– Да зачем мне идти с тобой? Я же о тебе ничего не знаю. Что это у тебя за часы? Почему бабушка Джун не позволила тебе посмотреть в подзорную трубу? Откуда ты взялась вообще?
– Тебе непременно нужно услышать мою печальную историю, чтобы довериться мне? – Она пожала плечами. – Хорошо. Я родом из мира, о котором ты никогда не слышал, так что нет смысла говорить, как он называется. Я потеряла того, кого любила, и это была моя вина, по крайней мере отчасти, и я бежала от этого. Бежала так далеко, что не смогла потом найти дорогу обратно. Я так долго там не бывала, что теперь не знаю, к чему вернусь. – В ее голосе послышалась язвительная нотка. – А ты? Думаешь, та девушка еще помнит твое имя? Твое лицо? Когда проходишь через двери, время делается коварным. Может быть, она уже замужем. А может быть, мертва.
Эти слова заронили в нем крупицу страха. Алиса замужем… Алиса мертва… Тридцатилетняя Алиса смотрит на него с вежливой улыбкой: «Письма? Какие письма?»
– Так зачем же мне дальше терять время? – спросил он. – Если его и так уже много прошло?
– Потому что, если ты сделаешь это для меня… со мной… если ты сделаешь это для самого себя – я позабочусь о том, чтобы ты попал туда и тогда, когда нужно.
– А ты можешь?
Она показала ему свои часы.
– Есть кое-какие способы.
– Но почему же ты…
– Потому что мне страшно. – Она коротко рассмеялась. – Я наконец-то получу то, чего хотела. И теперь мне страшно. Не бросай меня одну.
Последняя охота за сокровищами Сопределья привела Финча в неприступный замок у подножия ледяных гор. Ров вокруг него был заполнен уничтожающим туманом, но подъемный мост был опущен.
Финч перебежал через мост. Прошелся по залу, залитому светом факелов и напоминавшему локацию какой-то видеоигры. Спустился по спиральной лестнице в гулкое подземелье, а потом дальше – в склеп, где над каждым захороненным трупом стояла статуя ростом больше чем в натуральную величину и смотрела на Финча блестящими эмалевыми глазами. Там он взял ржавую металлическую корону с головы королевы с угрюмо поджатыми губами и стеклянный шар из руки мага.
Сейчас, сидя рядом с этой женщиной, такой ненадежной, с жадно горящими глазами, в выцветшей черной одежде, Финч ощутил то же чувство, с которым входил тогда в ворота замка. Пьянящий коктейль тревоги и желания. Так бывает, когда идешь вперед, зная, что нужно повернуть назад. Говоришь «да» вместо такого правильного и разумного «нет».
– Сначала обещай мне, – сказал Финч. – Обещай, что после этого приключения поможешь мне вернуться к ней.
27
– Да ответь же ты, черт тебя побери, ответь!
София не отвечала на звонки. И призрак больше не появлялся, сколько я ни звала, сколько ни читала вслух «Ворона». Я уже думала, не сбегать ли за виски, но не хотелось столько времени терять.
Тогда я вышла из ниши в запутанный лабиринт коридора и вернулась в номер 549. Сейчас приму душ, а потом – к Софии. От меня несло свернувшимся молоком, обгоревшими гвоздиками и мрачным дыханием смерти, а в ушах все еще звучало пророчество призрака. «Призрак снаружи, призрак внутри… Скажи, что ей уже недолго осталось ждать». Я закрыла дверь на цепочку и на замок и только потом разделась и шагнула в душевую.
Вода текла целую вечность, пока не прогрелась. Я взглянула под ноги и увидела…
Женевьеву в ванне, всю бело-голубую.
Я закрыла глаза. Сосчитала до десяти, потом до двадцати, до тридцати. Представила, как Элла гладит меня по голове. Смыла с себя все следы этой ночи. Но и выйдя из ванной, я все равно ощущала какой-то ужасный запах – он будто застрял у меня в носу. А может, караулил в номере, притаившись в углу до поры до времени, – я просто не замечала.
Я шагнула в комнату и остановилась.
Там кто-то лежал. На кровати.
– Соф?..
Ответа не было. Я вгляделась в длинное тело под одеялом, ожидая, что лежащий встанет, и я увижу, кто это. Одеяло было натянуто на голову, но на подушке виднелось что-то яркое, неестественно карамельного цвета.
Волосы. Розовые волосы. Я прислонилась к стене – с облегчением, хотя и в растерянности. Это же та женщина, что сидела в лобби за стойкой.
– Эй! Вега! Проснись.
Нет ответа.
Я опасливо подошла к кровати. Что она, разыгрывает меня, что ли?
– Вега! Эй, доброе утро. Или вечер. Все равно. – Я ткнула ее в плечо, насколько можно было понять, где у нее плечо. – Извини. У меня был на редкость паршивый вечер, и мне нужна моя кровать.
Молчание. Мое собственное тело уже подсказывало мне что-то – в животе, в руках и ногах уже пульсировало что-то тошнотворно-ядовитое, нашептывало, что оставаться в этой комнате – не к добру, но я не слушала. Потянула за край одеяла и сдернула его с лежащей фигуры.
