«Да кто ты, черт тебя возьми?» – снова спросил Финч, но на этот раз только мысленно. Решил выждать пока.
Одевшись соответствующим (непонятно чему) образом, Иоланта повела Финча по самой широкой дороге. Она, впрочем, все равно оказалась настолько узкой, что Финч подумал – похоже, в этом мире улицы на автомобили не рассчитаны. Чем дольше они шли, тем больше попадалось навстречу пешеходов и открытых лавок, где продавали еду, одежду, инструменты и игрушки. Поначалу Финч вглядывался в лица прохожих, но все это была разношерстная и равнодушная толпа, и вскоре он переключил внимание на витрины.
– Не глазей так, – резко одернула его Иоланта. – Заставят что-нибудь купить.
– У меня с собой ровно ноль долларов, – ответил Финч, хотя это была неправда. В кошельке у него все еще лежали сорок семь американских долларов и тридцать восемь центов – он не решился их выбросить из суеверия.
Иоланта бросила на него взгляд:
– Им не деньги твои нужны.
Иоланта шагала по улице стремительно, не оглядываясь по сторонам. Финч боялся потерять ее или напроситься на излишнее внимание торговцев, а потому старался не отставать, но по пути что-нибудь то и дело останавливало на себе взгляд. Витрина, вся увешанная маленькими, мутноватыми картинками с изображениями русалок. Еще одна витрина, затянутая невесомой паутинкой, а в ней – украшения в форме насекомых. Голубые глаза мужчины, продающего жестянки с чаем, – он уже потянулся к Финчу с улыбкой, и тот поспешно отошел. В нише между двумя магазинчиками разыгрывалось перед пыльным занавесом кукольное представление. Две деревянные марионетки на одной крестовине дергались на фоне декорации с изображением знакомого города. У куклы-девочки была шапка светлых волос, у мальчика – темное облако. Они вдвоем держали в руках зеленую книгу, на обложке которой мелкими золотыми буковками было вытиснено заглавие.
– Погоди, – попросил Финч и замедлил шаг, но Иоланта схватила его за руку и уволокла в сгущающуюся толпу.
– Будешь останавливаться, тебя заставят что-нибудь купить.
Они пошли дальше, мимо все более навязчивых продавцов с их товарами – сваленными грудой на прилавке балетными туфельками и шишковатыми фруктами, мимо витрины с телефонами (и на подставках, и с вращающимися дисками, и «принцессы», и смартфоны), на которую Финч волей-неволей оглянулся, и наконец остановились у магазинчика, мимо которого сам Финч прошел бы, не заметив. Витрина у него была из матового стекла, штора плотно задернута. Иоланта постучала в дверь, заговорщицки подмигнув Финчу. Как будто они тут шутки шутят. Как будто он тоже в курсе, где они и кого сейчас увидят. Он сжал пальцы на ремне своей сумки, собранной в Сопределье одни неполные сутки и два мира назад.
Дверь им открыла настоящая живая баба-яга – с молочно-нефритовыми глазами, с торчащими вперед, как у Джорджа Вашингтона, зубами и дубленой кожей стареющей французской кинозвезды. Ростом она была с воробья, но двигалась прямо как линкор: неторопливо, решительно, держась рукой за поясницу.
– Ты-ы, – недовольно протянула она, глядя на Иоланту. – Явилась незнамо откуда, приволокла незнамо кого, торговать незнамо чем. Стерва ты бесстыжая.
– Привет, бабушка Джун, – преспокойно ответила Иоланта. – Знаю-знаю, меня долго не было, ты уж тут меня похоронила, да, я ужасный ребенок, могла бы и написать – но вот она я. Ты меня простишь?
Женщина пренебрежительно махнула рукой.
– А это смотря что ты мне принесла. Заходите давайте, не топчитесь у дверей, не то сейчас весь рынок слетится на свежих покупателей.
– Она что, правда твоя бабушка? – вполголоса спросил Финч.
– Да ты что, нет, конечно. Ты смотри, спиной к ней не поворачивайся – она у тебя живо все золото выудит, если решит, что это ей с рук сойдет.
Дверь за ними захлопнулась со зловещим щелчком, и Финч заморгал от неожиданной темноты. Впрочем, полной темноты не было – был красноватый полумрак, как в кузнице или у дракона в брюхе. Это была не то лавка древностей, не то магазин подержанных товаров с сильным уклоном в эзотерику. Он был весь завален какими-то тонкими металлическими инструментами, телефонами с открытыми микросхемами и всевозможными резными деревянными штуковинами, вызывавшими подозрения, что где-то в тайном отделении у них прячется клинок.
– Ну ладно. – Бабушка Джун юркнула за прилавок, зажгла лампу, и все трое оказались в кругу яркого белого света. – Что вы мне принесли?
Иоланта представила Финча с таким видом, будто срывала драпировку со статуи.
– Утильщик, только что из Сопределья.
– Из Сопределья? Утильщик? Да что там сейчас собирать-то? – Старуха потерла щетинистый подбородок. – И поделом ей, скажи, а? Ну, нечего тут краснеть. Давай показывай, что там у тебя. Мне не привыкать.
Финч сунул руку в сумку, вытащил первое, что подвернулось, – подзорную трубу из дома Хансы – и выложил на прилавок.
Бабушка Джун так и ахнула. Рука у нее дернулась, чтобы схватить трубу, но замерла в воздухе. Наконец она осторожно взяла вещицу и поставила на ладонь, будто на весы.
