Ваан ТерьянСтрана Наири
* * *
Как сын Лаэрта, мудрый Одиссей,
Оставивший когда-то край родимый,
Прошел я дали суши и морей,
Всему чужой, угрюмый, нелюдимый…
И вот, усталый, снова я бреду
В твоих полях, земля моя родная,
И древних скал приветствую гряду,
И хижины дремотные пугаю.
Сирен напевы было суждено
Мне услыхать – я устоял пред ними;
Ведь сердце, как пшеничное зерно,
В немой тоске твое хранило имя…
В далеких странах, в городах чужих
С растерянной душой умел внимать я
Лишь звукам песен, с детства мне родных,
Ласкающих и нежных, как объятья.
И вот теперь, сжигаемый тоской,
Вернулся я, чтоб эти песнопенья
До самой смерти слышать над собой
И плакать, плакать в радостном волненье…
* * *
Песни Армении слышу опять,
Песни, что так на рыданья похожи.
Их, чужеземец, тебе не понять,
Их не поймешь, чужеземка, ты тоже.
Грустны, и скорбны, и горьки они,
Однообразны, но как мелодичны,
Сердцу, сожженному горем, сродни,
Духу, сожженному болью, привычны.
Бедны деревни у нас, и везде
Смуглые лица с печалью во взоре,
Весь наш народ в безысходной беде,
Вся наша жизнь – безысходное горе.
Как же нам в песнях своих не стонать,
В песнях, что так на рыданья похожи?
Их, чужеземец, тебе не понять,
Их не поймешь, чужеземка, ты тоже.
* * *
Спускается безжалостная ночь,
А там взойдет заря, как смерть душна…
Душа моя тоской опалена,
Всё верит утру, гонит горе прочь.
Пусть ночь темна, и нет у бездны дна,
И родине дышать уже невмочь,
Сгущайся, мрак, ты бурю ей пророчь, —
Гроза пробудит край мой ото сна.
А я, наследник всех былых веков,
Сын гордый Наири, вперед иду…
Не страшен мне тяжелый гнет оков, —
Чем ночь темней, тем я упрямей жду:
Восстань, страна родная, наконец!
Тяжел, но свят судьбы твоей венец.
* * *
Ты не горда, страна моя.
Ты с мудростью печаль сплетаешь.
Заветы давние тая,
Ты огненной тоской пылаешь.
И разве не за скорбь твою
Тебе любовь моя и радость?
Как ты, и я покорно пью
И горечь всю твою и сладость.
Люблю не славу светлых дней,
Не наши древние сказанья, —
Люблю я мир души твоей
И песен тихие рыданья.
Люблю я бедный твой наряд,
Тоской молитвенною болен,
Огни неяркие из хат
И звоны с грустных колоколен.
* * *
Из мглы восходит призрак, с явью споря, —
О Наири, печален образ твой!
Где есть страна, в чьем сердце столько ж горя,
И доблести, и доброты простой?
Где так же к небу скалы вековые
Простерты, словно руки при мольбе?
Слова молитв – такие же простые,
И та же радость вопреки судьбе?
Где зло пронзает так же неустанно
Сердца людские мстительным мечом?
Где край, отмеченный такой же раной
И столь же стойкий в мужестве своем?
* * *
Здесь выплакивала мама
Слезы в песне колыбельной.
Здесь беда всегда упряма.
Здесь тоска все беспредельней.
Дом наш горбится, вздыхая,
Сиротливый и бескровный.
Над бедой родного края
Плачет колокол церковный…
* * *
Не породнишься ты со странной
Моей наирскою душой,
С ее роптаньем неустанным
И древнею ее тоской.
И надписи на древних плитах
Тебе не скажут ничего
О наших бедах незабытых,
О днях народа моего.
Увы, душе твоей спокойной
Невнятен этот стон больной, —
Рыданье меди колокольной
Над умирающей страной.
И на пиру, за древней чашей,
Отведав алого вина,
Ты не поймешь, что кровью нашей
Та чаша до краев полна.
* * *
Ужель поэт последний я,
Певец последний в нашем мире?
Сон или смерть – та скорбь твоя,
О светлая страна Наири?
