Сердитый Ван или Мягкая Кошка вздумали слоняться по Спящей, а Господин Миш подъедался бы у Бастетов.
— Поздно! Я видела, как ты трясёшь своими жирными боками! Не верила, но теперь убедилась! — закричала Фанни мурру вдогонку, а потом подскочила и, склонившись над отверстием, пригрозила: — Ещё раз подойдёшь к моей сумке, я всем расскажу про твои позорные трататушки! Плясун!
Виктория беззвучно смеялась. Эдам, не сумевший сдержать улыбки, на цыпочках миновал дверь. Его ждали осмотры.
…Одним из последних в кабинет вошёл Кристофер. Эдам взял у него кровь на анализ и остался недоволен результатами. Парень явно не соблюдал диету. Они не то чтобы поспорили, но обычно покладистый Кристофер разворчался, одеваясь после осмотра.
— Не хочу я есть всякую гадость, доктор! Вы сами пробовали эти тошнотворные котлеты из печени? Раньше внутренности животных несли на алтарь, посвящая богам…
Эдам поднял брови.
— Приятно иметь дело с образованным человеком.
— Э-э… это было в одной игре… — пробормотал Кристофер. — Богам отдавали, а теперь нашли новый повод, чтобы не выбрасывать, — низкий гемоглобин.
— Тогда считай телячью печень жертвоприношением своему здоровью.
— В горло не лезет, проклятая!
Кристофер глядел жалобно, и Эдам смягчился.
— Ладно, попьёшь витамины и разбавленный гранатовый сок, а там посмотрим, будет ли эффект. — Он сел за стол и стал быстро писать в карточке.
— Представляете, — сказал обрадованный Кристофер, потуже затягивая ремень на тощем животе, — к нам приехал школьный инспектор Фанни. Какой-то Слеж.
Это было что-то новенькое. Эдам перестал писать и поднял глаза.
— Сюда?
— Охрана вызвала меня к воротам, и этот Слеж вынес мне мозг. Чуть не на колени падал, чтобы его впустили. Я попросил его уйти, вежливо так объяснил, что у госпожи Айлин есть офис в городе, а он твердит, как попугай, что у него очень-преочень важное дело! И ещё грозился. Если я его, мол, не впущу, хозяйка будет недовольна… Третий час сидит на скамейке в саду. Как из леса выскочил, честное слово. Никакого представления о порядке.
В устах Кристофера рассуждения о порядке звучали комично. Эдам не раз слышал, как Айлин делала ему замечания.
— А что ловисса?
— С утра уехала!
— Звони самой.
— Отрывать её от дел ради какого-то дикаря?
— Крис, я не помню случая, чтобы сюда заявился школьный инспектор. А если у него действительно важное дело?
— А если нет? Я тут на прошлой неделе напутал с корреспонденцией… Ещё один выговор, и всё, пакуй чемодан. Нет уж. Мой рабочий день закончен, я домой. — И Кристофер ушёл.
Примерно через час, покончив с осмотрами, Эдам поглядел в окно. По дорожке, ведущей к дому, с недовольным лицом, шла Айлин. Из-под рыжего мехового воротника её светлого манто выглядывала мордочка Сантэ — Айлин иногда брала кошку в поездки по городу. За ней, с портфелем в руках, семенил низенький пухлый господин в тёмном костюме, казавшийся рядом с высокой и худощавой Айлин сдобной булочкой. Они поднялись по лестнице главного входа и вошли в дом. Эдам задумчиво почесал нос. Что там Фанни опять натворила?
3
— Посмотрим, — ледяным тоном произнесла Айлин, открывая тетрадь Фанни по котоведению.
Она злилась. Когда этот человек вдруг вынырнул неизвестно откуда и представился школьным инспектором, она перепугалась, решив, что с Фанни что-то случилось. Он заюлил, извиняясь за неожиданный визит, стал уверять, что, хотя дело и касается её внучки, всё поправимо… Айлин ещё больше разнервничалась и потребовала немедленно перейти к делу. Тут он и сунул ей тетрадь.
— Вижу, красных чернил не жалели, — процедила Айлин и принялась читать.
"Тридцать процентов всех кошек — амбидекстры, обеими передними лапами они владеют одинаково хорошо", — написала Фанни, но учитель исправил красным на "двадцать пять процентов".
"При общении кошки используют более ста тридцати шести различных звуков, превосходя в этом собак, шимпанзе и горилл". Исправлено на: "более ста звуков".
"Поле зрения кошки — 192,5 градуса", сокращено учителем до 187 градусов.
И всё в том же духе. По мнению педагога, Фанни упорно преувеличивала способности кошек. Дочитав, Айлин потрясла тетрадью.
— Не могли бы вы объяснить мне, инспектор, что означают эти бесконечные исправления?
— Не хочется огорчать вас, госпожа Монца, я вас очень уважаю, — начал Слеж, не смущённый холодным приёмом, — но результаты тестов настораживают. Без сомнения, у вашей внучки блестящие способности, она лучшая ученица в классе… извините, я хотел сказать, в школе.
— Вы хотели сказать, в городе.
— Да-да, именно так. Но, простите, девочка выглядит дерзкой. Складывается впечатление, что она намеренно искажает общепринятые сведения. Взгляните на подозрительную детализацию в полградуса, там, где речь идёт о поле зрения кошек. Преподаватель, господин Вершен, принял это за издёвку. Извините.
Айлин, прищурившись, глядела в его бегающие глазки. Если на Фанни находит стих, не каждый может такое вынести, но это же не повод приходить к ней домой? И уж тем более, она не собирается обсуждать со школьным инспектором тему бунтарства своей внучки. Это слишком личное, слишком болезненное…
— А вам не приходило в голову, уважаемый господин Слеж, что у неё могут быть сакральные знания из собственных источников? Из книг в нашей библиотеке, например?
— Смиренно допускаю, — произнёс инспектор, однако весь его вид говорил об обратном. — Особенно если быть уверенным, что эти знания носят, так сказать, статистический характер… что они охватывают всех кошек нашего города…
Заявился без приглашения и хамит. Он не производил впечатление человека глупого, стало быть, замочек с секретом. Не ошибиться бы в подборе ключа… Дело у него чрезвычайной важности, иначе этот Слеж не решился бы на столь странный визит и наглые речи. Что касается цели, она прозрачна, это деньги или эквивалент денег. Но что
именно он хочет ей продать?
— Это контрольная, которую ученики писали в прошлом месяце, — решил напомнить о себе Слеж. — И вот опять… взгляните… Дальше… да, вот здесь…
— "У кошек по четыре пальца на передних лапах (у мутантов — по пять) и по четыре — на задних". Что не так, почему подчёркнуто?
— Ну, как же, госпожа Монца? Вслед за господином Вершеном я вижу здесь ошибку. Патологией у кошек являются четыре пальца, а не пять.
Айлин извлекла из своего арсенала самую кроткую и сострадательную улыбку.
— Фанни одна так считает?
— М-м, не могу сказать… Её работа случайно попалась мне на глаза…
— Конечно, случайно. Господин Слеж… Полагаю, вы легко можете назвать шесть самых знатных семейств Дубъюка?
— Безусловно.
— Прошу вас.
Он немного растерялся, не понимая, к чему она клонит.
— Прежде всего, дом Монца… Югаи, Бастет…
— Прекрасно.
— Потом идут уважаемые Дрём-Лисы…
— О, да.
— Ваны…
— И?
Слеж сглотнул.