Первым, что я увидела, была копна шелковистых волос, а затем – испуганное, все в каких-то пятнах лицо. Это кристаллы льда бугрились у нее под кожей, словно с лица еще не сошли синяки после побоев. Рот был приоткрыт, и вокруг было очень много…
Крови. Широкая черная полоса. Наверное, было бы и больше, если бы ее не заморозили, словно свиную тушу, после того как изуродовали. Да, у нее тоже кое-что отняли. Кровь текла изо рта, из корня вырезанного языка.
Может быть, я и кричала, но сама не слышала крика – так зазвенело в голове.
Босиком, в одном полотенце, я бросилась бежать по застеленному ковром коридору. Лифт или лестница? И то и другое одинаково опасно. Я выбрала лифт. Четыре этажа вверх и опять бегом по коридору – к номеру Дафны.
Она была без виниров и без помады. Зубы торчали в бледном рту тонкими иголками.
– Еще кто-то?
Я кивнула, не в силах выговорить ни слова.
У меня в номере Дафна включила все лампы, накинула на покойницу одеяло, распахнула окно. Достала из кармана халата бутылку и сунула мне в руку, одновременно набирая номер в телефоне. Я выпила. Много позже, когда в голове уже прояснилось, я стала догадываться, что там было не просто спиртное, а что-то от Робина. Наверняка так и было, потому что мне сразу стало легче. Я почувствовала какую-то отстраненность, будто кино смотрела. Зелье погасило все огни у меня в голове, и тени перестали казаться страшными. Номер наполнился людьми, лиц которых я никак не могла различить, пока не поняла, что у них одно лицо на троих: это были те жуткие молочно-бледные братья, что жили в одном доме с Софией.
«Они сами это уберут», – сказала мне Дафна, и ее слова как-то странно отдались в ушах.
«Это» было человеческим телом. Это была женщина, которая еще несколько часов назад была жива, и сейчас была бы жива, если бы не заговорила со мной.
В номере стало шумно, лампы загорелись еще ярче… а, нет, это солнце взошло. Наконец номер опустел. Моя кровать стояла голой, без белья, а когда я взглянула на свое лицо в зеркале, на виске у меня был отпечаток губ Дафны, словно она пыталась прогнать поцелуем страшные мысли.
До того как поцеловать меня, она произнесла слова, смысл которых дошел до меня только через несколько часов. «Все будут думать, что это ты». А потом поцелуй, холодный, сверкающий – и комната погрузилась в полумрак. «Будь осторожна. Все думают, что это ты».
Я вошла в дом, где жила София, вся дрожа от волнения и от долгих часов без сна. Постучала в дверь ее квартиры. Мне открыла Дженни – и тут же, взвизгнув, захлопнула дверь.
– Убирайся отсюда, убийца!
– Дженни, черт тебя возьми! Я ни в чем не виновата! Позови Софию!
– Чтобы ты и ее тоже убила? Как же!
Я прислонилась головой к двери и сменила тактику.
– А ты что же думаешь, я тебя через дверь убить не могу? У меня уже руки чешутся. Ну-ка, позови ее.
Несколько секунд она молчала, потом ответила:
– Ее нет дома. И я тут ни при чем, так что оставь меня в покое!
Я ей поверила. Это же Дженни, она родную мать в рабство продала бы за мятную конфетку.
Я зашагала по Седьмой авеню, прокручивая в голове события минувшей ночи и вспоминая, какие отрезки времени из нее выпали. Затем перебрала все, что произошло со дня поминок, поскребла ногтями по запечатанному черному ящику, где хранились воспоминания о той ночи, когда я вломилась в квартиру в Ред-Хуке. Того, кто напал на меня в метро, я не видела, но слышала. Не сама же с собой я боролась в темноте.
Но что, если я теряла не только время? Если во мне что-то и впрямь пошло вразнос?
Я направилась в книжный магазин, собираясь вздремнуть за прилавком до прихода Эдгара. Теперь в отеле меня преследовали не только призраки: ведь тот, кто убил Вегу, без труда попал в мой номер.
Я увидела ее, как только свернула на Салливан-стрит. В половине квартала от меня, у витрины книжного магазина. Заметив меня, она резко выпрямилась и бросилась мне навстречу, распахнув руки так, словно сама не знала, что сейчас сделает – обнимет меня или ударит.
– Так ты жива! Невозможная ты, безответственная, бессердечная паршивка!
Я уже плакала. Как только увидела ее лицо, слезы хлынули сами.
– Мама… – выдохнула я и бросилась к ней в объятия.
До этого утра я и не знала, что бывают круглосуточные бары.
Я решила, что стрекот кофемолок и болтовня в кофейне для нас обеих будут невыносимы, а на улице разговаривать не хотелось. Поэтому мы отыскали местечко без названия, со световой вывеской «Амстел» в окне, где дверь оказалась не заперта. Внутри нас встретил кислый запах пролитого пива, отстоявшийся за десятилетия, и бармен, резавший лаймы в дальнем конце, за немыслимо ободранной барной стойкой. Единственный, не считая нас, посетитель полулежал возле умолкшего музыкального автомата, не выпуская из руки бутылку.
– Рассказывай, – велела Элла.
И я начала рассказывать. Я уже до смерти устала перебирать это все в уме. Хотелось, чтобы кто-то собрал все неуклюжие детали моего неумелого расследования в цельную картину и объяснил, что они означают, или хотя бы на какое-то время снял с меня этот груз. Чтобы кто-то сказал мне, что я хорошая – по самой глубинной сути своей, что я неспособна на то, в чем меня подозревают.