Его слова произвели на всех неприятное впечатление.
— Совсем рехнулся, старый дурак? — сказал Мартон. — Все у тебя воры. Смотри, что натворил!
— Мартон, следите за речью, — ужаснулась Айлин. — Не видите, в каком он состоянии? Чего вы ждёте? Уводите!
— В полицию?
— В какую… В его комнату! И не выпускайте хотя бы первое время, пока не придёт в себя.
Барри дёргался, пытаясь вырваться из крепких мужских рук, и с ненавистью глядел на Эдама, который подчёркнуто игнорировал его вопли.
— Где полотенца, наглая рожа?! Хватайте его, болваны! Вяжите! Выполите сорняки в прекрасном саду!
Гарт и Мартон сгребли старика и быстро понесли на руках по коридору, следом побежали Лорна с Тавалой.
— В доме по утрам вонью несёт! Плохо моют! Плохо! — донеслось напоследок, и всё стихло.
Айлин встретилась взглядом с Эдамом. Они словно обожглись друг о друга и одновременно отвернулись.
…Айлин съела тарелку супа, который Лорна принесла на подносе с кухни, и тихо поплакала на диванчике. Лунг уладил все дела с избитым помощником ювелира — извинения, компенсация, лечение… И отдельная благодарность господину Кабошону, который великодушно обещал не привлекать полицию. По достигнутому соглашению, его мурчонок отныне будет карабкаться по портьерам в печальном одиночестве…
— Сантэ… Где ты, моя детка? — тихо позвала она и вдруг вспомнила, что сегодня не видела Фанни.
Она справилась о ней у Лунга. Оказалось, Фанни заперлась в своей комнате и не хочет никого видеть. Айлин знала, что в такие минуты внучку лучше не трогать.
В дверь постучали.
— Войдите.
Айлин ждала Длит, но на пороге встал Эдам, решительный, с бледным лицом.
— Вы позволите?
Разволновавшись, Айлин не могла вымолвить ни слова и только сделала приглашающий жест, указав на зелёное кресло, уцелевшее после визита брата. Но Эдам встал посередине кабинета. В руках у него была папка, которой он лихорадочно постукивал себя по бедру.
— Госпожа Монца… я хотел бы выразить свой решительный протест. Поведение господина Строжара недопустимо. Вы знаете — он только что напал на гостя и оскорбил меня публично… — Эдам тяжело дышал. — Если вас интересует моё мнение, то я считаю, что его следует поместить в психиатрическую лечебницу.
Айлин, к концу дня совершенно измученная, призвала на помощь все свои силы.
— Я согласна, Барри в последнее время слишком… возбуждён, да и специализированное заведение имеет свои плюсы… Но вы, доктор? Разве вы не в состоянии назначить ему адекватное лечение? Вы специалист высокого класса, уверена, вы справитесь. Прошу вас. Сколько бы Барри ни осталось жить, он проведёт свои последние дни здесь, в Спящей крепости. Снисхождение — вот в чём он нуждается больше всего.
— Он обвинил меня в воровстве!
— Право, Эдам… Не стоит так сердиться на больного старика. Не забывайте, что на протяжении многих веков наша семья привыкла полагаться на профессионализм и милосердие врачей по фамилии Риц.
Её спокойствие, её невероятная доброжелательность растопили его враждебность. У Эдама задёргалось лицо, прозрачные серые глаза увлажнились.
— Обвинил… и был… был прав… — Кривя губы, он ждал, что она ответит, но у Айлин от волнения снова перехватило горло. — Прав… — с мучительной гримасой повторил Эдам, — потому что намерение всё равно что действие… Я бесконечно виноват перед вами, госпожа Монца… В этом самом кабинете я вас предал… Вы не представляете, как я себе противен, как ненавижу себя за то, что сделал, за все свои гадкие мысли… Я не понимаю, что со мной, почему я так поступаю…
Чёрная река течёт в наших жилах, чёрная кровь Уго… Сердце Айлин разрывалось от жалости.
Эдам стоял перед ней, длинный, как журавль, с согнутыми плечами, родной, несчастный и… плакал. Айлин мгновенно залилась слезами и протянула к нему руки. Он упал в её объятия, уткнувшись лицом ей в колени.
— Я вас прощаю, Эдам, — горячо шептала Айлин. Дитя моё, любимое, обиженное дитя… Это не он — она должна просить у него прощения… — Гоните от себя дурные намерения, боритесь с ними, и давайте начнём всё сначала… — Она не решалась погладить его по голове, хотя очень хотелось, и чувствовала, что больше не в силах замалчивать тайну его рождения. — Я должна, дорогой Эдам, вам кое-что рассказать… прошу, выслушайте меня…
Но он вскочил с колен, подобрал упавшую папку и, пряча глаза, смущённо пробормотал:
— Нет-нет… извините… не сейчас… — поклонился и бросился к двери.
Ничего, их жизнь вот-вот переменится. Лишь бы Милн сделал всё побыстрее… Она, наверное, целый час сидела неподвижно, глядя в окно на темнеющее небо. Потом пошёл сильный дождь, и больше ничего нельзя было разглядеть.
