Я услышала ее голос сзади:
– Поэтично, не правда ли?
Финч помог мне сесть. Я не могла смотреть на маленькую себя, лежащую на полу бесформенной, точно бескостной, грудой. Моя черноглазая оболочка, та, кем я была бы, если бы Элла не выкрала меня, если бы не полюбила. Я перевела глаза на Пряху, держащую в ладонях только что вырезанное сердце. Она была похожа на колдунью, на Цирцею – злая магия переполняла ее до краев, и даже воздух вокруг нее словно подернулся рябью.
Я нагнулась и схватила ближайший ко мне кусок тела: ногу Хансы, все еще с остатками облупившегося фиолетового лака на ногтях. Размахнулась, но забросить подальше, чтобы хотя бы немного задержать Пряху, не успела: Пряха бросилась на меня с ножом.
Она полоснула меня по руке, по линии загара. Лезвие было грубым, уже затупившимся о грудь маленькой Алисы. Пряха уронила Алисино сердце, и оно легло на место, а потом она схватила меня за руку и с силой сдавила в месте пореза. Я вскрикнула от дикой боли. Финч бросился на нее, но она уже выпустила меня.
– И кровь как благословение, – почти взвизгнула она и встряхнула руками.
Капли крови, моей крови, упали на части тел. На ногу, которую я выпустила из пальцев, когда Пряха чиркнула ножом, на фантастически жуткий кусок мяса – сердце. На золотые глаза Софии. Финч что-то шептал мне на ухо, пытался остановить кровь, но я ничего не слышала – только тишину.
Такая тишина бывает, когда вот-вот свернешь за угол. Когда ждешь падения уже сорвавшейся капли. Может, у нее не получится, в отчаянии думала я. Может, она что-нибудь забыла, может, где-то ошиблась.
Послышалось пение. Чистое, высокое, нежное и холодное, как весна. Это запел язык Веги.
Я никогда не смогу передать словами то, что случилось дальше. Как воздух содрогнулся от этой песни. Как он раздвинулся, пропуская сквозь себя что-то выползающее из пустоты. Язык уже напел себе два ряда сверкающих белых зубов. Потом череп, позвоночник, похожий ряд белых шашек из слоновой кости, грудную клетку и кости таза. Длинные кости конечностей потянулись к отрубленным рукам и ногам, одна нога неестественно удлинилась, чтобы достать ступню Хансы, которую я уронила. Кровавая каша из мышц, органов и сухожилий зашевелилась так зловеще, что я боялась моргнуть и перестала дышать. И наконец кожа обтянула ее кругом – словно бумажные жалюзи закрыли окно.
Пение прекратилось, но ноты все еще скреблись в воздухе, сливались в цепочку обжигающе-резких звуков. Казалось, они навсегда застряли у меня в ушах. Я прижималась к Финчу, мы оба обливались потом, и я уже не чувствовала, где он, а где я. Когда тело поднялось, мы оба разом ахнули.
Это была девушка. С лысой головой, с кожей из разномастных лоскутков и глазами моей мертвой подруги. Сердце у нее стучало так громко, что даже сквозь только что натянутую кожу его было слышно.
Она стояла на ногах еще нетвердо, как ребенок. Спина у нее выгнулась, живот выпятился вперед, Софиины глаза были теперь совсем пустыми – в них не осталось памяти. Финч что-то бормотал себе под нос, явно не в силах поверить в происходящее, а я вообще не могла вымолвить ни слова. Это было не похоже на то волшебство, какое мне приходилось видеть – запутанный лабиринт «Орехового Леса», открытые клетки Сопределья. Это было что-то более древнее. Более варварское. Это волшебство было жестоким и коварным зверем, оно питалось ужасами.
Существо зашевелилось. Сначала описало круг на месте, словно осматриваясь, покачалось на одной неуклюжей ноге. Привыкало к жизни, если это можно было назвать жизнью. А затем пустилось в пляс.
Никто из нас не мог отвести взгляда: ни я, ни Финч, ни Пряха. Такие странные вещи творились на наших глазах, что даже она невольно засмотрелась. Руки и ноги существа болтались в суставах, как молочные зубы. На ногах у него соткались из воздуха, рассыпав во все стороны искры, призрачные красные туфли. Оно плясало все быстрее, оно начало кружиться, но то и дело металось в разные стороны, как разъяренная кошка
И тогда я поняла: существо ищет слабое место. Воздух стал истончаться. Светлеть. Его становилось все меньше. Существо искало, где его можно пробить.
Мы почувствовали тот момент, когда оно нашло то, что искало, когда кожа нашего мира разорвалась под его пальцами. Воздух в комнате пошел рябью, в нем раздался едва слышный треск. Пряха засмеялась – тонким, безумным смехом.
Перед нами появилась черная замочная скважина. Она висела в воздухе сама по себе – невероятно, сказала бы я, если бы это слово не замылилось уже от частого употребления. Чернота стала расплываться и слилась в арку, высокую, как у входа в церковь. Существо отвернулось от нее и широко раскрыло рот, словно мальчик из басни, который хотел проглотить море.
Оно сделало вдох, и я почувствовала, как этот вдох отдался под ребрами. Все цвета вокруг сделались тусклыми, водянистыми, как какое-нибудь дешевое пойло. А потом существо повернулось обратно и выдохнуло украденную жизнь в этот плоский черный дверной проем.