– Ну как? Угодила я тебе? – Глаза Иоланты лукаво щурились.
Джун будто не слышала.
– Видала я семя, прежде чем оно стало цветком. Видала младенца, прежде чем он обратился в прах. А вот такого еще не встречала.
– А что это? – спросил Финч, борясь с желанием выхватить у нее трубу. Еще неизвестно, стоит ли ее продавать.
Женщина протянула трубу ему.
– А ты погляди в нее.
Финч уже глядел, еще в Сопределье, но теперь попробовал снова.
– Ничего. – Он медленно покрутил ее в пальцах. – Даже не увеличивает.
Джун снова взяла трубу, тронула какое-то невидимое колесико, и труба вдруг раздвинулась: в ней открылась еще одна секция
– Теперь смотри.
Финч послушно поднес к глазу окуляр и ахнул. Ему сразу вспомнилось, как он впервые погрузился под воду, когда плавал с родителями на Сейшельских островах. Только что перед ним была скучная поверхность воды, и вдруг – удивительный мир разноцветных рыб и таинственного рассеянного света.
– Почему я это вижу? – спросил он. – И что я вижу?
– Прошлое, – проговорила Джун легким, переливчатым голосом. – Может, вчерашний день, может, прошлый год, а может, то, что было десять лет назад.
– Еще раньше, – сказал Финч. Перед ним была девочка с глазами будто из матового стекла. Она бродила по той же самой лавке, но и лавка выглядела иначе – светлее, опрятнее, повсюду разные вещицы, которым и названия не придумаешь. Девочке было лет четырнадцать, она была легкой, как стрекоза, с кожей цвета гречишного меда. Она уселась на заставленный всякой всячиной прилавок и повернулась к Финчу. И тут же пригвоздила его к месту своими светло-зелеными глазами. Ему словно ледышку за шиворот бросили, и он тут же опустил руку с трубой.
– Ну? – нетерпеливо спросила Джун. – Что видел?
– Девочку. Очень красивую, с такими же глазами, как у тебя. И, кажется, она тоже меня видела.
– Так это же я и была! – воскликнула Джун. – То-то я сразу подумала – лицо у тебя знакомое. Хороша я была, а? Всем на горе, а особенно себе самой.
– Есть и еще кое-что, – сказала она, снова забрала у него трубу и выдвинула третью секцию. – Будущее. – Она прищурилась. – Гляди, если хочешь, только уж что увидишь, держи при себе. Я уже старая, мне и так нетрудно угадать, что меня ждет.
Финч потянулся было к трубе, но покачал головой.
– Поверю тебе на слово.
– Вот и умница. Одна эта труба уже стоит немало, но давай-ка посмотрим, что у тебя там еще.
Следующие час или два были полны чудес и открытий. Иоланта сидела по-турецки на полу и ухмылялась, глядя, как старая лавочница показывает Финчу, на что способны его сокровища.
Она велела ему уколоть палец хрупкой золотой иголкой, найденной в полуразрушенной башне, и рассмеялась над его испугом, когда иголка облетела вокруг и соткала рубашку прямо у него на спине. Детский башмачок оказался оберегом – приносил здоровье ребенку, который его наденет. Зеркальце, если его потереть, показывало, как сейчас выглядит твоя настоящая любовь. У Финча дрогнуло сердце, и он сунул зеркальце старухе обратно, не глядя. Тогда Иоланта тоже протянула руку, чтобы взглянуть, но бабушка Джун выхватила у нее вещицу:
– А тебе нельзя. Тем более здесь.
Иоланта поджала губы и тут же принужденно рассмеялась. Финч отметил про себя эту странность.
Увидев орех, старуха только головой покачала.
– Так сразу и не скажешь. Может, там платье из звезд, а может, плащ из пепла. Или белый кот. Или просто орех как орех.
Она осторожно взяла серебряную ручку, постучала пальцем по кончику. Стала писать, и слова таяли на бумаге – не успевала она дописать следующее слово, как предыдущее уже исчезало. Джун хлопнула в ладоши.
– О, это вещица ценная. Генеральская ручка.
– Что?
Она прекрасно понимала, что он ничего не знает, но нарочно выжидала, чтобы он спросил.
– Генералы пишут такими ручками донесения своему королю или королеве – можно не бояться, что перехватят. Ею можно написать кому угодно о чем угодно, и письмо само найдет адресата и никогда не попадет в чужие руки. И следов никаких не останется. Конечно, чаще всего так условливаются о свиданиях, или любовники в разлуке друг другу пишут. – Она ухмыльнулась, увидев его лицо. – Так-так! Кто-то другой мог бы подумать, что я только что убедила молодого человека оставить эту вещь себе.
Он пожал плечами («А что ты мне сделаешь?») и положил ручку в карман.
– Заранее не угадаешь, когда выпадет случай назначить свидание.
– Мудрые слова, – сказала Джун. – Теперь смотри сюда: вот этими весами моряки штормы отводят. Бывает, что и сами топятся потом от несчастной любви, а все-таки вызвать русалку – самый верный способ усмирить опасные волны…
Плату за свои сокровища Финч получил пачками зеленой бумаги, тонкой, будто папиросная.
– Что это?
– Мы это называем – золото фей, – пояснила бабушка Джун. – Старая шутка. В любом мире они превратятся в ту валюту, которая там в ходу. И храниться будут до тех пор, пока не пройдут семь раз через семь пар рук.