Глава 19. Она хочет, чтобы её любили
1
Фелиси страдала. Она с горечью сознавала, что ни у кого в доме нет таких серьёзных проблем, как у неё. Взять, к примеру, Гриватту, красавицу с характером. Уж она-то никогда не колеблется, всегда расчётлива и холодна. И гордится этим! Ленивая и злющая, а от поклонников отбою нет, круглый год её крепость в осаде. А Фелиси другая, в личной жизни невезуча катастрофически. От отчаяния два года встречается с Кантом, которого, похоже, до седых волос все будут звать Кантиком, и никак не решится связать жизнь с
этим скромным, незаметным парнем, добрым и ласковым, как телёнок.
— А ты поменьше переживай из-за других. Кто что скажет да что подумает, — нехотя посоветовала ей Гриватта, когда Фелиси, не выдержав, пожаловалась на неудачи. — Уж больна скромна.
— Говорят, всё приходит с опытом. И нужно работать над собой, — стушевалась Фелиси.
— Ну, и работай. Посмотри на меня. Уж я-то беру от жизни всё. Как только ты тоже чего-нибудь захочешь так сильно, что аж земля под тобой задымится, оно будет твоим. Потому что начнёшь шевелиться. А пока продолжай мечтать, лежи и реви в подушку, умница-разумница. Кантуйся с Кантиком.
Гриватта говорила с презрением, как будто для девушки нет ничего хуже, чем быть разумной. За Кантика тоже стало обидно. Но разговор не прошёл даром — пока тайна рождения доктора Рица не стала достоянием общественности, Фелиси решила действовать.
Когда следующим утром она заглянула в кабинет, доктор возился со своей новой игрушкой, медицинским анализатором. Фелиси задвинула в угол уборочную тележку и кашлянула, привлекая внимание.
— Я хочу рассказать вам о моей подруге, господин Риц…
— Может, в другой раз? — хмуро сказал доктор. — У меня техническая проблема, которую я не в состоянии решить. Сами понимаете, как это действует на нервы.
— Уделите мне несколько минуток, и я обещаю поведать вам кое-что интересное, — ужасно робея, пролепетала Фелиси.
Что интересного она может ему рассказать о женщинах?!
— Незапланированная беременность? Это не ко мне.
— Нет, что вы… ничего такого…
Безразличие, с каким доктор смотрел на неё, сбивало Фелиси с решительного настроя, хорошо отрепетированное начало было скомкано её коротким нервным смешком. И вот так всегда… глупое хихиканье в самый неподходящий момент.
— Ничего не понимаю… Вчера всё было в порядке… — Доктор лихорадочно постучал ладонью по блестящему корпусу прибора, как будто эти хлопки могли пробудить его к жизни, а потом последовательно нажал несколько кнопок. — Не работает…
Ещё бы он работал, думала Фелиси. После того, как она поковырялась в нём тонкой отвёрткой, благоразумно не оставляя видимых следов… Она смотрела на сломанный прибор, и её слегка подташнивало. Если что… если узнают… она и за десять лет не расплатится. И не подло ли так пакостить в приличном доме? Но ведь это вынужденная мера. Вдруг доктор, вооружённый этим хромированным чудом, именно сейчас, из научного интереса или простого любопытства, возьмёт кровь у всех жильцов Спящей крепости, проведёт генетический анализ и обнаружит некое поразительное совпадение? Тогда прощай, секрет, прощай, надежда! Невидимая Гриватта усмехалась, презирая саму мысль о муках совести.
— Так вот… Моя подруга, — пробормотала Фелиси, опустив длинные ресницы, — влюблена. И знаете, жизнь её омрачает грусть, потому что непросто первой признаться в своих чувствах. Но ей так хочется вкусить с ним счастья…
Эдам морщился, как от зубной боли. Раньше он как мог игнорировал её намёки и неловкие заигрывания, но, кажется, сегодня она решилась пойти в лобовую атаку, настал час тягостных, но неизбежных объяснений. Проклятие! Ему было невероятно лень делать непонимающий вид и разыгрывать сцены с этой жалкой и растерянной горничной, возомнившей о себе чёрт знает что.
— Вы не могли бы говорить нормальным языком? — раздражённо сказал он, усаживаясь за стол. — Раньше я не замечал за вами этих… красивостей… — Слово нелепых он милосердно опустил.
Фелиси перестала трястись всем телом и сказала чётко и внятно:
— Она хочет, чтобы её любили. И по-настоящему страдает.
— Разница в положении? — подсказал Эдам.
— Любовь не знает границ и не спрашивает разрешения, она приходит, когда ей вздумается.
— Можно найти способ избежать страданий, — смягчившись, сказал Эдам. — Самый верный — переключиться на новый объект обожания.
Он вспомнил Длит — своё собственное несчастье, и внезапно так больно полоснуло по сердцу… так больно… Кажется, его увлечение Длит перешло в новую фазу, настало время чёрной тоски…
— Не нужно никого искать, есть другой способ, — тихо сказала горничная. — Большой секрет. Тайна, которая может полностью изменить жизнь её возлюбленного.
Эдам вынырнул из горьких размышлений о Длит.
— Тайна?
— Очень важная, — многозначительно произнесла Фелиси, понемногу начиная верить в успех своего предприятия. — Я бы даже сказала, для него ничего важнее и быть не может в данный момент времени.
Вот это поворот, изумился Эдам и, откинувшись на спинку стула, воззрился на раскрасневшуюся девушку возле своего стола. Блестящие светлые локоны рассыпались по красивым плечам, синие глаза сияют… Взгляд невольно скользнул по изящным изгибам фигуры под форменным платьем, по узкой талии, перехваченной накрахмаленным белым передником.