Во мгле, бездомный, я поник,
Томясь мечтой об осиянной,
И лишь твой царственный язык
Звучит молитвой неустанной.
Звучит, и светел, и глубок,
Жжет и наносит сердцу раны.
Что ярче: розы ли цветок,
Иль кровь из сердца, ток багряный?
И стонет в страхе мысль моя:
О, воссияй, мечта Наири!
Ужель поэт последний я,
Певец последний в нашем мире?
* * *
Я помню поздней осени наряд —
Усталые и выцветшие краски.
Закатного огня скупые ласки
Уснувших гор уже не оживят.
Мое село, холмы со всех сторон,
Моя река и легкой мглы завеса.
Над выгоном, над синей кромкой леса
Плывет неспешный колокольный звон.
А мать моя хворает. Ей сейчас
На солнышке погреться бы немного,
И вот со мною рядом у порога
Она садится, сединой лучась.
Ах, так она стара и так добра!
Сидит безмолвно, глаз с меня не сводит,
Пока печалью колокол исходит
И тает в небе дальняя гора…
* * *
Как не любить тебя, родная, бедная,
В скорби покорной страна опаленная,
Снова мечам остроблещущим преданная,
Ты – богородица, семь раз пронзенная!
Словно урок выполняя заученный,
Жертва безвольная, всё отдавала ты.
Ты не была ль непорочною мученицей,
В крестном страдании кровию залита.
Душу, горящую пламенем, дарственно
Ты без вины отдалa за вселенную:
Ты, величавая, скромная, царственная,
Смерть принимала и муку бессменную.
Время! Воспрянь! Жду пурпурно-горящую!
Ревность прими, как доспех, богатырскую,
Смело затепли во мраке таящую
Огнекрещеную душу наирскую!
НАИРЯНКА
Мне наирянка улыбнулась тонкостанная,
Печальных глаз был прям и огнен верный взор,
И чист был пламень, как заря, из ночи данная,
Горел и жил открытый облик девы гор.
И там, где северно и сумрачно от холода,
Наирский день блеснул в душе, как солнце ал,
И в сердце роза, сердце огненно и молодо,
Оно горит и мне велит, чтоб не молчал.
Не петь нельзя мне непорочную и чистую,
Огонь поет, огонь-краса, я весь в огне,
Так солнце тучу разрезает дымно-мглистую,
Наирский край, высокий край весь виден мне.
* * *
Там огонь пастухи развели —
Там, в горах моей отчей земли.
Голосами тревожа полночную тишь,
Там костер пастухи разожгли.
И уносится сердце туда, где звучишь
Ты, мой древний и мудрый язык.
Там огонь пастухи развели —
Там, в горах, – о, в желанной дали!
* * *
А там пастухи на свободных горах
Огонь развели и друг друга зовут.
Я узник, я пленник, покинутый тут…
А там пастухи на свободных горах…
Скитальцу, мне мирный неведом приют,
Во власти я чьей-то, я в чьих-то руках…
А там пастухи на свободных горах
Огонь развели и друг друга зовут…
* * *
Счастье тому, кто под отчим кровом
Спит, безмятежные видя сны,
Не ослеплен пожаром суровым,
Не опален дыханьем войны.
Счастье тому, чьи светлы дороги,
Кто, не изведав кровавых мук,
В завтрашний день глядит без тревоги,
Ловит бестрепетно каждый звук.
Кто материнский напев старинный
Слышит в мирной тиши вечеров,
Кого не мучает страх беспричинный,
Кто ныне отчий имеет кров,
Кто не боится тяжкой неволи,
Смотрит спокойно в ночную тьму,
Кто умирает легко, без боли —
Счастье тому, о счастье тому!..
Наша дорога темна и ужасна,
Беден наш край и открыт врагу,
Нас на кресте распинают всечасно,
Ложью встречают на каждом шагу.
Холод и вьюга, сумрак и скверна —
Горек наш путь, от крови багров.
Счастье тому, о счастлив безмерно,
Кто ныне отчий имеет кров!..
* * *
Что осталось
В этой жизни у меня?
С бедным сердцем то же сталось,
Что с отчизной в бездне горя и огня.
Что осталось?
Ночи долгие без сна,
В сердце – пепел и усталость,
Я – как ты, моя печальная страна.