Темнота словно проснулась. Задул ветер. Он принес с собой запах чего-то хрустящего, рассыпчатого, и в волосах у меня затрещали электрические разряды. Лоскутная девушка теперь двигалась еще более неуклюже. Ее дело было сделано. Темнота уже ощутила голод, теперь она будет хватать свою добычу сама. Девушка стала рассыпаться на части: десны ослабли, зубы выпали и покатились по полу, как игральные кости, а следом за ними об пол стукнула челюсть. Ребра, кишечник, ткани растворялись в воздухе, пока не осталось только то, из чего ее сделали. Эти части тоже бессильно упали на пол с глухим стуком.
Это все-таки случилось. Я не смогла этому помешать. Как оказалось, даже попытаться толком не смогла. Я чувствовала, что Финч сидит рядом и перевязывает мой порез оторванной полосой своей футболки. Чувствовала, что Элла где-то далеко, но все еще в этом городе. Я представила, как она поднимает голову с подушки или отрывается от книги, если в этот страшный момент, в момент гибели нашего мира, еще не спала.
И тут мне припомнилось еще кое-что из той истории, которую она мне рассказывала.
Пряха создала Страну Ночи, из которой выросло Сопределье. Но страна не принадлежала ей, пока она не ступила на ее землю, не оставила на ней свой отпечаток. Я ухватилась за эту мысль как за ключ. Как за клинок. Не зря мама всегда всеми силами старалась вооружить меня против темноты.
Пряха двинулась к двери, и лицо у нее сделалось таким мягким, какого я у нее никогда не видела.
– Здравствуй, – проворковала она. – Вот мы и встретились снова.
Голос у нее тоже стал другим. Наверное, это и был ее настоящий голос. Должно быть, теперь она и не вспомнила бы о нас, если бы мы сидели тихо. С ней был ее паразит, ее каннибал, она уже готовилась скормить ему Нью-Йорк и все, что лежало за ним, и мы тоже исчезли бы, не успев и пикнуть. Она специально собрала нас здесь, чтобы мы своими глазами увидели ее злобное торжество, а потом погибли вместе со своим миром. Это была ее месть.
Финч тронул меня за здоровую руку.
– Не надо, – сказал он. Как будто не понимал, что ждать уже нечего.
Я проговорила сквозь стиснутые зубы:
– Нельзя, чтобы она вошла туда первой.
Пряха услышала меня и заулыбалась.
– Ну давай. Вперед
При виде моей растерянности она улыбнулась еще шире.
– Ты же персонаж, дорогая. Потенциал, заданная форма. За этой дверью – чистый потенциал. Войди в нее первой – и растворишься, как кусочек сахара.
Не успела она договорить, как Финч уже вскочил на ноги и кинулся к двери. После всего, что случилось, он все еще верил мне безоглядно.
Пряха уже ждала его с ножом в руке. Я видела, как он замер за секунду до ее удара и успел увернуться. Я бросилась к нему, встала между ним и Пряхой и выхватила свой перочинный нож.
Потенциал, заданная форма? Хрен тебе! Я занесла нож, как убийца из фильма ужасов, и с громким криком вонзила Пряхе в плечо. Он вошел на полдюйма и застрял. Пряха оскалила зубы, но не издала ни звука. Финч перехватил ее руку с ножом, а она ударила его в живот коленом.
Мы боролись у самой грани новорожденного мира. Но эта тьма обладала разумом. Она сама знала, кто из нас троих ей нужен.
И она схватила его. Я видела это. Длинными черными руками Страна Ночи втянула в себя Финча, и Пряха взвыла. Я видела, как его ноги коснулись еще бесформенной земли. Видела, как эта земля тянула его к себе, как он хватал ртом воздух, словно его накрыло волной, и глаза у него стали круглыми, как стеклянные шарики. А затем Страна Ночи сомкнулась у него над головой.
Пряха взвыла снова. Метнула ему вслед охотничий нож, потом мой ножик, выдернув его из плеча, потом вырвала у себя один клок волос, другой, и бросила туда же. Топнула ногой, как Румпельштильцхен. И, тяжело дыша, бросилась за ним.
Смотреть в темноту было все равно что смотреть в черную воду. Она была такой же непостижимой. Такой же пугающей. Я собралась с духом и нырнула в жесткий воздух с примесью металла.
39
Финч всегда считал себя главным персонажем истории. Кто же так не считает? Тем горче было раз за разом убеждаться, что это не так. Что он ничего не знал, а то, что знал, было неправдой – с самого начала.
Когда Пряха пожирала его мир, можно было стоять на коленях и перебирать в уме свои утраты, а можно отозваться на ту нотку в Алисином голосе, которая говорила, что есть еще надежда, и повторять ее слова как заклинание: «Нельзя, чтобы она вошла туда первой».
И он бросился очертя голову в самую настоящую черную дыру – ничего страшнее он до сих пор никогда не видел и представить не мог. Не так уж много времени прошло с того момента, как он решился, и до того, как его втянуло в арку, и Пряха завопила ему вслед, и Алиса вскрикнула, и густой черный воздух окутал его со всех сторон. Но для него время замедлилось. Ему еще о стольком нужно было подумать.
О том, что Иоланта предала его. О том, что Алиса получила его письма. О том, что его жизнь на Земле была всего лишь передышкой. О гибели мира он всерьез думать не мог. Этот мир мог погибнуть от огня, от наводнения или какого-нибудь непобедимого вируса. Но нельзя было представить, что жизнь из него просто высосут, как газировку из бутылки.